– Кто такое сказал? – с придыханием ответила, чувствуя, как жар охватывает тело. А Дастин только и рад моей реакции.

Начав прокладывать дорожку из невесомых поцелуев на моей шее, он, обжигая кожу, урчал:

– Твой взгляд, твои прикосновения и такая вот честная реакция. Они говорят куда больше, чем ты разрешаешь себе произнести. Не бойся и тем более не стыдись своих чувств. Мои уже давно в твоих руках и ты знаешь об этом, хоть и стараешься отрицать.

Скорее всего, в момент, когда горячие руки блуждали по моему телу, пока их хозяин проклинал моё полностью закрытое платье из плотной ткани, а жаркие поцелуи сконцентрировались на моей ключице, мой мозг отключился. Иначе не понимаю, как я могла позволить себе, выдохнуть:

– Мне страшно. Не хочу проснуться в один день и понять, что ты тоже отвернулся от меня.

Стоило словам сорваться с губ, как мне захотелось отругать себя. Ну и что, что от метки позора рода, тем более двойной, так просто не отмыться, но это не повод для жалоб. Тем более в такой момент.

Поцелуи тут же прекратились и, посмотрев на меня одновременно обеспокоенным и затуманенным страстью взглядом, Дастин произнёс:

– Кто же так сильно тебя обидел? Дело ведь не в семье отца. Точнее не только. Их отношение тоже сыграло роль, но до них… это была твоя мать?

Уже не особо удивляясь такой проницательности, ведь наша связь с Дастином всё крепла, и иногда я сама могла подсмотреть за чувствами мужа, ответила ему извиняющимся взглядом. Лгать не хотелось, вдаваться в подробности тоже. Так что оставалось только тихо поведать:

– Да, мать сыграла роль в появлении этого страха, и большего я не скажу. Пока, по крайней мере. Я всё ещё не достаточно тебе доверяю.

Ожидая давления или даже обиды из-за только что проведённой между нами черты, с удивлением услышала хриплый смех. И прежде чем я успела накрутить себя, принять насмешку на свой счёт, Дастин расположил свою ладонь на моём затылке, а второй обнял за талию и сказал:

– То есть для разговора по душам у нас недостаточно доверия, а для таких… шалостей его хватает? – всё сказано было без намеренья обидеть или тем более задеть. Муж скорее попытался вернуть всё в шутливую колею, и я решила ответить тем же.

Пожав плечами, игриво произнесла:

– Ничего не могу с собой поделать. Наше притяжение – происки Магии.

– Какое удобное оправдание, – выдохнул муж мне прямо в губы, а затем фактически утопил в своей страсти.

Пока наше дыхание сливалось в одно, пока наши губы прижимались друг другу, все переживания оставались где-то там, за пределами натопленной гостиной, которую совсем недавно не спасал ярко горящий камин. Стало не просто жарко – пламя страсти между нами уже не обыденно горело, оно полыхало во всю силу.

Не удивительно, что в таком состоянии я далеко не с первого раза услышала, как моё имя отлетает от стен. И чем чаще оно повторялось, тем более истеричным звучал женский голос.

– Эвелин! – дошёл, наконец, до меня визг, который прервал наш с Дастином очень уж страстный поцелуй. – Право, как можно вести себя так бесстыдно! Да ещё и с наёмником!!!

Продолжая тяжело дыша от полноты своих чувств и накрывших меня ощущений мужа, я отклонилась от лица Дастина, попутно скрывая её повисшей на шее маской. После чего посмотрела поверх его плеча на замершую на пороге сестру и раздражённо спросила:

– Лавиния, ты забыла, что надо стучать?

– Твоя добродетель…, – задыхаясь от возмущения начала сестра, но я, всё так же сидя на коленях у Дастина, облачённого в форму ассасина, её грубо прервала, отчеканив:

– Тебя не касается.

Такой грубости и тем более подобного непотребства гувернантка сестры стерпеть не смогла. Мистрисс Файен поджала губы, после чего не глядя на нас сказала:

– Пойдёмте, госпожа Лавиния, негоже вам лицезреть подобное. А насчёт добродетели… Эвелин, не переживайте. Дочь низменной прелюбодейки уже точно давно её потеряла.

