Мушарафф оглянулся по сторонам, тряхнул головой, отгоняя усталость, и встал.

— Всего минута.

Он быстро накинул на себя обычную одежду: рубашку, штаны, просторный балахон. Голову покрыл скромным тюрбаном, отлично, впрочем, спрятавшем отливающие серебром волосы. Снял с шеи ключ, отпер замок на ящике стола, вынул оттуда какие-то документы, уложил их в сумку. Затем достал из шкафа несколько увесистых кошелей с монетами и один, поменьше, с камнями.

— Я готов.

На улице ухнула ночная птица. Малкон нахмурился:

— Пора. Держитесь позади меня. Если со мной что-то случится, доверьтесь моим друзьям — они выведут вас.

Вдвоем они выскользнули на улицу через калитку для прислуги. Из темноты к ним вынырнули еще двое, прикрывая по сторонам и со спины. Малкон шел впереди, часто останавливаясь у поворотов, прислушиваясь, всматриваясь во мрак. Несколько раз приходилось прятаться в узких переулках, пропуская мимо ночную стражу, однако, чем дальше от богатых кварталов они уходили, тем реже встречались на улицах патрули. В конце концов нижний город надежно укрыл их от преследования.

Мушарафф совсем потерялся в направлениях, поворотах, узких переходах, где едва ли могли разминуться двое прохожих, и безликих калитках, что безропотно пропускали спешащих людей через задние дворы или хозяйственные постройки. Впрочем, сквозь зловоние бедных кварталов пробился резкий свежий запах, а уже совсем скоро беглецы вышли к реке. Небо на востоке начало медленно светлеть, и Малкон поспешил укрыться в покосившейся хибаре, окруженной со всех сторон лодками и сетями. Тут пахло рыбой, тиной, а земля была густо усеяна блеклой чешуей.

Рабовладелец последовал за проводником, однако внутри хибары его встретила совершенно неожиданная обстановка: строгий порядок, чистота и какая-то почти военная организованность. У дверей стояли дорожные сумки, набитые до предела, к ним были примотаны свернутые походные плащи. На лавке аккуратными стопками лежала одежда — бедная и потрепанная, но чистая и старательно зашитая. Мушарафф замер в нерешительности, наблюдая, как двое мужчин, одетых как простые рыбаки, проверяют снаряжение, более подходящее наемникам с севера или даже воинам городской стражи.

— Командир, мы готовы отправляться как только откроются водные ворота, — обратился один из них к Малкону. — Как доберемся до Кимши, оставим лодку там и выйдем на тракт. Каковы дальнейшие приказания?

— Дальше определите сами, уверен, о том, где будут войска Недоре, расскажет любой житель империи.

Он поднял с лавки стопку одежды и протянул ее Мушараффу:

— Пожалуйста, переоденьтесь. Вы должны выглядеть, как рыбак, иначе вас из города не вывезти.

— Куда вы меня отправляете? — работорговец только сейчас начал понимать, что Малкон — не обычный головорез, удачно поднявшийся к вершинам городского дна, или особо предприимчивый северный наемник, которому подвернулись два-три выгодных заказа.

— На север, — коротко пояснил темноволосый, сверкнув глазами. — Вас довезут до лагеря лорда Хальварда. Неловко вышло, но на неопределенное время вам придется стать там вынужденным гостем. Вреда вам никто не причинит, но и отпускать вас без присмотра, увы, слишком рискованно. Как только война закончится, вы вновь обретете свободу.

— Неловко — слабо сказано. Кто же вы такой?

— Вы и сами уже, верно, догадались, — теперь северянин улыбался абсолютно открыто.

Мушарафф не нашелся с ответом. Вместо этого пришлось переодеваться в чужую одежду, а его собственную тут же свернули и спрятали в одну из двух дорожных сумок. Малкон выглянул на улицу.

— Светает… Вам пора.

— Постойте! — вдруг встрепенулся рабовладелец. — Все так неожиданно произошло, что я едва не забыл о самом важном. Ваша просьба — я выполнил ее, отдал подарок, ту ленту. И даже получил ответ. Семикрылый ветер, да вы здорово меня обманули! Только теперь понимаю, что и кому передавал на самом деле! Но сейчас это уже не важно. Вот, — он порылся в сумке и достал оттуда конверт. — Это от нее, от вашей возлюбленной. Там записано, как найти одного человека, о котором вы и не знаете, однако… Прочтите сами, когда я уеду, — торопливо добавил он. — Я перевел это письмо на всеобщий, но уверяю, что не изменил смысла ни единым словом.

