— Говори уже, чего хотел! — раздалось из толпы.

— Да. Нужны добровольцы для участия в облаве. Не меньше сорока мужчин, способных держать в руках оружие.

— И не усраться со страху, — дополнил кто-то вводную информацию старосты важным уточнением.

— Будет не лишним.

— А что мы с ними вот этим сделаем?! — взмыло над толпой ржавое пятизубое орудие труда и бунта.

— Этим вы сможете себя защитить! — вскарабкался на «трибуну» Станислав. — Большего не требуется! Задача по ликвидации целей облавы лежит на нас!

— Вас всего четверо!

— Этого хватит. А ваша задача — организовать живую цепь для прочёски леса! Цепь будет состоять из четырёх групп, в каждой группе будет по стрелку!

— Они полсотни народу сами извели, а тепереча с ними ещё и Емельян!

— А с вами четыре подготовленных хорошо вооружённых человека и знание о противнике! Какого хера я тут вообще распинаюсь?! Вы ещё вчера их чертями считали и боялись нос из дому высунуть! Вам нужны ваши поля или нет?!

— Нужны, оно конечно, скоро вся свекла помёрзнет, — зашуршала толпа.

— Тогда хватить сопли жевать! Выходи строиться, кто ещё яйца не растерял!

Из колышущейся биомассы мало-помалу стали вычленяться отдельные особи и выстраиваться кривой шеренгой. Набралось сорок восемь голов.

— Это всё? — гаркнул Станислав, пройдясь вдоль строя. — Больше желающих нет? Отлично, остальные могут расходиться, и продолжать своё бессмысленное робкое существование.

Толпа понуро растеклась с площади.

— Охотники есть? — спросил я оставшихся.

Поднялись шесть рук, все принадлежащие далеко не юношам.

— Хорошо. Ты, ты, ты, ты и ты, — отбраковал я подслеповато щурящегося старичка, — идите к машине. Павлов, выдай им стволы и патроны! С какого конца стрелять не забыли ещё?

— Разберёмся, — хмыкнул сухонький дед.

— Один «Бизон» мой, — заявила Ольга о своих правах на добычу.

— Эй, лысый! Вернись обратно, ты будешь полезнее с вилами. И помните — данное имущество переходит в ваше пользование лишь на время облавы, будьте с ним аккуратны и не тратьте боеприпасы почём зря! Так, пехота ближнего боя, на первый-одинадцатый рассчитайсь! Запомните, кто с вами в группе! Стрелки, по одному на группу! Группа один подчиняется Павлову. Давай, топай к личному составу. Группа два — Станиславу. Группой три командую я. Группой четыре — Ольга. И все вместе подчиняются мне! Рядовые выполняют приказы командиров группы чётко и беспрекословно! Даже если вам ошибочно показалось, что командир неправ, делайте, как он сказал! Это ясно?!

Нестройный хор голосов высказался утвердительно.

— Хорошо. Сейчас мы идём к лесу, там встаём цепью с интервалом два-три метра и начинаем прочёску! Приоритетная цель — найти Емельяна и его логово! Сопутствующая цель — уничтожить всех обнаруженных чертей! Вопросы? Вопросов нет. Напра-а-аво! Шагом арш!

Наш стихийно организованный отряд протяжно шаркнул и двинулся к линии фронта, покачивая вилами и рогатинами.

— Ты раньше командовал? — с гнусной ухмылкой спросил Павлов.

— Мною командовали, недолго, но врезалось в память.

— У тебя неплохо выходит, молодец.

— Давай-ка без фамильярности со старшим по званию. О машине договорился?

— Тарас обещал выставить охрану. Как вернёмся, осмотрю всё.

— Штабу доложился?

— Нет, — помотал головой лейтенант, будто нашкодивший пацан.

— Что так?

— Вряд ли они одобрят нашу подработку.

— Они не одобрят, а ты?

— Ну, с одной стороны, потеряем день, и это плохо. С другой — десять золотых. Покажется странным, но у меня никогда не было личных денег.

— Бедолага, — не кривя душой, посочувствовал я Павлову.

— Мы же на полном обеспечении. Еда, обмундирование, амуниция, крыша над головой — всё казённое. Но...

— Хочется своего.

— Да. Раньше я о подобном не думал, меня всё устраивало. Легион — моя семья.

— Глотнул свободы, и понравилось? Осторожно, лейтенант, свобода коварна.

— Но ты ведь никогда от неё не откажешься. Верно?

— Я родился с этим, а ты только сейчас вкусил.

— Мы оба знаем, что это не так.

— Поясни.

— Брось. Ты неспроста интересовался первыми образцами там, у Муромских ворот. Я не тупой, Кол, просто сдержанный, — добавил он с улыбкой.

— Ладно, продолжай.

— Нам всегда говорили, что мы — части единого целого, сильного и несокрушимого, а по отдельности у нас нет шансов. Но вот я вижу тебя, и задаюсь вопросом: «А правда ли?». Ты рос сам по себе, выжил, и продолжаешь оставаться одиночкой, успешным одиночкой. Это не даёт мне покоя. Ведь мы похожи.

— Мы совсем не похожи.

— Почему?

Рука сама выхватила кинжал.

— Вот почему.

Скрипнула щетина лейтенанта под острием моего клинка.

— Уверен?

Что-то легонько кольнуло меня в область печени. А он быстр. Чертовски быстр.

— Эй! Какого хрена у вас там происходит? — обернулся идущий впереди Стас.

— Всё нормально, — ответил я, убирая кинжал. — Разминаемся.

— Плечо тебя выдаёт, — поделился наблюдением Павлов.

— Ты видел и не защитился?

— Доверие, — улыбнулся он и ускорил шаг, догоняя свою группу. — Доверие и взаимовыручка!

Сукин сын.

Неровная, будто старая ржавая пила, полоска леса темнела за полем, ветер обжигал лицо, подёрнутая инеем земля хрустела под ногами, в белёсом небе весело мутным пятном Солнце, и чёрные птицы кружили под ним. Наше ополчение давно лишилось изначальной формации и брело вперёд со всё меньшим энтузиазмом, по мере приближения леса. Страх сквозил промеж тех деревьев, и все его чуяли. Боевой запал потух ещё на подходах, шли молча, вглядываясь в каждую кочку, каждую тень. Я успел пожалеть о розданных автоматах, глядя, как они рыскают стволами в трясущихся старческих руках, но без плотного огня было не обойтись. Успех нашей затеи становился всё менее и менее очевидным.

— Стой! — скомандовал я, не доходя полсотни метров до опушки. — Стройся цепью!

— Ещё не поздно отказаться, — прошептала Ольга, будто разгадав мои мысли.

— Опять дурные предчувствия?

— Со вчерашнего вечера ничего не изменилось.

— Что ж, значит, пора изменить. Цепь, вперёд!

Страх — что мы о нём знаем? Кажется, всё, что только можно, но это лишь кажется. То, что обычно принимается за страх, в действительности является тревогой, опасением, отвращением, боязнью, испугом, любой негативно окрашенной эмоцией, только не страхом. Он почти как смерть — штука, казалось бы, очевидная, но мало кому в действительности знакомая. И в тоже самое время, страх сродни счастью — так же иррационален и спонтанен. Но, в отличие от счастья, это не вспышка, и тепло, разливающееся по телу, страх — это ледяные тиски, сковывающие разум, это оторопь, капитуляция перед лицом опасности. Сопливые «ветераны», рассказывающие, что контролируемый страх помогает в бою, ни разу не попадали под перекрёстный огонь, не оказывались в котле или посреди минного поля, когда ноги отнимаются и слюна течёт по онемевшим губам. Страх — это аварийный сигнал, посылаемый мозгом в пустоту, безадресно, безнадёжно, последний крик, не о помощи... И его отголоски уже слышны.

— Смотри, куда наступаешь, — шикнул я на ополченца, попирающего сапогом трескучие ветки.

Тот кивнул и утёр с бровей набежавшую испарину.

Мы шли уже больше часа. Лес впускал нас всё глубже, как трясина впускает всякого, пожелавшего заглянуть в её недра. Вперёд, только вперёд. Никто из идущих рядом не оборачивался, словно страшился увидеть позади глухую стену. Жухлый мох шуршал под нашими ногами, чёрная хвоя колола кожу. Переплетение ветвей становилось всё плотнее, сучья цепляли одежду, паутина облепляла лицо. Цепь двигалась медленнее с каждым шагом, тяжёлое неровное дыхание слышалось по обе стороны от меня, и ни одного слова, будто это мы прятались, будто на нас велась охота.