— Как?

— Абсолютно, — встала Оля с топчана, — естественным, — подошла, — и гармоничным, — села мне на колени, — образом, — приблизились её губы к моим так близко, что я ощутил их тепло. — Ну давай, собирайся, — поднялась она и, как ни в чём не бывало, пошла к двери, — а я пока лошадей напою.

Какого чёрта? Раньше она так не делала. И это было... странно. Куда как более странно, чем предыдущий мой опыт общения с противоположным полом. А ведь я считал его апофеозом странности. Поймал себя на мысли, что будущее начинает пугать меня.

Шмотки за ночь высохли. Я снял заляпанное кровью бельё и переоделся в родное. Покопавшись в дедовских закромах, разыскал арсенал с запасом патронов. Обещанный СКС тоже был на месте. Классика, в лакированном дереве, с ПСО-1 на «ласточкином хвосте», правда, без штык-ножа. Дюжина пачек по двадцать «семёрок» и шесть обойм дополняли комплект, а в охотничьем гардеробе отыскался пояс с подсумками для них и брезентовый сидор. Проверяя состояние ствола и механизма, я не сразу заметил, что на прикладе карабина неумелой, видимо, детской рукой накарябано «Дуся».

— Ты скоро? — донеслось с улицы вместе с фырканьем лошадей.

— Скоро, — вышел я из избы, прицепил сидор с карабином к седлу и пошёл на двор. — Последнее дело сделать надо.

— Какое? — увязалась за мной Ольга, и встала в позу, как только увидела лопату у меня в руках. — Ты спятил? Будешь мёрзлую землю ковырять?

— Лом есть, — продемонстрировал я второй инструмент.

— Зачем?

— Чтобы зверьё не растащило.

— Да и ладно. С каких пор тебя это стало волновать? Кол, ты меня слышишь?

— Похороню, и поедем, — выбрал я место недалеко от бани.

— Мы из-за тебя время упускаем. Да что с тобой такое?

— Не знаю, — звякнула лопата о ледяную корку. — Говённо на душе.

— А рытьё ямы поможет?

— Попробую — скажу. Ты, кстати, можешь подсобить. Как-никак, твоих рук дело.

— Кол, это просто два человека, ты их даже не знал.

— Если копать не хочешь, поищи какие-нибудь тряпки, тела завернём.

— Тебе что, голову повредили?

— Затылок.

— Ясно. Хорошо, поищу тряпки, — вздохнув, ушла она в избу, а я продолжил ковырять землю.

Когда могила моими титаническими стараниями углубилась сантиметров на пять, из дома потянуло керосином.

— Дерьмо, — бросил я лопату и рванул к крыльцу, но было поздно.

Вспыхнувшее внутри пламя быстро охватило всю избушку.

— Теперь никто ничего не растащит, — отряхнула Ольга руки. — Ты доволен? Тогда поехали уже, наконец.

— Да, — тронул я надпись на прикладе, — едем.

Что-то не так. Похоже, я болен. Мне херово, а должно быть наоборот, как всегда бывает после убийства. Хм, слово-то какое, само в голову влезло. Раньше я бы сказал: «отработка», «ликвидация», «исполнение», «устранение», и нашёл бы ещё кучу синонимов. Убийство — это слишком высокопарно для подавляющего большинства антропоморфных мразей, топчущих Землю. Но тут произошло именно оно. Я привёл смерть в этот дом, хотя ей нечего было здесь делать. Но она следует за мной повсюду, куда бы ни свернул. Иногда мне кажется, что костлявая сидит на моих плечах, свесив ноги, и машет своей ржавой косой направо-налево. Я — ездовая скотина смерти, чёртова кляча, думающая, что идёт своей дорогой, и не замечающая натяжения узды. От меня лучше держаться подальше, если только и ты тоже не под кровавым седлом.

— Кол, — выдернула меня Ольга из философских размышлений. — Уснул что ли?

— Нет, задумался.

— С лошади не свались. Вот смеху будет, если шею сломаешь.

— Да, и впрямь забавно.

— Слушай, ты мне не нравишься, — посмотрела она, нахмурившись.

— Я от тебя последнее время тоже не в восторге, если хочешь знать.

— Вообще-то я про твое состояние, — уточнила Оля обиженным тоном. — Ты чего раскис? Прямо как тогда...

— Когда?

— Ну, под Архангельском. Помнишь? Там какая-то тварь лохматая на растяжке подорвалась, в кашу, а ты решил, что это Красавчик, чуть не плакал.

— Не было такого.

— Ага, конечно. Я ещё предложила гуляша из убоины наварить, так ты мне целую лекцию прочёл... Постой. Как же там было? А! — картинно расправила она плечи и, с высоко поднятой головой, попыталась спародировать мой голос: — Не смей прикасаться к его останкам! Он был мне роднее матери! Ты и мизинца его не стоишь!

— Ой, не пизди.

— Да. А когда Красавчик прибежал целый-невредимый, ты с ним чуть ли не в засос лобызался. Я боялась, что до зоосодомии дойдёт.

— Зоо... Он тебе не животное.

— И вот сейчас у тебя такое же паскудное настроение, как тогда. Но, ладно, с Красавчиком-то я ещё понимаю, ты его давно знаешь, с пелёнок, можно сказать. А эти двое тебе чем дороги? Ну, жизнь спасли — подумаешь. Мало ли кто тебе её спасал. Ты же у нас, что тот кот — всегда на лапы приземляешься. Судьба такая, сам же говорил.

— Слушай, Оля, а ты не думала сменить род занятий?

— В смысле?

— Ты ж красивая молодая девка, найди себе мужика, нарожай детей. Зачем тебе по лесам шароёбиться?

— Кол, ты меня пугаешь.

— Ладно, забудь.

— Нет, серьёзно, — перегородила она мне дорогу, развернув свою лошадь, — что с тобой творится?

— Чёрт его разберёт, — пожал я плечами. — Может, просто, устал. От всего этого. Знаешь, я ведь всегда был уверен, что обычная жизнь не для меня, что я не смогу. Но в том доме мне вдруг на секунду показалось...

— Что сможешь? Кол, очнись. Ты о чём вообще? Семью решил завести?

— Нет. Нет, конечно. Но что-то в этом есть. Понимаешь?

— Не понимаю. Мне кажется, тебе попросту не хватает простых и понятных отношений, в которых никто не оспаривает твоего доминирования. Я прекрасно знаю, как тяжело даётся тебе пребывание в командах, да ещё в таких, как недавняя. Ты просто перегорел, дошёл до ручки, а тут так кстати горячая на всё готовая деваха в койку прыгнула, вот ты и поплыл. Ну, знаешь, чисто на контрасте.

— Неужели?

— Конечно. Вот увидишь, день-другой, и вернёшься в норму. Только не скули больше, пожалуйста, это раздражает, — направила она свою кобылу на прежнюю траекторию.

Не люблю конные прогулки, воняет, жопа от седла болит, и укачивает постоянно. Хотя сами лошади терпимы, если долго варить. Нет, они красивые, конечно, довольно смышлёные, но вот чего я в них никак не пойму, и это меня печалит — как — чёрт подери — можно позволить загнать себя до смерти? Ну, правда, как? Да, шпоры и хлысты — это, наверное, больно. Но разве галоп помогает от боли? Не проще ли сбросить седока? Да, лошадей объезжают, тренируют, чтобы такого не происходило. Но как можно лишить животное чувства самосохранения? Почему они бегут даже тогда, когда бежать уже не могут, и подыхают от теплового удара? Нет, что-то явно не так с этими тварями.

Кобылу подо мной звали — Зорька. Насколько позволяют судить мои небогатые знания о домашнем скоте, Зорьками обычно называют коров. Но — справедливости ради — от упомянутого мясо-молочного животного её отличали лишь незначительные детали. Кобыла была не просто крепкая, она выглядела угрожающе мощной, и без видимого труда несла на своей спине не только меня, но и большую часть нашей поклажи, объём которой никак не назовёшь скромным. К путешествию Оля подготовилась основательно. Два здоровенных баула, трущихся о тугой Зорькин круп позади седла, хранили в себе, помимо прочего, не самую маленькую палатку, два спальных мешка, инструменты для обустройства лагеря, и даже таз. Таз! О таких мелочах, как целый сервиз походной посуды, колышки для котелка, запас сухой ветоши, и прочее, и прочее, можно даже не упоминать.

— А кресло-качалку не захватила? — поинтересовался я, продолжая ощупывать кладези барахла.

— Люблю путешествовать с комфортом, — поправила Ольга притороченную к своему седлу винтовку.