Лейтенант лишь присвистнул, не найдя подходящих слов, и эхо повторило за ним. Или...?

— Вы это слышали? — приложил я ладонь к уху.

— Что? — вскинул ствол Павлов

— Опусти. Не дёргайтесь, ведите себя непринуждённо, будто мы продолжаем разговор, ни о чём не подозревая. Он прямо передо мной. В кустах, возле печной трубы.

— Вижу его, — кивнул лейтенант.

— Хорошо вам, — прищурился Стас, — а я нихрена не вижу.

— Просто поверь, — дал я совет представителю тупиковой ветви эволюции. — Без резких движений по моей команде начинаем расходиться, Павлов — налево, Станислав — ощупью направо, я — по центру. Берём в клещи. Без острой нужды не стрелять.

— Кто хоть там, чтоб по нему не стрелять?

— Иисус. Шучу. Но выглядит безоружным. Павлов, свисни-ка снова, как в тот раз.

Лейтенант облизал губы и выдал ласкающую слух трель. Из кустов с небольшой задержкой прозвучал отзыв.

— Отлично, раз вы спелись, — пихнул я Павлова локтем, — пойдёшь по центру, а я слева. Похоже, ты ему понравился. Насвистывай, держи связь.

— Понял.

— Ну всё, погнали.

Разойдясь в разные стороны, мы приступили к окружению. Лейтенант убрал карабин за спину и шагал, насвистывая, с раскрытыми объятиями, что со стороны выглядело жутко глупо, но вполне миролюбиво. Таинственный наблюдатель негромко отвечал ему из своего укрытия, а мы со Стасом без лишнего шума заходили с флангов.

Перебравшись через отвал, я тоже пристроил ВСС на спину, чтобы не мешала обниматься, и почти на четвереньках покрался в сторону свистуна. Издали этот музыкальный тип показался мне горбуном — небольшого роста, с широкой костью. Но, подойдя ближе, я не без удивления обнаружил, что это ребёнок. Искорёженное мутацией тело обладало несоразмерно короткими ногами и удивительно развитыми руками, которыми сие дитя полураспада опиралось о землю, на манер обезьяны. Крупная лысая голова с будто приклеенным к ней детским лицом, казалось, росла прямо из плеч, без намёка на шею. Несмотря на холод, малец был почти голым, грязные лохмотья, каким-то чудом держащиеся на нём, едва ли попадали под определение одежды. Мелкий уродец сидел на корточках и заворожённо пересвистывался сквозь свою заячью губу с медленно приближающимся лейтенантом. Возможно, Павлову даже удалось бы справиться с поимкой диковинного аборигена собственными силами, но тупиковая ветвь эволюции, подсознательно стремящаяся мешать всему светлому и прекрасному, реализовала свою деструктивную функцию, наступив на сухую ветвь под ногами. Та ожидаемо хрустнула, не в силах противиться разрушительному воздействию слепого анахронизма называющего себя Стасом, и свистун сорвался с места, будто ему скипидаром под хвост мазнули.

— Держи-держи его!!! — рванул я следом, крича непонятно кому, потому как Павлов только перебирался через отвал, а Станислав не спешил, опасаясь намотать в темноте кишки на сук. — Стой, засранец! Ай бля! — ветки, продолжая необъявленную войну с нашим маленьким отрядом, немилосердно хлестали меня по лицу и прикрывали свистуна, несущегося на уровне не выше подлеска.

Несмотря на колченогость, малец двигался с удивительным проворством, активно помогая себе руками и с лёгкостью перемахивая через препятствия. При этом из его горла по-прежнему не вырывалось никаких звуков кроме свиста, сменившего опасливо-любопытствующий тон на испуганно-панический, так как расстояние между нами всё же сокращалось, не взирая на отчаянные старания мелкого паскудника.

— Стой, говорю! Сукин сын!

Отчаявшись разорвать дистанцию на прямой, гадёныш принялся скакать промеж деревьев, цепляясь за них своими ручищами и резко меняя направление.

— Я тебя не обижу! Лежать! — улучил я, наконец, момент и метким пинком отправил беглеца в неконтролируемый полёт, после чего в грациозном прыжке, достойном кисти художника-анималиста, настиг поверженную жертву. — Уймись, пока башку не проломил! Тихо! — прижал я его к земле, ухватив за запястья.

Но подлец продолжал демонстрировать отсутствие готовности к диалогу, сучил ногами и норовил дотянуться зубами до моей руки пока не схлопотал по роже. Этот дипломатический трюк возымел действие, строптивый квазимодо затих, сжался, приготовившись отхватить ещё, но, не дождавшись продолжения экзекуции, немного расслабился и уставился на меня голубыми глазами.

— Порядок? — прибежал, наконец, Павлов, а за ним и Стас.

— Да. Свяжи, — поднял я свой трофей и протянул его обмякшие руки лейтенанту.

Весил малец кило под тридцать. Настоящий комок мускулов, даром, что с лица ему было не дать больше пяти лет. Если не считать заячьей губы, рожица выглядела совершенно обычно. Глядя на неё, я поймал себя на мысли, что хочу достать нож и вырезать пацана из поглотившей его чужеродной плоти.

Слегка ебанувшаяся после ядерной заварушки природа ударилась в творчество и за прошедшие десятилетия наваяла множество «шедевров». Ничтожно малую часть из них можно назвать таковыми без кавычек, но остальные следует отнести к неудачным плодам творческого поиска. Откровенный брак отправляется в утиль, не выйдя из младенческого возраста. Те, кто прожил дольше, уже чего-то стоят в плане экспериментальной ценности. Сумевшие повзрослеть и отстоять право на существование могут считаться годными в быту ремесленными поделками. И я, без лишней скромности, редко ошибался насчёт будущего увиденного мутанта. Но пойманное создание внушало мне странное чувство неопределённости, что-то не так было с этим парнем. И дело не в лице, единственно не затронутом мутацией, он весь выглядел... Противоестественно. Да, чертовски странное определение для мутанта, но так и есть. Я даже бегло проверил, нет ли на его теле послеоперационных шрамов, до того оно было похоже на творение безумного хирурга, надёргавшего куски отовсюду понемногу. В то же время это тело — кособокое, уродливое, с конечностями четырёх разных длин — отлично функционировало и не выглядело погибающим в условиях, куда более далёких от идеала, чем те, в которых рос я сам, а они были отнюдь не райскими. Мимолётное предположение о пробирках Легиона отпало сразу же — слишком не похоже на выверенный лабораторный продукт. Но и на каприз природы он тоже не походил. Хаос — вот, что лезло в голову при виде этого существа. Дитя восторжествовавшего хаоса, живущее и сражающееся вопреки логике. Чертовщина...

— Твою же мать, ну и урод, — дал свою бесценную экспертную оценку Станислав. — Нахера мы его ловили, он же абсолютно дикий?

— Эй, — пощёлкал Павлов у исчадия перед носом пальцами. — Ты меня понимаешь? Понимаешь, что я говорю?

— Таблицу умножения у него ещё поспрашивай.

— Если понимаешь, свисни два раза, это будет означать «да». Один раз — «нет». Ну, давай, у тебя получится.

— Как он тебе свиснет «нет», если нихера не понял? — резонно заметил Стас.

— Может, сам попробуешь расспросить?

— Чего ради? Это потеря времени.

— Тогда просто не мешай. Хорошо? — вкрадчиво выговорил лейтенант и снова вернулся к лишённому взаимности диалогу: — Ты живёшь здесь? Один? Дом, — изобразил Павлов руками крышу. — Здесь раньше стоял твой дом, да?

Неожиданно малец встрепенулся и часто задышал, будто подавляя подступающие слёзы, а потом свистнул, дважды.

— Молодец! — обрадовался лейтенант. — Видишь, это не сложно. Здесь ещё кто-то есть, кроме тебя?

Одиночный свист был ответом.

— Что случилось? Они погибли?

Мелкий всхлипнул и просвистел два раза.

— Люди на машинах убили тех, с кем ты жил?

Увлажнившиеся глаза сузились и глянули так, что никакого свиста не потребовалось, чтобы понять.

— Эти люди, они были похожи на нас, в такой одежде, с оружием? — указал лейтенант на свой «Скаут», но свидетель геноцида на сей раз не спешил с ответом, внимательно осматривая нас троих, после чего, наконец, свистнул.

— Нет? — удивился Стас. — И что же с ними было не так?

— Другая одежда? — спросил Павлов, на что получил утвердительный свист. — Не как у нас, да? Одинаковая на всех? И оружие одинаковое? Ясно. Ты наблюдательный малыш, — потрепал лейтенант дитятку по лысой бугристой башке. — Есть хочешь? — достал он из подсумка ломтик сушёного мяса, чем незамедлительно вызвал у «малыша» обильное слюноотделение. — Держи.