— Сожжение заживо, сиятельный, если преступник не знатного происхождения. В противном случае — зависит от степени вины. От обезглавливания, до публичного четвертования виновного и всей его семьи, с дальнейшим запретом на погребение, — хмуро ответил глава тайной службы.

— А если обвиняемый предал не только империю, но и меня лично?

— В этом случае вы вольны выбрать наказание сами.

— Благодарю. Скажи мне, Йонна, — Сабир, наконец, развернулся лицом к своему соратнику, — что из того, что рассказала мне супруга о вашей с ней недавнем разговоре, правда?

— Это зависит от того, что именно она вам поведала, — осторожно начал Сиф, но сиятельный дал волю своему гневу:

— Не смей увиливать! — выкрикнул он, выпуская на свободу стихии.

Пол под ногами Сифа пошел рябью, и глава тайной службы упал на колени, потеряв равновесие. В воздухе свистнуло — плеть, сотканная из потоков ветра, обрушилась его спину, вспарывая одежду и добираясь до тела. Йонна крик сдержал, но обычно бледное его лицо стало серым.

— От того, солжешь ты мне сейчас или скажешь правду, зависит твоя жизнь, — голос императора понизился до почти звериного рычания. — Итак, думай дважды, перед тем, как ответить. Ты знал об обмане, который совершила сиятельная госпожа, но вместо того, чтобы рассказать об этом мне, своему законному повелителю, решил использовать это в своих целях?

— Да.

— Ты обещал госпоже свое молчание в обмен на ее тело и благосклонность?

— Да, — Сиф бросил на Арселию короткий злой взгляд и успел заметить, как лицо ее исказилось гримасой отвращения.

— У тебя есть оправдание для подобного поступка?

— Эта женщина не достойна вас. Тот, кто солгал раз — солжет вновь. Кто предал единожды — уже не будет верен. Если бы госпожа приняла мое предложение, вы бы узнали об этом.

— До или после того, как ты бы получил предмет сделки? — усмехнулся император. — Не играй со мной, Йонна. Хочешь заставить меня поверить, будто ты решил рискнуть своей головой, чтобы изобличить ее коварство?

— Я говорю вам правду, клянусь. Я бы не посмел прикоснуться к тому, что принадлежит вам.

— Забываешь: я знаю о твоих наклонностях больше, чем кто-либо иной. Думаешь, для меня секрет, как ты предпочитаешь проводить время с рабынями? И что остается от них, когда ты устаешь от игры?

— У меня нет тайн от вас. Ни в чем.

— Тогда скажи — ты желал ее? Прикасался к ее коже? Вдыхал ее аромат?

— Нет, мой господин.

И тут же закричал от жуткой боли: на его руках от запястий до локтей вспыхнуло жаркое пламя.

— Это ложь, — холодно отметил Сабир, наблюдая, как огонь пожирает одежду, превращая живого человека в тряпичную куклу, брошенную в костер.

Сиф попытался сбить пламя, но возникшие из пустоты воздушные путы оплели его запястья и развели руки в стороны, словно приковывая к невидимой стене.

— Ты прикасался к ней? — повторил император, подходя ближе.

— Да, — простонал Сиф. — Пощадите, умоляю!

— Ты желал ее?

— Да! — голос Йонны сорвался в тонкий визг.

— И взял бы?

— Да!

Император, похоже, не удивился такому ответу, но пламя потухло, являя на всеобщее обозрение то, что стало с руками человека. Арселия едва держалась на ногах — запах горелой плоти, вид волдырей и местами обуглившийся кожи почти лишил ее сознания. Она отшатнулась и бросилась к окну, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

Сиф Йонна осел на пол и тихо скулил, как побитый пес, не в силах выдавить из себя что-то связное.

— Честность всегда выглядит привлекательной лжи. И заслуживает снисхождения. Но ты сам сказал: тот, кто обманул единожды — обманет вновь.

Сабир смотрел на своего некогда самого верного помощника без единой капли жалости.

— Ты ведь давно понял, что демоны не оставят меня в покое, верно? Наблюдал, ждал своего часа. А я подпустил тебя слишком близко, дал вкусить власти и безнаказанности. На самом деле, ты сделал совершенно правильные выводы, можешь гордиться собой. Лишь немного поторопился, стоило подождать несколько лун — и ты получил бы все: власть, титул, преклонение толпы, — он склонился над Сифом. — Знаешь, что отличает хорошего правителя от плохого? Выдержка, умение держать себя и свои желания в узде годами, десятилетиями. Ты хочешь жить? Скажи мне, господин глава тайной службы.

