На пороге показалась смущенная и слегка встревоженная женщина, одна из тех, кто присматривал за Адилем:

— Леди Мейрам, сиятельная госпожа, умоляю, извините, что прерываю ваш разговор. Наследник проснулся, его мучают страхи и дурные сны, он плачет и завет вас, а мне сказали, что вы находитесь тут…

Она покаянно опустила голову, всем видом демонстрируя неловкость от того, что стала свидетельницей размолвки между двумя столь важными особами. Мейрам же поддержала игру подруги:

— Разумеется, вы имеете право знать, еще раз простите за это недоразумение.

— Пойдем, — Арселия величественно махнула рукой няне сына и покинула комнату, не прощаясь.

Арселия выполнила данное Мейрам обещание. Уже через день она вызвала к себе Мушараффа, сказав, что его прошлый визит напомнил ей о том, как мало внимания в последнее время она уделяла своим обязанностям.

— Я решила сделать вам подарок, любезность в ответ на любезность, — она вежливо улыбнулась и протянула ему папку с документами, — Тут бумаги, передающие вам право владения двумя небольшими, но весьма прибыльными торговыми лавками в столице. Прежде они были частью одного из моих имений. Думаю, вашей школе не помешает скромная, но постоянная, финансовая поддержка. Возможно, вы даже оставите кого-то из своих воспитанников в Дармсуде, перепоручив торговые заботы им. Впрочем, решать вам.

— Это слишком щедрый дар, — смутился Мушарафф. — Я не могу принять его.

— Неужели вы откажете мне в такой малости? — она чуть приподняла брови. — Уверена, вы не станете печалить свою госпожу. Тем более, что дар скромен, вы поймете это сразу, как только изучите документы в тишине и покое.

Работорговец все-таки принял папку и склонился, положив руку на сердце.

— Милость ваша, как всегда, не знает границ.

Арселия почувствовала глубокое облегчение, когда Мушарафф ушел. Она искренне надеялась, что соглядатаи не заметили, как среди множества официальных бумаг появился еще один крохотный листок, покрытый вязью языка пустынного народа — хайли — в Дармсуде мало кто говорил на нем, а писать могли единицы.

Императрица специально подготовила все бумаги накануне и оставила их на своем рабочем столе на всю ночь, давая возможность любопытным служанкам изучить содержимое. Впрочем, вряд ли кто-то из этих девушек всерьез разбирался в тонкостях документооборота и имущественных законах, в этом была некоторая ирония: в империи простых женщин, подчас, не учили ни письму, ни чтению. Утром Арселия по неловкости рассыпала листки на пол, а, собирая их обратно, добавила в папку еще один, написанный ночью.

После встречи с Мушараффом, Арселия отправилась на прогулку с сыном, затем посвятила несколько часов своим собственным делам: разобрала письма, присланные управляющим, проверила отчеты, подписала бумаги на пожертвования для малоимущих, чуть позже побеседовала с придворным лекарем, придирчиво расспрашивая его о здоровье сиятельного супруга.

Сабир более не звал ее к себе, он был поглощен делами войны почти полностью. Арселия была этому рада: она боялась смотреть мужу в глаза, зная, что нарушила его волю. Впервые в жизни она понимала, что правда и откровенность усложнят ситуацию до предела, а, значит, следовало молчать и хранить свой секрет так долго, как это было возможно. Но, как ни гнала она от себя тревожные мысли, обман лег на совесть тяжким камнем.

Отчего-то ей казалось, что теперь все бросают на нее косые взгляды, перешептываются по углам, осуждают. “А ведь многие люди живут так годами, — подумалось ей. — Несут на плечах невидимую ношу, добавляя к маленькой лжи все большую и большую до тех пор, пока не погибают под ее непомерной тяжестью, оставляя от себя лишь бессмысленную, пустую оболочку”.

Два дня миновали в тревожном ожидании. Арселия, а вместе с ней и Мейрам, надеялись получить хотя бы крохотную весточку от Мушараффа. Впрочем, отсутствие новостей само по себе было благоприятным знаком, и, когда императрица уже позволила себе мысленно успокоиться, судьба отвесила ей пощечину, разом указав на ее истинное место в этом мире.

— Сиятельная госпожа, я должен поговорить с вами, — глава тайной службы появился как всегда неожиданно. — Без свидетелей, — добавил он, взмахом руки давая знак слугам удалиться.

Сифа Йонну боялись, справедливо полагая, что противиться воле этого человека было бы самонадеянной глупостью. Не прошло и минуты, как Арселия осталась на лужайке сада совершенно одна.

— Извольте вернуть хотя бы одну из моих служанок, — холодно заметила она. — Вы нарушаете правила дворца: я могу оставаться наедине только с одним мужчиной — супругом.

— Поздно же вы вспомнили о правилах, сиятельная госпожа, — Йонна улыбнулся холодной безжизненной улыбкой, более уместной на морде хищной рыбы, чем на человеческом лице.

— Объяснитесь, — сухо потребовала она.

— С удовольствием. Но прежде задам вам вопрос: какова была истинная цель недавнего визита вашего старого друга Мушараффа бен Рушди?

К чести Арселии стоило признать, что свое волнение она сдержала.

— Не понимаю, отчего вас могут интересовать мои личные дела. Быть может, вам совершенно не знакомы такие понятия, как дружба и забота, но господин бен Рушди лишь проявил немного вежливости и внимания, развеяв мою скуку.

— Все верно, с дружбой и заботой мне приходится сталкиваться редко. Больше с предательством и подлостью, — его холодные глаза казались абсолютно неподвижными. — А вы? Разве вы малое дитя, которое нуждается в заботе старших? Скука — удел глупцов и лентяев, тех, кто остался несмышленым ребенком, даже переступив порог зрелости. А ведь мне казалось, что вы вырвались из болезненных воспоминаний о своем прошлом.

— Не понимаю, о чем вы.

— О том, что маленькая девочка, отвергнутая своими же родителями, проданная в рабство чужому человеку, а затем подаренная мужчине, не ведающему, что такое любовь и забота, так и не познавшая счастья семейного очага, все еще пытается вернуться в прошлое и спасти кого-то другого, если не смогла спасти саму себя.

Арселия почувствовала, как похолодела ее спина и взмокли ладони.

— Неужели вы думали, что я не пойму, что кроется за словесными кружевами, милыми взглядами и трогательной самоотверженностью ваших поступков? — продолжил господин Йонна, медленно обходя ее по кругу. — Вы плохо понимаете суть той работы, что я выполняю для империи. Всякий человек, хоть раз переступивший порог этого дворца, становится для меня открытой книгой, которую я с интересом читаю, переворачивая страницу за страницей.

От слов Йонны повеяло морозом. Мысли сиятельной метались, словно испуганные птицы в клетке, а начальник тайной службы остановился позади и, положив руки на ее плечи, тихо прошептал, касаясь губами ее волос, оставляя свое дыхание на ее коже:

— Теперь я знаю, что за люди приходят в дом Мушараффа, догадываюсь, какие дела они хотят провернуть за моей спиной. Сперва я думал, тон этой игре задает политика. И что-то не сходилось, рвалось, как гнилая нить. А потом предположил, что в обычные интриги вмешались чувства — и головоломка сразу оказалась решенной. Понять, кто надоумил бен Рушди и дал ему информацию, было не сложно, хотя от вас я не ожидал подобной дерзости. Но все равно благодарен: если бы не ваше вмешательство, затянувшаяся охота могла бы и сорваться, а так я поймаю человека, который ускользал от меня почти два года, — он крепко сжал ее руки, даже сквозь ткань одежды Арселия почувствовала холод жестких пальцев. — Я мог бы рассказать обо всем вашему сиятельному супругу уже сегодня. Мог бы сделать так, чтобы голова бен Рушди на рассвете украсила городские ворота. Но это скучно, а долгое ожидание заслуживает в конце концов хорошего веселья.

— Чего вы хотите? — ей казалось, что она говорит слишком тихо, но глава тайной службы отлично расслышал.

— Я сохраню ваш секрет, утаю то, какую роль вы сыграли в этой истории, если вы докажете мне свою… благосклонность. Нравится дарить надежду тем, кто лишен счастья в этом мире? Так почему бы не подарить немного любви и заботы мне?