Когда меня спрашивают: «Как ты выбрал своё ремесло?», я отвечаю: «Это оно меня выбрало». Нет, конечно, шучу. Что за банальное дерьмо? Я мог стать кем угодно: вором, сутенёром, наркобарыгой, боевиком банды, опустившимся биомусором, сосущим за выпивку, или даже проходчиком в гипсовой шахте. Но из всего многообразия возможностей я выбрал путь охотника за головами. Выбрал сознательно и ответственно, взвесив все «за» и «против». На первой чаше весов были хорошие деньги, свободный график, и возможность посмотреть мир; на второй — непредсказуемо изменчивый рынок труда и высокие шансы помереть, не достигнув половой зрелости. Стрелка весов напряжённо колебалась, отягощённая весомыми аргументами, пока не появился он — решающий. И это...

— Как ты стал охотником за головами? — вырвал меня из паутины раздумий успевший смертельно надоесть голос Павлова, звучащий, казалось, постоянно с тех пор, как мы съехали с оккупированного Легионом парома и сразу взяли южнее, чтобы избежать встреч с патрулями святых.

— Что? — спросил я, не переварив услышанного.

— Охотником за головами, — повторил лейтенант. — Почему не торговцем или крестьянином, например?

— Погоди, — поднял я палец, прислушиваясь. — Какой-то хлопок.

— Я ничего не слышал, — помотал башкой Стас.

— Я тоже, — вставил Павлов. — Может, в движке чего?

— Нет, это... Не важно. Как ты сказал, «крестьянином»?

— Ну да. Земли же полно, выращивай, что хочешь, или скотину разводи. Душа не лежит?

— Как твоё имя, Павлов?

— Иван. А что?

— Ваня, значит... Крещёный?

— Нет. Зачем тебе?

— Хорошо, не придётся крест мастерить.

— Что за намёки?

— Какие уж тут намёки? Хоронить тебя скоро будем, Вань, вот я и интересуюсь. Ты, если где досочку ровную заприметишь, тормозни, в изголовье вкопаем.

— Я... Почему?

— Потому, Ваня, что столь наивные люди не живут долго в отрыве от привычной среды обитания. Крестьянином... Ты хоть немного представляешь, что такое Арзамас, Навашино, и территории вокруг? Как там жизнь течёт, какие заботы у прекрасных сынов и дочерей Отечества, с трудом населяющих сие благодатные земли — знаешь? Должен же знать, ведь ваша разведка десятилетиями информацию собирала отовсюду.

— Ну, я знаю про засуху, про голод. Но это ведь давным-давно было, теперь-то всё иначе, плодородный слой почвы восстановился.

— Мы похороним тебя в бочке, чтобы звери не добрались.

— Да что опять не так?! — психанул лейтенант.

— Это пустоши, Ваня. Произнеси раз десять, распробуй на вкус. Пу-у-усто-о-о-ши-и-и. Знаешь, почему их так называют? Потому что они пустые. Здесь никто не живёт в одиночку или группами. Здесь выживают только стаи, крупные и агрессивные. Даже если кругом был бы чернозём, жирный, что твоя мамка на сносях, никто не стал бы его возделывать артелями. Здесь нет крестьян, зато есть рабы, подыхающие прямо на полях, окрест городов. Выбывшие идут на корм уцелевшим, чтобы те продолжали работать, пока не придёт их черёд. Пшеница, рожь, свекла, репа, картошка и прочее — это не товары, это собственность вожака стаи, от начала и до конца. Если ты их ешь, значит, ты ему принадлежишь и пока полезен. Перестанешь быть полезным — станешь «крестьянином», и есть будут тебя.

— Я не думал, что здесь до сих пор используют рабов, — с недоверием пробормотал лейтенант. — Нет, в смысле, я знаю, что бригады промышляют работорговлей, но что сами пользуются...

— А как ты думал, что они на полном пансионе живут? Весь неходовой товар работает на износ и молится, чтобы его выкупили родные.

— Но рабский труд малоэффективен.

— Это смотря насколько усердно их пиздят, — внёс важное уточнение Станислав. — К тому же самые ходовые — молодые женщины. Наверное, даже ты догадываешься, в каком конкретно труде их используют. И, могу сказать со знанием дела, они вполне эффективны.

— Это отвратительно, — покосился на него Павлов.

— Напомни обложить бочку камнями, — попросил я Стаса. — Ради такой нежной мякотки здешнее зверьё любую жесть раздерёт.

— Вы готовы платить тем, кто держит людей как животных, и совокупляться с несчастными женщинами против их воли?

— Каждый раз платить не обязательно, — попытался я утешить Ваню. — Бывает, случай таких краль подкидывает — ух! Хватай не зевай. Что?

— Что?! — скривил рожу моралист-самоучка. — Вы себя слышите? Для вас всё это — норма?

— Дружище, чисто для справки — я, вообще-то, людей по заказу убиваю. А ты мне решил за каких-то сучек нотацию прочитать? Хозяину своему прочитай, он, глазом не моргнув, пятьдесят тысяч в землю отправил. Тормози.

— Зачем? — боязливо поинтересовался Павлов.

— Тормози, сказал!

Машина, зашуршав блокированными колёсами, подняла тучу пыли.

— В чём дело? — спросил Стас, закидывая на шею автоматный ремень.

— Не глуши мотор, — велел я Павлову и вытолкал Станислава из кабины: — А ты давай за мной. По сторонам смотри.

То, что я принял издалека за труп, оказалось нечто большим — трупом святого. Изломанное тело лежало вниз лицом, точнее, лицевой частью, так как содранный кожный покров скомкался сбоку от головы.

— Пётр? — расправил я бородатую физиономию.

Вместо правой руки у покойника была культя с кровавыми лоскутами мяса, ноге тоже изрядно досталось, кровь ещё не успела толком свернуться, амуниция не тронута, метрах в десяти обнаружился АКМ с расколотым прикладом, без крышки и магазина.

— Осколками? — кивнул Стас на рубленое мясо.

— Да. Машина, — разглядел я рядом след лысых покрышек, чёрную порошу гари и смешавшуюся с песком кровь. — Похоже, он на ходу выпал. За мной.

Пикап Святых лежал на боку в ближайшей канаве. Правая сторона кабины была полностью раскурочена, оторванного колеса нигде не видно, зато под изорванным креслом водителя нашлась рука. То, что осталось от пассажира, идентификации не подлежало вовсе, его будто сквозь измельчитель пропустили, искорёженный облепленный песком автомат валялся снаружи.

— Ещё не остыл, — убрал Стас руку от двигателя.

— Зачем их атаковали? Святые ничего ценного не повезли бы без прикрытия. Скорее всего, это просто посыльные. Они часто ведут дела с Навмашем, — рассуждал я вслух, осматривая территорию.

— Электрика на месте, — заглянул Станислав под руль. — Даже рация уцелела.

— Не похоже на спланированное нападение.

— Но гнали они — будь здоров, судя по тому, как водилу по земле размотало. Вот только от кого?

— Или за кем? — указал я на узкий след.

— Мотоцикл? — подошёл Стас. — Кто ездит по пустошам на мотоцикле?

— Никто, кого я знаю. Нужно с ним познакомиться, но не сейчас, — натянул я капюшон и стёр с лица холодные дождевые капли.

— Бля, как назло.

— Только не говори, будто не рад дождичку. Возможно, он помешал нам догнать свою смерть. Возвращаемся.

Павлов сидел, как на иголках, безостановочно крутя головой во все стороны и теребя свою винтовку.

— Ну, что там? — спросил он, явно обрадованный нашим возвращением.

— Новые вопросы без ответов, — забрался я в кабину. — Что, не любишь таинственность? Ладно, там парочка дохлых святых и раздолбанный пикап. Какая-то сволочь на мотоцикле разобрала их направленным взрывом и умчалась вдаль.

— Как нашу колонну?

— Нет, думаю, гораздо быстрее и без злого умысла.

— По доброте душевной? — попытался сострить лейтенант.

— Святые наткнулись на разведчика, погнались за ним и огребли.

— Чьего разведчика?

— Это и предстоит выяснить, Ваня. Ты отупел, пока нас не было? Трогай уже, не хочу новых неожиданных встреч.

— А по следу не пойдём? — газанул он.

— Не поспеем, да и дождь сейчас всё размоет.

— Смахивает на отговорку.

— Так и есть, — не стал я лукавить. — Мы не поехали бы за ним, даже будь вместо раскисающей глины зеркально ровное соляное плато, а вместо этой колымаги — ракета на колёсах.

— Почему?

— Потому что я подрядился собрать информацию и установить местоположение, а не принести себя в жертву науке, гоняясь за малоизученным подвидом хомо сапиенс, походя уничтожающим тех, кто десятки лет небезосновательно считает себя хозяевами этих пустошей. Я всё ещё жив благодаря тому, что не склонен недооценивать врага. Одного из тех мертвецов я знал лично, и он не был ни дураком, ни слабаком, но его размотало по родимой землице, потому что он...