К началу пира сестра императора явилась вовремя, спокойно и уверенно прошествовала через весь зал и заняла место подле Арселии.

— Как ты себя чувствуешь? — улучив минутку, спросила императрица. — Ты очень бледная.

— Боюсь, сегодняшняя церемония оказалась слишком долгой. Солнце было злое, — тихо ответила Мейрам и улыбнулась как можно беспечнее.

А празднование набирало обороты. Подали торжественный ужин. Гости ели, пили, шумели, переговариваясь между собой. Музыканты старались вовсю: маленькие пестрые барабанчики задавали ритм мелодии, тонко пели свирели, протяжные звуки струнных собрали песню воедино и увлекли слушателей в бурный водоворот представления. Танцовщицы в центре зала порхали так легко, будто вовсе не касались пола. Тяжелые золотые украшения на их руках и ногах тихо звенели при каждом движении.

Сабир был доброжелателен, приветливо дарил улыбки своим подданным, милостиво принимал знаки внимания, но вскоре отвлекся от шумного веселья и углубился в разговоры с с особо почетными гостями.

Мейрам решила, что теперь ее исчезновение не привлечет лишнего внимания, и встала, чувствуя, как дурнота набирает силу. Выдавила из себя вежливую улыбку и направилась к выходу. Однако сил все-таки не хватило: мир вокруг качнулся, поплыл и провалился в спасительную темноту.

***

В себя она пришла от резкого щекочущего запаха и с удивлением поняла, что лежит на кровати в своих покоях. Рядом суетился пожилой лекарь, Шейба бен Хайри, чуть в стороне замерли три служанки, выглядели они испуганно. В дверях стояла охрана, а несколько человек деловито собирали и выносили кое-что из личных вещей: духи, мази, а так же еду и питье.

— Что происходит? — она возмущенно приподнялась на ложе. — По какому праву вы тут распоряжаетесь?

— Миледи, — седовласый лекарь был предельно собран и сдержан. — Вам не стоит беспокоиться. Эти люди отнесут ваши вещи в мою лабораторию, я должен изучить их на предмет ядов.

— Какие еще ядов? — опешила Мейрам.

— Сложно сказать. Но вы потеряли сознание без видимой причины, ваши служанки говорят, что уже много дней у вас наблюдается недомогание. Как себя чувствуете сейчас?

— Голова кружится, есть слабость.

— Как давно вы ели или пили?

— Днем после церемонии принесения даров, — Мейрам честно попыталась вспомнить. — Но я только пила воду, аппетита нет вовсе, почти ничего не хочется. Вы напрасно тревожитесь, всему виной слишком жаркое солнце, не более.

— Вы пили из этого кувшина? — лекарь понюхал содержимое и передал посуду охраннику, как только Мейрам кивнула. — Выйдите все, я должен осмотреть госпожу.

Мейрам проводила бледных служанок и молчаливых стражников равнодушным взглядом. А лекарь меж тем приступил к делу: послушал сердце, дыхание, изучил чуть покрасневшие глаза, прощупал живот и совершенно засыпал девушку вопросами: больно ли ей глотать, испытывает ли она боли и рези, как часто бывают приступы слабости и головокружения, есть ли дурнота, что из еды в последнее время она предпочитает больше всего, много ли времени проводит на свежем воздухе, не нарушен ли сон. Мейрам терпеливо отвечала, хотя удивление от этих странных вопросов нарастало с каждой минутой.

Наконец, лекарь присел на край кровати и, явно испытывая неловкость, спросил:

— Надеюсь, мое любопытство не оскорбит вас, миледи, но я должен узнать наверняка, это ради вашего же блага: скажите, вы были недавно близки с… мужчиной? Две луны назад или чуть больше?

Мейрам похолодела. Кровь отхлынула от лица, выбелив щеки почти полностью. Мысленно подсчитав дни, прошедшие со встречи с Малконом в нижнем городе, она до боли закусила губы, закрыла лицо руками и глухо застонала.

— Я так и думал, — лекарь старался говорить очень тихо. — Слабость, дурнота, раздражительность, чувствительность к запахам. Вы ждете дитя.

Девушка поднялась с кровати и на неверных ногах подошла к зеркалу, рассматривая себя так придирчиво, что, казалось, от того, что она увидит, зависит ее жизнь. Хотя, если смотреть правде в глаза, так оно и было. За несколько лет брака Мейрам так и не удалось зачать, она была уверена, что это ее вина, но, увы, сделать ничего не могла. В императорской семье многие оставались бездетными. Лекарь продолжил:

— То, что я скажу сейчас, может прозвучать жестоко, но я прошу меня выслушать. Вы — сестра императора, у вас нет мужа, и даже если в ближайшие недели вы сможете добиться заключения официального брака, срок рождение малыша будет невозможно изменить. Вас ждет позор, публичное унижение и наказание, а ваш ребенок, мальчик или девочка, окажется неугодным бастардом. В лучшем случае, если он не унаследует родовую магию, его ждет незавидная участь всех нежеланных детей. В худшем, если в нем пробудился дар четырех стихий, он станет заложником политических амбиций — вашего брата или его врагов, разница невелика.

Мейрам слушала молча, еще не до конца осознавая перемены, которые ее ожидают.

— Я могу предложить вам решение — жестокое и милосердное одновременно. В моих силах приготовить лекарство, которое заставит вас выбросить это дитя. Срок пока малый, угроза вашей жизни есть, но невысокая.

— Нет! — Мейрам ощутила, как холод и ужас сковал все ее нутро. — Не смейте говорить, даже думать о таком не смейте!

— Простите мою прямоту, — Шейба встал, на его лице застыла настоящая печаль. — Я знаю, что подобное решение нельзя принимать второпях, но времени на раздумья у вас нет. Как только я покину эту комнату, меня тут же проводят к сиятельному императору, чтобы я предоставил ему отчет о вашем состоянии. Увы, даже если я солгу, еще две, максимум три луны — и правда станет очевидна.

— Но ведь это убийство. Безвинного, нерожденного еще человека.

— Это сохранение жизни вам, его несчастной матери.

— Я не пойду на это никогда, слышите? Если брат прикажет убить это дитя, пусть убивает вместе со мной!

— Тише, — лекарь подошел вплотную и зажал ей рот рукой, — во имя всех стихий, не так громко!

Мейрам разрыдалась.

— Вы любили отца этого ребенка? — спросил он, поглаживая ее дрожащие плечи. — Напрасный вопрос, будь иначе, вы бы не стали рисковать собой. Уверены в том, что хотите малышу такой судьбы?

— Уверена, что своей рукой не оборву его жизнь ни за что на свете!

Лекарь глубоко вздохнул.

— Заставлять я не вправе. Но могу дать вам еще время подумать.

— Не о чем тут думать, — Мейрам смахнула слезы. — Ступайте к императору и расскажите ему правду.

Тяжелые размеренные шаги Мейрам услышала задолго до того, как Сабир появился в дверях комнаты. Она повернулась спиной ко входу, сжалась в комок на своем роскошном ложе и даже не пошевелилась, когда голос брата — сухой и полный вибрирующих ноток — коротко приказал:

— Все вон!

Служанки стайкой перепуганных пичуг сорвались с места и мгновенно покинули комнату. Император лично закрыл дверь, точнее захлопнул ее с оглушительным грохотом, а потом развернулся к сестре:

— Это правда?

Мейрам не отреагировала, прижимая к себе подушку, словно та могла защитить ее от ярости сиятельного. Сабир в два шага преодолел расстояние до кровати, в гневе схватил сестру за плечи, приподнял и встряхнул.

— Отвечай мне, когда я тебя спрашиваю! То, что сказал лекарь — правда?

— Да! — выкрикнула она отчаянно ему в лицо. — Правда! Да! Да! Да!

И тут же полетела обратно на кровать, отброшенная чуть ли не с презрением. Лицо сиятельного исказилось, на тонкие и привлекательные черты наложился отпечаток гнева и брезгливости. Он встал, отошел к окну, заложил руки за спину и поинтересовался обманчиво равнодушным голосом:

— Имя отца?

Мейрам молчала, закусив губы почти до крови.

— Я жду.

Тишина.

— Кто он? Не заставляй меня повторять каждый вопрос по нескольку раз, мое терпение не бесконечно, — он чуть повернулся к сестре и Мейрам с ужасом поняла, что брат сейчас балансирует на грани, за которой его стихии вырвутся на волю.