— Это не может быть правдой, — наконец протянул он.

— Может, — кивнула Йорунн. — Рада, что ты вспомнил меня, хотя, возможно наше знакомство и не было долгим.

— Как это возможно? Я же видел, как твое безжизненное тело рухнуло на землю. Сам проверил, сердце не билось, ты не дышала даже…

— Наше время ограничено, хан. Не задавай вопросов о прошлом, я все равно не отвечу.

— Как ты пробралась сюда незамеченной?

Она лишь усмехнулась, не собираясь раскрывать своих секретов. Присела на край стола, не опуская оружия.

— Зачем ты пришла сюда?

— Расскажи все, что знаешь о моем брате.

— О мальчишке Лиде? — Хан расслабленно откинулся на спинку кресла. — С чего бы мне отвечать тебе?

— Потому что иначе я убью тебя прямом тут.

Талгат хотел было ответить дерзостью, но недоброе предчувствие остановило, заставило сдержаться, проглотить готовую сорваться с языка колкость.

— Он мертв, я убил его.

— Где и когда это произошло?

— С чего бы мне откровенничать с тобой?

Вместо ответа Йорунн спустила тетиву. Стрела, жалобно тренькнув, вонзилась в ногу хана чуть ниже щиколотки, пробив ступню и пригвоздив ее к полу. Талгат взвыл сквозь зубы, но крик погасил. Пальцы его до хруста вцепились в подлокотники кресла.

— Где и когда это было, Великий Хан? — спокойно повторила она, лаская кончиками пальцев струну натянутой тетивы, на которой уже лежала вторая стрела.

— На подступах к Витахольму, четыре года назад. Через день после падения Теритаки, — выдохнул он сквозь зубы.

— Точное место?

— К северо-западу отсюда, роща какая-то с каменными истуканами.

— Отчего брат умер? Стрела? Меч? Разбился при падении? Ты видел его мертвое тело? Забрал его, чтобы похоронить? Сжег? Закопал? Где могила? Не вынуждай меня каждый вопрос подкреплять новым выстрелом. В следующий раз я не побоюсь перебить тебе вену и буду смотреть, как ты истекаешь кровью.

— Я не видел сам, отчего погиб этот самозваный конунг, меня не было там! Его гнали мои люди, как пса, как раненого барана, как трусливого зайца. Перебили весь его отряд, эту жалкую горстку отчаянных безумцев. Он остался один перед смертью, совсем один, понимаешь это, девчонка? Его товарищи пали на его глазах, окрасив свою же землю кровью хольдингов. Мои люди не давали им и секунды передышки, загнали в какой-то овраг и убили там. Не знаю, зарезали или разорвали на куски, не интересовался этими мелочами. К чему мне?

— Значит ты не видел тела? Ай-яй-яй, какая небрежность, — протянула она слегка разочарованно.

— К чему мне этот кусок мяса, когда у меня были дела поважнее?

— Ну, мной же ты заинтересовался, проверил, точно ли я не дышу. А к коронованному конунгу Великой Степи не подошел? — Йорунн разочарованно цокнула языком. — Мне кажется, что ты лжешь мне, Талгат. Это недостойное воина поведение, а потому спрашиваю еще раз: что именно ты видел своими глазами? Подробности, хан, не заставляй меня причинять тебе еще больше боли.

Вторая стрела сорвалась с тетивы и вспорола кожу на внутренней стороне бедра хана чуть выше колена. Наконечник стрелы с тонким визгом скользнул по металлическим заклепкам кресла и древко, не выдержав, раскололось на две части. На пол упали первые темные капли крови.

— Отпущенные тебе минуты уже истекают, Талгат. Я жду.

Талгат дернулся вперед, зажимая рану, но Йорунн чуть приподняла острие третьей стрелы, направляя ее уже в живот кочевника, и кивком головы указала на спинку кресла. Талгату не оставалось ничего, кроме как покорно откинуться назад, наблюдая, как ширится у правой ноги темная лужа.

— Я не видел тела, ты угадала. Его не привезли. Сказали, что разрубили Лида на такие кусочки, что собрать не смогли. Доставили кое-что из его одежды и оружия. Я не поверил. Отправил лучших людей туда еще раз. Они вернулись и подтвердили, что была бойня. Что-то случилось, что-то раскидало и разорвало всех, кто был в той злосчастной лощинке, смешав с грязью, превратив в ошметки. Ничего не разобрать: ни людей, ни коней, даже сколько в той ложбинке полегло, сказать не могу. Я приказал выжечь это рощу, повалить все истуканы и засыпать родник. Потом долго и безуспешно искал Лида по всей степи, боялся, что он все-таки ушел живым. Но все было напрасно — о конунге не знали ни мои люди, ни ваши, и за четыре года о нем позабыли вовсе. Он мертв, окончательно и бесповоротно, — злобно выдохнул он. — А теперь дай мне зажать рану, если не хочешь болтать дальше с моим безжизненным телом.