От подлокотника кресла, где мы с мужем сидели, послышался треск. Однако он утонул в резко зазвучавших хрипах со стороны двери. Как только последние слова сорвались с брезгливо поджатых губ гувернантки, она вдруг побледнела, схватилась за горло и начала задыхаться. При том не картинно и ничуть не наигранно – буквально за пару ударов сердца женщина пошла пятнами и начала заваливаться на перепуганную происходящим Лавинию.

Вскочив с колен мужа, я метнулась к порогу и, оттолкнув бесполезно визжащую Лавинию, активировала диагностическое заклинание, лишь краем сознания заметив как легко это далось. Быстрый осмотр гувернантки сразу же выявил… проклятье. При том сильное, на крови и активирующиеся удалённо заданными действиями. Например, оскорблением кого-то тёмного и очень мстительного.

Быстро сложив одно с другим, принялась очищать мистрисс Файен, а заодно цедить сквозь зубы:

– Предупреждала же, не поминайте мою маменьку плохим словом. Никогда.

Конечно же, мои слова принялись превратно. И, несмотря на то, что от моих действий гувернантка отбросила попытки отойти к таким же брюзгливым предкам, Лавиния вцепилась в мой локоть и зашипела:

– Опять ты взялась за старое? Совсем не стесняясь порчу наводишь! То на лакеев тогда мышечную хворь наложила, то на меня сыпь. А что учинила после отъезда? Это ведь тоже ты наш дом прокляла, и он буквально за месяц превратился в труху! – сыпались как новые, так и закостенелые обвинения, пока я слой за слоем сносила порчу очень мстительной родственницы. Видимо маменька устала мучиться икотой, каждый раз, когда её поминают, и подготовила такой вот сюрприз. А не подозревающая этого Лавиния продолжала нападки на меня: – Ох, предостерегала матушка папеньку. Нельзя с тобой связываться, тем более после того, как тебе удалось сбежать так далеко от родительского дома! Но нет, папенька понадеялся что, не чинившей тебе зла сестре, ты не посмеешь навредить, а ты, вон, мою дорогую Файен решила на тот свет отправить! Чудовище!

– Да угомонись ты! – не сдержавшись, прорычала я в лицо сестре. Продолжая контролировать пульс женщины, распластанной на полу, убедилась, что магии достаточно, и уже в ответ накинулась на Лавинию: – Будет жить твоя мистрисс. И её состояние, вообще-то не моих рук дело! Вините в произошедшем ваш длинный язык. Сама подумай, как маг жизни может порчу накладывать? Ну да, тем парням я магией жизни мышцы судорогой свела, да так качественно, чтобы они долго помнили, почему нельзя пытаться залезть под мою юбку, и как мне не хотелось им отомстить, но то была не порча. Сыпь твоя тоже к ней не относится – она появилась от твоей излишней любви к клубнике! Тебе же тогда лекарь всё объяснил, но ты продолжала её поглощать в ужасающих количествах! Мне тогда казалось, что отец всё едва нажитое спустит на твои ягоды, но тебя вовремя завалили уроками танцев. А дом да, моих рук дело, но опять же это не порча, а моральная компенсация! Вы ведь всё равно собиралась переезжать в особняк побогаче!

Под конец длинной речи, я запыхалась похлеще, чем от недавнего и так нагло прерванного поцелуя. Зато Лавиния вроде передумала винить меня во всех грехах, сосредоточившись на уже уверенно дышащей гувернантке.

Наблюдавший за всей этой картиной Дастин, который, оказывается, всё это время стоял позади меня, вдруг хохотнул:

– Госпожа, а вы, оказывается, та еще затейница. На прощание уничтожили дом родителя? И как это я упустил такой забавный слух. – После чего ответив на мой смущённый взгляд качанием головы, уже не так радостно добавил: – А вот с теми лакеями я был бы не против как-нибудь пообщаться. В тёмном переулке.

Из-за маски слова Дастина звучали глухо и потому особенно зловеще с учётом их содержимого. Так что ради парочки жизней мне пришлось со вздохом говорить:

– Не нужно, иначе, чувствую, это закончится кровью.

– Они ведь хотели навредить…, – протянул недобро муж под маской ассасина, чем заставил Лавинию подле меня ощутимо напрячься.

– Но не навредили, – поспешила напомнить я, а затем поделиться не самым приятным воспоминанием. – Они только за руки схватить успели. Этого было достаточно, чтобы моя магия подарила им незабываемые ощущения, а так же породить слух, что ко мне лучше не приближаться. Иначе судороги одолеют.