— Дерьмо, — сбавил я газ, издали заметив неладное.

— Засада? — поднесла Ольга левой рукой бинокль к глазам, правой уже достав СКС из-за сиденья.

— Я очень удивлюсь, если нет.

Впереди, метрах в ста, посреди дороги лежала куча бетонного лома, всем своим видом кричащая о рукотворном происхождении.

— Что за дебилы? — опустила Ольга бинокль. — Это слишком очевидно.

— А съехать с трассы всё равно придётся. У нас не бензовоз с отвалом. Сука!

Я крутанул баранку, и наш багги, шурша пухлыми шинами, покалит под эстакаду, туда, где виднелся съезд в застроенный многоэтажками район.

— Кто это может быть? — поинтересовалась Ольга, чем немало меня удивила.

— А ты не навела справки?

— А ты?

— У меня — блядь! — амнезия, если не заметила. Видишь? — указал я для пущей убедительности на перебинтованную башку.

— Держи руль двумя руками, и газ в пол. Мы здесь, как на ладони.

— Заткнись и следи за окнами.

Из-за обломков эстакады и зарослей ехать пришлось дворами — там ещё хоть немного сохранялась видимость дороги. Панельные девятиэтажки торчали по обе стороны, глазея на нас чёрными дырами оконных проёмов. Та длиннющая коробка, что слева, была буквально в трёх метрах, и проскочить её наскоро не выходило — надо было то и дело маневрировать, чтобы разминуться с упавшими деревьями, гнилыми остовами машин и прочим говном, затрудняющим и без того непростую дорожную обстановку. А глаза так и липли к этому дырявому человейнику. Я макушкой чуял, что там далеко не так пусто, как может показаться.

— Крыша! — гаркнула вдруг Ольга. — Назад!!!

Признаюсь честно, я хреновый водитель. Все эти рычаги с педалями меня ненавидят и стараются поднасрать при любой возможности, делая совсем не то, чего я от них хочу. Но в ту секунду я будто слился с машиной воедино. Тормоз, сцепление, передача, газ! Клянусь, никогда ещё мои конечности не знали столь безупречной координации движений. Багги взвизгнул и дёрнулся назад. Он успел прокатиться метра два, не больше, когда возле передка с жутким грохотом приземлился здоровенный мусорный бак, а чуть дальше ухнул о землю кусок бетона. Бурое облако ржавчины поглотило наш чудом уцелевший драндулет, на языке возник вкус железа, а в ушах запульсировала стремительно насыщающаяся адреналином кровь.

— Держись! — бросил я Ольге, старающейся разглядеть что-то наверху, и, обняв спинку кресла, вжал педаль газа так, что она едва днище не продавила.

Багги вырвался из бурой мглы и задним ходом завилял к ближайшему подъезду. Небольшая площадка дала возможность развернуться. Тормоз, сцепление, передача, газ! Сцепление, передача, газ! Сцепление, передача, газ! О-хо-хо! Я выжимал из этого ведра с болтами всё до последней капли. Даже сыплющиеся сверху камни не могли отвлечь меня от дороги, если так можно назвать промежутки между деревьями, едва-едва пропускающие нашего железного товарища, обдирающего колёсами кору со стволов.

— Впереди! — заорала Ольга, не успев сменить цель.

Но я видел, я всё видел задолго до неё.

Долговязая мразь в лохмотьях притаилась слева за деревом, держа наготове длинную херовину, похожую на багор, а потом выскочила с явным намерением продырявить одного из нас.

Я крутанул руль вправо, и пошедший юзом багги принял гарпунёра на борт. Орудие смертоубийства лязгнуло по трубам каркаса и улетело прочь, а сам злоумышленник воспользовался шансом испытать свой скелет на стойкость к экстремальным нагрузкам. Испытания прошли неудачно. Подвернувшееся по пути дерево сыграло в ладушки с нашим багги, а оказавшийся промеж них гарпунёр, весело хрустнув, забрызгал мне рожу содержимым треснувшего черепа.

— Бля... — смахнул я прилипший к щеке глаз.

— Сворачивай-сворачивай! — пихнула Ольга меня в плечо, видя впереди группу из трёх недружелюбно настроенных особей, двое из которых готовились атаковать нас врукопашную, а один раскручивал над головой пращу.

— Не ори под руку! — схватил я «Бизон» и дал длинную очередь, даже не рассчитывая в кого-то попасть при такой тряске, но это сработало.

Вооружённые заострёнными дрынами ублюдки метнулись в сторону, но стоящий чуть поодаль стрелок успел завершить своё подлое дело. Метко пущенный камень угодил Ольге в бровь. Подворот низко натянутой вязаной шапки немного смягчил удар, иначе рядом со мной треснул бы уже второй за пять секунд череп, а хорошего должно быть в меру.

— Тварь! — согнулась Ольга, опустив контуженную голову к коленям. — Дави их!

— Так точно!