Йорунн поднялась, отложила лук и кинула Талгату ремень, до того валявшийся на столе.

— Перетяни. Пока ты нужен мне живым.

Хан ловко схватил кожаную ленту и с силой пережал ногу чуть ниже раны. Кровь почти остановилась.

— Час точно протянешь, а потом — не мое дело, — сказала Йорунн.

— Ты получила все, что хотела?

— Нет. Сколько под твоей рукой сейчас людей, Великий Хан?

— А что, боишься нападать не зная наверняка? — скривился тот.

— Я мало чего боюсь, и твои кочевники далеко не на первом месте. Но я хочу знать, скольких ты готов бросить в огонь новой битвы, послать на верную смерть. Ты знаешь, хан, что я скоро нападу на тебя. И разобью. Обращу в бегство твоих воинов и всех, кто окажет мне сопротивление. Клянусь тебе, что не пожалею никого, кто ростом выше колеса от телеги. А потому даю тебе время. Пятнадцать дней на то, чтобы уйти отсюда и увести свой народ. Отступи назад, к прежним границам. Обещаю, что не стану преследовать тебя в пустошах и даже дам людям унести то, что нужно будет им для выживания. Но помни: всех твоих подданных, что останутся на моих землях после этого срока, я буду считать врагами, приговоренными к казни.

— А теперь послушай меня ты, соплячка, — Талгат чуть привстал и сквозь наигранное спокойствие проступила тщательно сдерживаемая ярость. — Ты не можешь мне угрожать, потому что за тобой не стоит никого, кроме горстки сломленных, униженных, раздавленных родичей. Вам не одолеть ни меня, ни моих людей. Но я готов забыть твои дерзкие речи, если ты согласишься заключить мир со мной на правах моей подданной. Я даже прощу тебя и приму с распростертыми объятиями, как потерянную дочь моего народа.

— Ты бредишь, хан, — холодно отозвалась Йорунн. — Слишком много времени ты провел в этих стенах и не видишь дальше своего носа. Поразмысли, старик, если еще можешь, как именно я могла выжить и кто помог мне. Я уже не та девочка, что дрожа от ненависти и страха, смотрела на корону отца в твоих грязных руках. И не та, что предпочла покориться и принять скорую смерть лишь бы заглушить боль унижения. Посмотри мне в глаза, — внезапно потребовала она и крохотные искорки вспыхнули сквозь темноту. — Я даю тебе шанс сохранить невинные жизни. У тебя половина луны, ни днем больше.

— Ты даже не сможешь выйти из этой комнаты. Тебя поймают и убьют.

— Посмотрим, — улыбнулась дочь Канита, подходя ближе. — Один раз ты уже думал, что я мертва. Но я тут, и я стану твоим страшнейшим кошмаром, твоим бесчестьем, погибелью твоей. Ты умрешь в позоре, покинутый всеми, и имя твое будет предано забвению.

Йорунн склонилась так близко, что Талгат почувствовал тепло ее дыхания. И понял: у него остался только один шанс, чтобы попробовать спастись. Наплевав на ужасную боль в ступне, он рванулся вперед, сжимая в правой руке обломок стрелы. Его хан незаметно подобрал и спрятал в складках одежды, когда перетягивал раненую ногу. Полумрак в комнате помог ему, а теперь наглая девчонка сама дала шанс дотянуться — ведь с ногой, прибитой к полу, он не смог бы сделать и шагу.

Острое древко мягко вошло в незащищенную шею, разрывая артерии, перебивая гортань.

— Сперва я посмотрю на то, как сдохнешь ты, — прошипел хан, цепляясь за умирающее тело и сползая на пол вместе с ним.

На миг ему показалось, что в глазах ее мелькнуло разочарование, но уже в следующее мгновение хрупкое тело окутал темный дым, растворил в себе, а затем сам развеялся без следа. Дрогнула, расплылась туманным маревом стрела, вонзившаяся в пол, исчез обломанный наконечник. В воздухе разлился мелодичный звонкий смех и прошелестело, угасая: