— Как же больно, — отвёл я взгляд.

— Опять ломает? — перегнулся Павлов через баранку и поводил рукавом по запотевающему стеклу. — Может, врачу покажешься?

— Эту боль не исцелить припарками. Эта боль — моя вечная ноша, крест, возложенный мне на плечи блядским человечеством, терновый венец их скудоумия и малодушия. Посмотри вокруг. Разве достойны они дышать одним воздухом с нами?

— Ты опять за своё.

— Не за своё, за наше. Как ты не понимаешь? Поработить человечество — не выход. Его следует уничтожить и создать заново, с чистого листа, лучшее, прекрасное. Мы станем новыми Адамом и Евой... Не буквально, конечно, расслабься. Мы заселим очищенные от биомусора земли совершенной расой, у которой тяга к созиданию будет в геноме. А следом и сами сгинем более не нужные этому дивному новому миру, но оставившие великое наследие. Как тебе такой манифест?

— Боюсь, народ за тобой не пойдёт.

— А мы заставим. Либо за нами, либо за биомусором. По-моему, так будет честно.

— А, по-моему, идеолог из тебя хреновый. И Железный Легион не собирается никого порабощать, если уж на то пошло. Мы собираемся возглавить людей.

— Пастух тоже возглавляет овец, пока не пришла пора их забивать. Я же не говорю, что надо немедля формировать айнзацкоманды и зачищать города. Нет, нужно действовать хитрее, из тени, чужими руками, постепенно, но методично и неуклонно, плодить сверхлюдей и сокращать поголовье биомусора, пока наша чаша не перевесит их чашу на весах истории, и вот тогда...

— Айнзацкоманды и зачистка городов?

— Ты наконец-то начал меня понимать! Дай поцелую!

— Нет, не начал, — уклонился Павлов от моих объятий. — То, что ты предлагаешь, однажды уже пытались претворить в жизнь. Закончилось там всё херово.

— Если ты про события середины прошлого века, то это сравнение не выдерживает никакой критики. Там по обе стороны были одинаковые людишки, просто, одни возомнили себя лучше других, а в нашей истории расовое превосходство очевидно и научно обосновано. Павлов, ёб твою мать! Само мироздание глядит на наш род с надеждой, нельзя просрать такую возможность, это священный долг перед грядущими поколениями!

— Ты просто издеваешься, да? — с прищуром глянул на меня лейтенант. — Скучно стало, решил языком почесать?

— Я вообще-то про серьёзные вещи говорю. За мамку прости, хоть у тебя её и не было. О, а вот и твой любимый биомусор, — ткнул я пальцем в сторону забрезжившего впереди света.

Октябрьский район остался позади, и улица Луначарского привела нас к КПП возле Большого Сурского моста, соединяющего берега одноимённой реки. Подступы к мосту украшали здоровенные железобетонные блоки, установленные на дороге в шахматном порядке, но с гораздо большими интервалами нежели обычно — в расчёте на длиннющие бензовозы. Малоэтажная застройка по сторонам так же щеголяла облицовкой из этого благородного материала. Представители местного биомусора, облюбовавшие пару сторожевых вышек на въезде — метров в пятнадцать высотой каждая — старательно слепили нас, направленными в лоб прожекторами.

— Не заезжай далеко, — посоветовал я лейтенанту, — тут тормози, сами подойдут.

— А что если не подойдут? — снял Павлов ногу с педали газа.

— Вот тогда и будем думать, что. Тормози, говорю.

ЗиЛ скрипнул колодками и остановился, не доезжая второго преграждающего дорогу блока. Сзади по крыше кабины постучали.

— Проблемы? — раздался встревоженный голос Станислава, как только я отодвинул заслонку.

— Возможно. Будьте наготове.

— У меня полкороба. Так, к сведению.

— А вот и делегация, — кивнул я на возникшие из света четыре фигуры. — Выйду, поговорим... для начала.

Явившаяся из света четвёрка остановилась, не доходя метров десяти, и один из снизошедших прокричал: «Вы на территории города! Без глупостей!».

— Даже не думали глупить! — покинул я кабину и сделал пять шагов вперёд, прикрывая рукой глаза. — Мы мирные торговцы, проделали тяжёлый путь ради вашего прекрасного города и удовлетворения нужд его славных жителей!

— Почему не доехали до КПП?

— Хотели убедиться, что всё в порядке. Времена нынче неспокойные. То тут, то там власть меняется, а чего от новой ждать... — многозначительно пожал я плечами. — К тому же наш водитель затрудняется вести машину вслепую.

— По Карачану одни ехали? — поинтересовался воин света настороженно.

— Нет, за бензовозом, но отстали.

— Бензовоз три часа назад покинул город. Неслабо же вы отстали.