Я вырулил на подходящую траекторию и пустил наш четырёхколёсный снаряд прямиком в растерявшихся пикинёров. Первый получил бампером по жопе, после чего скрылся под днищем и, видно, зацепившись за что-то, принялся наносить алую дорожную разметку, перетираемый камнями и обломками асфальта. Второй оказался сноровистее — подскочил и, шарахнувшись на передок багги, вцепился в каркас. Чумазая, перекошенная от страха и злобы харя уставилась на меня выкатившимися зенками и заверещала, как недобитая свинья, пока выстрел из СКС не пустил её на кружева. По сложившейся традиции обдав меня на прощание жизненными соками, обезглавленный труп сполз с передка и составил компанию своему коллеге под днищем.

— Держи ровнее, — процедила Ольга, целясь в пытающегося улизнуть пращника.

Выстрел грохнул, как только цель повернулась боком. Пуля вошла в основание правого бедра и вышла слева красным фонтаном. Только сейчас, по крику, я понял, что под грязным тряпьём была женщина. Она упала, как подкошенная, и забилась в диких судорогах, оглашая округу воплями.

— Нет! — помешала мне Ольга раскатать недобитка.

— Ха! Женская солидарность?

— Следи за дорогой.

Мы, наконец, выбрались из дворов и, кое-как вернувшись на М-5, остановились перевести дух.

— Да-а... Новый опыт — это же всегда хорошо, правда?

— Когда водить научился? — улыбнулась Ольга, слюнявя платок и утирая им остатки крови со скулы.

— Просто, впервые поймал раж за рулём. Ладно, — с трудом оторвал я взгляд от этого необъяснимо возбуждающего зрелища, — пойду рожу умою.

— Раньше кровь на лице тебя не смущала.

— Меня и сейчас не смущает. Но поры... Понимаешь? Кожа не дышит.

— Ага.

Окунание морды в пригоршню снега немного прочистило голову и притупило жуткую мигрень. Не хотелось, чтобы Ольга видела... Эту слабость. На вопрос самому себе — «А не пох** ли?», я только мысленно пожал плечами и зачерпнул следующую пригоршню снега.

— Как самочувствие? — поинтересовался мой голубоглазый ангел, когда я вернулся.

— Жить буду. Порулить не хочешь?

— Без проблем.

— Славно, — упал я в освободившееся пассажирское кресло и откинулся, влекомый силами ускорения.

Странно... Я много раз слышал выражение «Кровь пьянит», но никогда его не понимал. Пьянит ли лимфа, или моча, или, быть может, вагинальная смазка? Разве это вопросы не одного порядка? Но сегодня я, кажется, понял. Видя кровь Ольги, я... Чёрт, как же трудно такое сформулировать. Это почти так же трудно, как передать на словах вкус любимого блюда. Практически невозможно. Если только адресат этого описания не находится с вами на, так сказать, единой волне восприятия. Например, гренки из чёрного хлеба со слабосолёной жирной селёдкой. Чувствуете вкус? Да, вы на моей волне. Но с кровью несколько сложнее. Она... Более интимна. Вспомните, кровь скольких человек вы видели. В лучшем случае это будет кровь, пошедшая носом после душевного пиздюля. Безусловно, кровопускание даже в самом примитивном его виде сближает. Нет, я не говорю о разрыве девственной плевры. Господи, до чего же вы испорчены. Почему кровь в первую очередь ассоциируется у вас с сексом, а не, скажем, с героизмом, патриотизмом или, на худой конец, с самопожертвованием на библейский манер? Забейте. Отбросьте все предрассудки и штампы. Вспомните, сколько крови пролилось перед вашими глазами. Безотносительно обстоятельств. Зуб даю, вы вспомните два-три случая. Порез? Удаление воспалённого аппендикса? Роды? Да, кровь легко пустить, но вот создать условия для этого кровопускания несравнимо труднее. О, разумеется, речь не обо мне. Я сейчас анализирую серую массу. Тот биомусор, что боится сказать лишнее слово, когда его пиздит «представитель власти». О да, биомусор десять раз подумает, прежде чем дать хоть маломальский отпор. Для него кровь — это приговор. «Кровь» — стопслово в его системе координат. Причём только чужая. Свою кровь биомусор воспринимает как само собой разумеющийся побочный продукт «порядка». В пизду. Всем пох** на такую кровь, она как помои. Но что вы скажите о свободной крови? О крови тех, кто не готов её терять задарма? Много ли вы видели такой? А-а, понимаю... Никогда, так ведь? Свободная кровь — это тот субстрат, на котором зиждется мироздание. Если при чтении этого у вас на глазах не наворачиваются слёзы, вы либо недостаточно пьяны, либо недостаточно любите себя. Ваша кровь — валюта. И её курс напрямую зависит от вашего мировоззрения. Готовы преклоняться и лизать сапоги — один курс. Готовы бросить вызов — совершенно другой, несоизмеримо боле высокий. Ольга — как бы я ни относился к ней — меньше всего походила на заурядный биомусор. И её кровь... Чёрт, у меня стоит от одной мысли о ней. Самое время вздремнуть.