— Благодарю, — голос у Малкона стал глухим от волнения.

— Стихии видят, как все перепуталось теперь. Если люди Сифа Йонны пришли за мной, то боюсь, и над головой императрицы сгустились черные тучи. Если с ней что-то случится из-за меня, я не прощу себе этого. Это ведь только благодаря ей ваша весточка добралась до адресата.

— Сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей. Позволите дать вам совет?

— Приму с благодарностью.

— Попросите помощи лорда Хальварда. Мне трудно обещать вам что-то, но герцог Недоре очень могущественен, а сердцу его чужда бессмысленная жестокость, уверен, он сможет помочь императрице, если захочет.

— Выбора у меня все равно нет. Так что даже жалкая попытка — это лучше, чем ничего.

— Командир? — в дверях появился один из двух сопровождающих. — Дали сигнал.

— Храни вас семикрылый ветер, да будут стихии милостивы к вам, — Малкон поклонился Мушараффу.

— И вы берегите себя, добрый друг.

Уснуть Арселия так и не смогла ни в эту ночь, ни даже на следующую. Едва она смыкала веки, как в памяти оживали холодные прикосновения чужих рук, словно вживую чувствовала она дыхание Йонны, смешанное с запахом сырой земли, ощущала привкус железа во рту — губы, искусанные в волнении, кровоточили.

С жуткой отчетливостью императрица понимала: если принять предложение Сифа, то она станет его заложницей уже окончательно. Такого ей не простят никогда. Но даже, если случится невероятное, и глава тайной службы оставит ее в покое, получив от ее тела все, что может пожелать охваченный похотью мужчина, как смыть с себя грязь измены? Как протянуть руку сыну, зная, что этими же руками она касалась тела убийцы и насильника? Разве осмелится она поднять глаза и взглянуть на мужа после такого?

Сабир никогда не обещал ей своей любви, а тем более — верности. На его ложе за годы брака восходили многие признанные красавицы гарема. Император получал от них все, что хотел, использовал так, как ему было угодно, порой вознаграждая мимолетных любовниц, но чаще — забывая о них сразу, как только его страсть находила удовлетворение. Арселия знала наверняка — ни одна из этих женщин не значила для сиятельного ровным счетом ничего.

Но ей измену с другим мужчиной Сабир не простит. В лучшем случае — предаст смерти, а в худшем — гнев его падет и на Адиля. Так стоит ли рисковать жизнью сына и продлевать свою агонию, добавляя в нее насилие? Другим словом назвать то, что хотел получить Сиф Йонна, она не могла.

Да и, если рассуждать непредвзято, с чего бы Сифу вообще выполнять свои обещания? Какой ему смысл сохранять жизнь Сааду, а тем более господину бен Рушди, если в его руках окажутся императрица и наследник?

Несколько раз за эти два дня к ней приходила Мейрам, хотела узнать, что происходит, возможно, утешить, поддержать. Арселия не позволила ей ступить даже на порог — рассказать о том, что луч надежды, едва осветивший ее жизнь, вот-вот погаснет, было выше человеческих сил.

Срок, поставленный главой тайной службы, истекал на третий день, и Арселия решилась. Ей пришлось выбирать между жизнью и благополучием своего сына и судьбами других людей, в том числе — малыша Саада. Жестокий выбор, в котором каждое решение было ошибочным.

Из зеркала на Арселию взглянула уставшая женщина, словно разом постаревшая на десяток лет: красные от слез глаза, побледневшие губы, даже кожа, обычно отливающая цветом золотистой бронзы, казалась сейчас серой. Однако сил на то, чтобы привести себя в порядок, у сиятельной не было, хорошо бы просто выдержать предстоящее объяснение, а не упасть без чувств.

***

В кабинет к сиятельному ее пропустили без единого вопроса. Шторы в помещении были задернуты, ни один луч солнца не пробивался вовнутрь. Хорошо, не так сильно будет заметно ее плачевное состояние. Однако Сабир даже не повернулся на звук ее шагов. Взгляд его прикипел к бумагам, лежащим на столе. Арселия замерла в нерешительности, не зная, как начать разговор.