— Я хочу жить, мой господин. Моя жизнь — служение вам. Все, что я делал было ради империи и в ваших интересах. И, если я ошибся, то умоляю дать мне шанс все исправить.

— Скажи мне, ты поймал заговорщиков? Допросил?

Арселия замерла, опасаясь услышать самое страшное.

— Нет, господин. Они успели уйти, кто-то предупредил их.

— Это — еще один промах. Ты слишком увлекся — и проиграл даже в такой малости. Охрана! — крикнул он.

В комнату вошла стража, за ней в нерешительности топтались секретари и слуги.

— Этого человека, — Сабир небрежным кивком головы указал на скорчившегося на полу Сифа Йонну, — под замок. Я обвиняю его в измене, посягательстве на честь сиятельной госпожи Арселии, в покушении на мою жизнь и власть, а также в преступном бездействии по отношению к врагам империи. Свою вину он уже признал, осталось только записать показания. Уверен, сложностей с этим не возникнет, но я разрешаю любые способы ведения допроса. Разбирательства дела не будет. Я лишаю этого человека всех званий, а также привилегий, сопутствующих его высокому положению. Через семь дней его казнят на площади: сожгут заживо, как простолюдина, а пепел развеют без погребения, — он повернулся к одному из секретарей. — Приказ должен быть подписан до конца дня. Все ясно?

Тот поклонился в знак согласия. Сабир развернулся к начальнику караула:

— Уведите пленника, не желаю его больше видеть. Кроме того, подготовьте два контурса, выберите самых быстрых воинов. Им нужно выступить как можно скорее, — он подошел к столу, вынул лист бумаги, что-то торопливо написал, поставил размашистую подпись. — Пусть немедленно отправляются туда и обеспечат безопасность семьи, живущей в доме. Всех людей Сифа Йонны, которые попытаются оказать сопротивление, убивать на месте.

— Будет исполнено! Разрешите отправиться немедленно?

— Да, идите.

Арселия дождалась, когда суета улеглась, а напуганные происходящим люди вернулись к своим делам, и лишь потом позволила себе прикрыть глаза руками, стирая следы слез. На нее навалилась слабость и какая-то отупляющая пустота, смешанная с облегчением. Сабир же выглядел так, будто ничего ровным счетом не произошло.

— Удовлетворена? Теперь понятно, из чего состоит моя жизнь?

Она лишь головой качнула и внезапно спросила совершенно об ином:

— Почему ты сказал Сифу, что ему стоило подождать несколько лун? И что ты имел в виду, упомянув демонов? Головные боли как-то связаны с этим?

Он кивнул, и Арселия почувствовала, как сквозь вязкую усталость накатывает предчувствие неизбежной беды.

— Насколько все серьезно?

— Я не знаю, — ответил он просто. — Возможно, у меня еще есть шансы спастись, но уверенности в этом нет. Может статься, если я выполню условия договора — буду свободным. Откажусь — меня убьют. Впрочем, я уже ни во что не верю. Не удивлюсь даже, если ты тоже захочешь лишить меня жизни, посадив на трон сына.

— Не говори такого!

— Отчего же? Это не выглядит глупостью: тебя любят в народе, поддержат знатные дома, а Адиль еще много лет не будет представлять угрозы для регентского совета. Что скажешь? Как, по-твоему, это хороший выход? — он отстегнул от пояса ножны с кинжалом и протянул их Арселии. — Возьми, я покажу, что надо делать.

Императрица застыла в растерянности, боясь шевельнуться.

— Это какая-то глупая шутка, — она попыталась улыбнуться, но не вышло совершенно.

— Бери, — крикнул император, подходя вплотную. — Бери, я сказал!

— Нет! — она отшатнулась от него, чувствуя, что еще немного — и страх поглотит ее разум окончательно. — Ты безумен! Я боюсь тебя! — но внезапно она подошла совсем близко, прижалась к нему всем телом и горячо зашептала: — Ты слышишь меня, я знаю, не позволяй этому существу управлять своими поступками, говорить твоими устами, слушай только мой голос, прошу, пожалуйста, верь мне, ты можешь мне верить!