Станислав, начинаю вспоминать. Очень-очень на тебя похоже, дружище.

Длинная автоматная очередь разом сократила личный состав клуба авиамоделистов на четыре единицы.

— Вали его!!! — проорал я, не слыша собственного голоса.

Но пятый выстрел лишь вспахал землю, когда Стас метнулся к ведущей машине и вышвырнул оттуда труп водителя.

Лежащий со связанными руками Павлов тоже решил подсуетиться и поднялся на ноги.

— Вали-вали, суку!!! Павлов наш!!!

Ольга оперативно сменила опустошённый магазин, лязгнул затвор, и шестой выстрел едва не оторвал тянущую лейтенанта за шиворот руку. Или оторвал? Я не смог разглядеть. Но захваченный Станиславом бронеавтомобиль развернулся и на полном ходу рванул в противоположном направлении. Два последующих выстрела не достигли цели, а Павлов так и остался стоять в клубах пыли. Последний выстрел, уложивший пулю аккурат возле ног лейтенанта, убедил того сохранять текущую дислокацию.

— Ушёл, сука. Ушёл! — вынул я, наконец, пальцы из ушей и наслаждался звуками собственного полного негодования голоса. — Ты что, не могла его снять?!

Ольга лишь многозначительно посмотрела на меня, вынимая беруши.

— Ладно, хер с ним. Далеко не убежит. Ну а ты... Молодец. Это было красиво.

— Это было дорого, — убрала Оля пустой магазин в подсумок.

— Держи Павлова на мушке пока не заберу.

— Поторопись. У этих ребят наверняка есть рации.

— Да. Чую, будет весело.

Насколько целесообразны наши действия? Редко кто задумывается об этом перед тем, как что-то совершить, а вот после — очень часто. Но, лишь в том случае, когда действие привело к нежелательному результату. Украл горсть медяков, поймали, отхуярили руку — веский повод усомниться в целесообразности сего деяния. Залез в чужой дом, порешил хозяина, изнасиловал всех от хозяйки до племенного хряка, и остался безнаказанным — хорошо провёл время, не о чем жалеть. Примитивный человеческий мозг устроен так, что моделирование последующих событий, даже при элементарных вводных, далеко не всегда ему под силу. Как говаривал один умный мужик: «Опыт — сын ошибок трудных». Наверное, поэтому я не знаю ни одного везунчика, дотянувшего до преклонных лет. Везунчики не задумываются о целесообразности, потому как для этого нет причин. Но однажды удача от них отворачивается, и бесценный опыт озаряет их мозг в последний момент, как раз перед тем, как жизнь бьёт с ноги в ебло.

Я так спешил, что едва не сбил Павлова, остановив багги в считанных сантиметрах от его бренного тела, такого трогательного беззащитного:

— Сел, живо!

— Кол, я...

— В машину, сказал!

— Хорошо, — кое как забрался он и упал в пассажирское кресло.

— Где рация? — вылез я и обшарил взглядом арену смерти.

— Бросил в лесу, — выдавил из себя Павлов.

— Ты издеваешься?

— Нет, это правда. Сдохла она после болота. Думал, может, просохнет и заработает, но нет, с концами сдохла, батарее кранты.

— Так... — постарался я взять себя в руки. — Ладно.

— Зачем тебе рация?

— Заткнись, — рванул я на себя дверцу бесхозного броневика и выволок с водительского места частично фрагментированный труп. — Сука, прямо на ботинки.

Крови в салоне было столько, что она полилась через порог. Уделано всё — пол, кресла, торпедо, потолок. Казалось, что проник во внутренности большой мёртвой твари, а не в автомобиль. Я с трудом разглядел в этом блестящем красном месиве что-то напоминающее искомый аппарат:

— Вылезай, иди сюда!

— Зачем? — насупился лейтенант.

— Есть тебя буду! Сука, сюда, быстро! Смотри, — ткнул я пальцем в центральную панель. — Она?

— Да, это рация, — кивнул башкой Павлов.

— До Мурома добьёт?

— Возможно.

— Возможно, блядь?! Спецы хуевы! Лезь назад! Да не в багги! Ну почему с вами так сложно? — открыл я лейтенанту заднюю дверцу броневика. — Прошу. И только вздумай мне тут чего учудить — на ремни пущу.

