Осуждение жен и дочерей рода Вису, направленное на гостью, было совершенно искренним. В нем звучали нотки зависти и обиды оттого, что одна из женского рода выбрала путь, отличный навязанного традициями. Это порождало неприязнь — глухую, бессмысленную и отчаянно упорную. Окажись на месте гостьи девушка из Мёри или Ямит, она бы смешалась и сгорела со стыда под колючими взглядами, но знатная всадница словно не услышала ропота, а, может, он в самом деле не пробился через плотную стену ее спокойствия.

На разговаривающих шикнули, требуя молчания и уважения к приехавшим. Старейшина Вису приосанился, поправляя шитую трехцветным орнаментом рубашку и вышел вперед. Он был немолод, полноват, волос на его голове осталось совсем мало, но держался уверенно и даже улыбнулся, демонстрируя радушие. Гостья поклонилась старейшине, а Скиитле, кашлянув в кулак и стараясь не сильно коситься в сторону замершей толпы зевак, заговорил:

— Овалле Макеля, я хочу представить вам леди Йорунн из герцогства Недоре. Именно ее мы ждали по просьбе господина Лонхата, чтобы проводить через леса до Великой Степи.

— Я рада познакомиться с вами, — голос гостьи был ровным, спокойным и очень мелодичным. — Я слышала в юности о вас и славном роде Вису, — она приложила руку к сердцу. — Для меня честь быть сегодня на вашей земле.

— А для нас — оказать услугу господину Лонхату и нашему верному другу Скиитле Воокону, — вид у Овалле был очень важный, даже внушительный. На приехавших он смотрел со сдержанным любопытством и еще чем-то, очень похожим на сомнения. — Проходите в дом, для вас и ваших спутников уже приготовлены комнаты.

Вечером за общим столом старейшина улучил момент, когда всеобщее внимание оказалось поглощено рассказами удивительных путешественников, и легко тронул гостью за рукав.

— Могу ли я спросить вас о кое-чем достаточно личном? — обратился он к Йорунн, убедившись, что их никто не слушает.

— Вы можете попробовать, — мягко улыбнулась она.

— Господин Лонхат не говорил нам, кого ожидает, лишь предупредил, что вы — важный гость для всех хольдингов, — Овалле расслабленно наблюдал за гомонящими за столом людьми. — Знаете, в молодости я был совсем не таким спокойным и взвешенным, как сейчас. В голове моей гулял ветер и старейшие в моем роду даже опасались, что однажды меня изгонят за буйный нрав. Я не стал дожидаться, когда это произойдет, и отправился в путешествие сам. Мне не удалось обойти мир целиком и познакомиться со всеми его обитателями, но до южных краев Недоре я добрался. Конечно, это было много лет назад и память может подводить меня, но я не видел там людей с серо-зелеными глазами и русыми волосами, да и разрез глаз, у них почти такой же, как у нас. Простите мое любопытство, но вы больше похожи на дочерей степи. И имя, это имя… — он сделал паузу. — Знаете, у нас его часто поминают с болью и сожалением.

— Ваша память вызывает восхищение, уважаемый Овалле, — гостья небрежно наполнила два кубка и протянула один из них старейшине. — Как и наблюдательность.

— Насколько же я прав?

— Полностью. И, отвечая на вопрос, который вы столь вежливо не задаете: я вернулась, чтобы мое имя вновь прокатится по всей Великой Степи — от лесных чертогов до руин Астарте. Пора напомнить хану Талгату, кто на самом деле должен занимать трон Хольда.

Овалле растерянно моргнул и, не удержавшись, спросил совсем тихо:

— Но как такое вообще возможно?

— В нашем странном мире возможно гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

Путь к степи занял не так уж много времени. Стараниями Эйдана и Скиитле дороги очистили от подозрительных людей уже через год после падения Витахольма. Между лесными родами по-прежнему не было тесной дружбы, но новости друг другу они передавали исправно, да и общие дозоры уже не казались чем-то особенным. И хольдинги стали более частыми гостями в темных чащах. Деды, конечно, ворчали временами, утверждая, что это нарушение завета предков, а вот юнцы с радостью покидали пределы родных поселений, чтобы проверить себя в огромном внешнем мире.

Йорунн в сопровождении своих людей миновала леса за несколько дней, да и то, откровенно говоря, ехали медленнее из-за уважения к немалым годам Скиитле Воокона. Девушка решила, что день задержки мало что поменяет, но его можно потратить с пользой, узнав больше о местных делах.

Скиитле охотно рассказывал о тонкостях местной жизни. Для Йорунн, выросшей в относительной свободе и равенстве народа Хольда, а затем впитавшей в себя многие ценности и нравы Недоре, подобный уклад казался странным и непривычным. Впрочем, она разумно воздержалась не только от осуждения, но и от оценки чужих обычаев. В конце-концов, они складывались годами, и хотя стороннему наблюдателю многое могло показаться запутанным и сложным, умение лесных родов выживать в любых условиях доказывало правоту их суждений хотя бы в пределах своих земель.

Леса закончились неожиданно резко, словно кто-то отрезал острым лезвием темную кромку вековых деревьев, сшив ее невидимыми нитями с равнинами. Простор, открывающийся глазам, ошеломлял. Йорунн сдержала своего коня, всматриваясь в мягкие травяные изгибы жадным, голодным, болезненно-напряженным взглядом.

Аромат смолистой хвои и прелой листвы, наполнивший леса, бесследно растворились под ударами чистого, сухого, горького, терпкого ветра степи.

Свобода. Дом. Утраченная юность. Родные люди. Погибшие друзья. Разрушенные надежды. Вина. Месть. Прощение. Понимание. Все это смешалось в один неделимый, мощный, всепоглощающий призыв, который Йорунн ощущала всей кожей.

— Миледи? Все в порядке? — обратился к ней один из сопровождающих.

— Да, — она ласково похлопала своего коня по изящной шее. — Просто я вернулась в утраченное, — тихо, скорее себе, чем кому-то, пояснила она.

Скиитле простился с ними тут, не желая уходить за пределы родных лесов.

“Ох, господин всадник, — думал он про себя, вспоминая Лонхата, — любопытные времена тебя ждут, мда, любопытные.”

Эйдан играл с маленькой Онией, расположившись на широких ступенях своего дома. Малышка ещё боялась ходить самостоятельно, но познавать мир хотела остро, используя в качестве опоры, защиты и иногда даже источника направления крепкий палец папы. Эйдан, покладисто исполнял все капризы маленькой шалуньи, больше напоминая в этот момент мягкий податливый воск, чем опытного воина. Но, видимо, не зря говорят, что отцы балуют дочерей больше, чем самые любящие матери.

— Она веревки вьет из тебя, — улыбнулась женщина, незаметно вышедшая из дома на крыльцо.

— И пусть, — согласно кивнул Эйдан, терпеливо помогая крохе перебраться через сложнейшую преграду в пол-ладони высотой. — Мне нравится ее упорство.

— О, этим она точно в тебя. Но знаешь, ей пора ложиться спать, иначе переутомится и будет плакать. Пойдешь ко мне на ручки? — женщина присела пониже, заманивая крошку.

— А-па, а-па! — уверенно заявила девочка, всем видом показывая, что папа еще не закончил игру.

Эйдан довольно усмехнулся в бороду, подмигнул жене и подхватил тёплое тельце дочери, поднимая ее в воздух.

— Маму надо слушать, лучик мой, — он оставил на пухлой румяной щечке поцелуй. Малышка скривилась и наморщила носик, готовясь разреветься. Спать ей не хотелось совсем: как же спать, когда ещё не все ступени исследованы вдоль и поперек?

Женщина ловко перехватила Онию, целуя макушку, покрытую золотистыми кудрями:

— Сейчас пообедаем и будем отдыхать, радость моя.

Она направилась к двери, но на секунду задержалась и бросила удивленный взгляд куда-то вдаль.

— К тебе, Эйдан. Не шумите только, пока я ее не уложу, — и она исчезла в мягком полумраке дома.

Эйдан обернулся. К дому приближался одинокий всадник, судя по тому, как он спешил, новости были более чем срочные. Хозяин дома спустился с крыльца, чтобы встретить гостя.

— Господин! — громко крикнул всадник, но тут же осекся, потому что Эйдан приложил палец к губам.