— Пришлось принять бой. Вы же в курсе, что колонну атаковали и рассекли надвое?

— Слышал. И что, вам удалось вырваться из засады?

— Вырваться? Нет. Мы перебили банду.

Четыре силуэта переглянулись и мелко задрожали, разродившись глумливым смехом.

— За идиотов нас держишь? — успокоился, наконец главный.

— И в мыслях не было, ведь у нас с вами диалог, а с идиотами у меня в лучшем случае монологи, и очень короткие. Так что, мы можем проехать?

Четверо снова переглянулись и подошли ближе.

— Что везёте? — спросил главный, лицо которого я, наконец, смог разглядеть — от линии волос, через зашитую левую глазницу, и до самого подбородка физиономию пересекал крайне уродливый шрам, оставшийся, должно быть после очень глубокой раны.

— Всего понемногу, у нас в компании политика минимизации рисков путём расширения ассортимента. Настоящий универмаг на колёсах.

— Взгляну? — вытянул он указующий перст в сторону нашего прицепа.

— Разумеется, — пригласил я его радушным жестом к «прилавку».

— И в самом деле, — присвистнул проверяющий, между делом достав из ящика бутылку. — Что это?

— Спиртное.

— Очевидно, — вытянул он пробку и вкусил аромат, после чего повторил с расстановкой: — Но, что это?

— О, прошу прощения за свою бестактность. Это небольшой презент от нас вашему самоотверженному коллективу стражей законности и порядка в этом бурном море хаоса, с наилучшими пожелания в придачу, конечно же, — приложил я невероятные усилия чтобы улыбнуться.

Проверяющий согласно кивнул, вернул закупоренную бутылку на место и отправился восвояси, бросив через плечо:

— Проследуйте на КПП.

— Как прошло? — спросил Павлов, едва я захлопнул дверцу.

— Неплохо. Двигай на КПП, неспеша.

— Опять поборы?

— Ящик бухла — на меньшее я и не рассчитывал.

Возле сторожевых вышек дорогу нам преградили массивные раздвижные ворота, открыть которые к нашему приезду никто не позаботился, хотя встречающих было не меньше дюжины. Я снова покинул кабину и под весьма недружелюбные взгляды пензяков направился к прицепу, дабы передать обещанный «презент» как раз подоспевшему вымогателю.

— Ну что, от нашего дома... — звякнул я бутылками, ухватившись за ящик.

— Отцепляй, — кивнул одноглазый на фаркоп.

— Погоди, командир, — опустил я ящик. — Мы не так договаривались.

— Именно так. Отцепляй.

— Это дохуя много.

— Для мирных торговцев — да. Для мародёров — по-божески. А для рейдеров — так и вовсе подарок.

— О чём речь, командир?

— Не валяй дурака. Или ты решил, что я поверю в сказочку про перебитую банду? Знаешь, мы прямо сейчас можем пустить вас в расход, если моё деловое предложение кажется тебе неприемлемым. Честно говоря, у меня аж зудит, как хочется это сделать — оказать услугу человечеству, избавив его от вас, говна безродного.

— Хм, а ты силён в искусстве торга, — помотал я головой, глядя на вставшего за пулемёт Стаса, и разомкнул сцепку. — Надеюсь, наш уже немаленький презент сослужит добрую службу горожанам.

— Даже не сомневайся, — скривил губы одноглазый, отчего шрам будто ожил и стал похож на здоровенного красного червя. — Пропустите!

Месть — говорят, её нужно подавать холодной, эдак, мол, эффектнее выйдет. Ну, вроде, смешали тебя с говном, а ты утёрся и пошёл строить изощрённый план восстановления справедливости. И вот строишь ты его, строишь, год строишь, другой... А мудак, тебя с говном мешавший, живёт себе и в ус не дует, уже и думать забыл о том случае. Да и с чего бы ему о нём думать, раз он тебя за грязь подноготную держит, срать ему с высокой колокольни. Но ты не такой, нет, ты хитрый, коварный, терпеливый. Ты положил кучу своего времени, ради того, чтобы в один прекрасный день эффектно и стильно объяснить мудаку, как глубоко тот заблуждался. Это до чего же — сука! — надо быть конченым ничтожеством, чтобы так себя не уважать. Ради кого это всё? Зачем? Хочешь поставить зарвавшуюся мразь на место? Так бери и ставь, любым доступным способом, каким бы грязным, топорным и тупым он ни был. А если мнение мрази тебе настолько важно, что ради него ты строишь хитрые планы, то какая же это месть? Это ебаный эксгибиционизм. И прав был тот мудак, что с говном тебя мешал, большего ты и не заслуживаешь. Так что нах** высокую кухню, моя месть горяча и жрут её с пола.