Убедившись, что Павлов всё понял, я сунул его карабин под сиденье, вернулся к багги и перетаскал наш багаж в новый транспорт, не особо заботясь об удобстве пассажира.

— Какой бардак, — в очередной раз получил я эстетический шок, осмотрев место, куда предстояло водрузить мой неказённый зад, отрезал штанину одного из трупов, почище, кое как обтёр ею водительское кресло и принялся за лобовуху. — Нихуя не видно, — я оглянулся и довольно хмыкнул, уронив взгляд на пояс стрелка, примостившегося промеж сидений, там у него висела фляга. Пришлось как следует дёрнуть, чтобы высвободить полезную ёмкость из-под бесполезного куска мяса. Так я поначалу подумал.

— Кол, — позвал Павлов, пока я самозабвенно опрыскивал и тёр лобовое стекло, стараясь придать ему хотя бы подобие прозрачности.

— Чего тебе?

— Кажется, этот парень жив.

— Где? — выглянул я наружу.

— Здесь, — мотнул Лейтенант башкой в сторону развалившегося промеж кресел стрелка. — Он губами шевелит. Вот дерьмо.

Причину, по которой шевеление губами вызвало у лейтенанта вместо здоровой эрекции нездоровые ассоциации с экскрементами, я понял, когда пристальнее взглянул на подавшего признаки жизни недобитка. Похоже, отвешенные Ольге похвалы были избыточными, она промахнулась. Судя по результату, пуля ударила в круговую броню пулемётного гнезда, пробила её и продолжила свой путь в виде кучи осколков, часть которых угодила в правую скулу и челюсть нашего счастливчика. Теперь на их месте была каша, неаппетитно чавкающая каждый раз, как потерпевший старался раскрыть рот. Он делал это не из-за желания поговорить, а потому, что ошмётки собственного лица забили его ротовую полость, а нос заливали потоки крови.

— Стяжки для рук — откуда они их достали?

— Что? — растерялся лейтенант.

— У тебя синдром рассеянного внимания? Откуда эти пидоры доставали стяжки?!

— А... Карман на правом бедре, — Павлов даже глаза прикрыл ради ценных воспоминаний.

— Ого, капрон. Подкованные ребята, — перевернул я недотруп на живот и стянул ему запястья. — Теперь будет с кем тебе поговорить. Расспроси его пока про наше золотишко.

— Наше? — уточнил Павлов с неоднозначными интонации в предательски-блядской тональности.

— Да. Есть возражения?

— То есть, твоё и моё?

— Дурачком-то не прикидывайся, — разглядел я, наконец, дорогу впереди. — Твой ручной уродец нас видел и наверняка доложил. Кстати, где он?

— Неподалёку. Значит, на троих? Может, развяжешь меня в таком случае?

— Закатай губу, лейтенант, — отпустил я сцепление, и броневик неожиданно резво сорвался с места. — Долю ещё обсудим.

— И чего ты ждёшь взамен?

— А догадайся. Ты, рация — ни на какие мысли не наводит?

В крохотном чистом фрагменте зеркала заднего вида лоб Павлова расчертили вертикальные морщины, сигнализирующие об экстремальной активизации мыслительного процесса:

— Наводит, — процедил он, едва слышно за гулом двигателя.

Подкатив к облюбованной нами бетонной коробке, я дал по тормозам и подобрал уже спустившуюся Ольгу.

— Зачем багги бросил? — небрежно отпихнула она в сторону ноги стрелка и примостила на их место зачехлённую винтовку, совершенно проигнорировав присутствие Павлова.

— Этот, — указал я большим пальцем через плечо, — рацию проебал. Пришлось броневик взять в нагрузку к новой.

— Давай прямо и потом налево, я видела там ангары возле дороги. Труп из машины выкинуть не догадался?

— Рад встрече, — подал голос лейтенант, так и не удостоившись внимания. — Хорошо стреляешь.

— На твоё счастье, — приняла комплимент Ольга.

— Не любезничай с ним, — предостерёг я. — Этот хмырь явно надеется пристроить свой детородный орган в твоё горячее лоно. Да-да. Иначе зачем бы он стал так пошло льстить?

— Какого хера ты несёшь? — наморщила Оля носик, будто кто-то испортил воздух в машине.