Руки подняли почти девяносто человек.

– Кто против?

Кроме Тома, руки подняли еще несколько человек.

– Большинство за. А теперь, парни, возвращайтесь домой к своим женам. В понедельник я сообщу вам, кто будет восстановлен на работе.

Люди начали медленно выходить из зала. Том посмотрел на Риордана, но тот отвел взгляд и, скрывшись в своем кабинете, взялся за телефон.

Том медленно направился к двери. Несколько парней глянули на него и заспешили к выходу, словно боялись столкнуться с ним. Том обернулся, Риордан продолжал разговаривать по телефону.

Ночь была ясной и светлой, с залива дул легкий теплый ветерок. Том задумчиво брел по улице. Его не будет среди тех десяти счастливчиков, которых восстановят на работе. В этом он был уверен, он видел злость в глазах Риордана. Том завернул за угол и пошел в направлении автостоянки. На темной улице ему встретились двое мужчин, один из них остановился.

– Спички есть? – спросил он.

– Есть, – ответил Том и полез в карман. Работы у него уже не было, но спички пока были. Он достал коробок. Внезапно посуровевшие глаза мужчины и звук шагов за спиной были слишком запоздалым предупреждением. Том получил сильный удар в затылок и рухнул на колени. Он потянулся вперед, пытаясь ухватить за ноги мужчину, стоявшего перед ним. Мужчина выругался и пнул его ногой в пах.

Том скорчился от боли и упал на спину, стукнувшись головой о тротуар. Сознание едва теплилось в нем, но он чувствовал, как его избивают. Он скатился с тротуара в канаву. Чья-то рука полезла к нему в карман и ухватила конверт с жалованием. Том предпринял слабую попытку схватить руку.

– Нет, – взмолился он, – пожалуйста, не забирайте. Это мое жалование. Последнее, что у меня есть.

Мужчина хрипло рассмеялся и нанес ему по голове последний удар. Том видел приближающийся к лицу тяжелый ботинок, но уклониться не было сил. В глазах сверкнул яркий взрыв, и, перевернувшись, он уткнулся лицом в грязь. Сквозь боль он услышал журчание воды в канаве и тихонько пошевелил головой. Начал накрапывать дождь.

Том с трудом поднялся на четвереньки, потом на ноги. Избитое тело ныло. Он едва стоял и, чтобы не упасть, ухватился за фонарный столб. Фонарь мигнул и погас, уже почти наступило утро. Недалеко от того места, где он стоял, Том увидел в канаве свою синюю кондукторскую фуражку. Медленно опустившись на колени, он достал ее, вытер пальто и побрел к перекрестку. В витрине аптеки имелось зеркало, и он остановился перед ним, разглядывая себя.

Форма была грязной и рваной, галстук сбился, пуговицы на рубашке отлетели. Поднеся руку к лицу, он ощупал его. Нос распух, один глаз побагровел, кончик языка уперся в острые края сломанных зубов. Он стоял словно в отупении, но постепенно смысл происшедшего стал доходить до него. Это была работа Риордана, Том был уверен в этом. Вот почему Риордан кинулся к телефону, когда он выходил из зала.

Том вдруг понял, что уже никогда не сможет вернуться на прежнюю работу. Риордан проследит за этим. Он стоял и смотрел на себя в зеркало, а по щекам текли слезы. Все было плохо. Все. Теперь у него не было ни работы, ни денег. А хуже всего, что об этом предстояло сообщить жене.

Она не поверила, что он не был пьян. И самое смешное заключалось в том, что в тот вечер он выпил всего один стакан пива.

– Ты опять собираешься целый день сидеть с газетой и размышлять, какая работа тебе лучше всего подходит? – ехидно спросила Элен Дентон.

Она с мрачным видом заворачивала в вощеную бумагу завтрак для Дженни. Том промолчал и снова уставился в газету. В этот момент в комнату вошла Дженни.

– Доброе утро, – весело сказала она.

– Доброе утро, – с улыбкой ответил отец, – как себя чувствует сегодня мой медвежонок?

– Отлично, папа. – Это была их обычная шутка. В прошлом месяце Дженни поступила на работу машинисткой в страховую компанию. Это произошло через пять недель после того, как он потерял работу, и через две недели после окончания ею Школы Милосердия.

– В ближайшие несколько недель я подыщу работу, – сказал отец, – и тогда ты, как и планировала, сможешь учиться в колледже Святой Марии.

– Ты слишком сильно накрасила губы, Дженни, – заметила мать, – сотри немного помады.

Том посмотрел на дочь. Губы у нее были накрашены совсем несильно, гораздо меньше, чем у девушек, которых ему приходилось видеть по утрам во время работы.

– Ах, мама, – возразила Дженни, – я теперь работаю в офисе, а не хожу в школу, и должна выглядеть прилично.

– Вот именно, прилично, а ты намалевалась.

– Послушай, Элен, оставь девочку в покое, – спокойно сказал Том.

Жена сердито посмотрела на него.

– Когда будешь приносить деньги, чтобы кормить семью, тогда и говорить будешь.

Том помрачнел, чувствуя, что краснеет. Дженни сочувственно улыбнулась ему, но это только расстроило его еще больше. Ему не хотелось, чтобы дочь жалела его. Он крепко стиснул зубы, чтобы не выплеснуть на жену поток накопившейся злобы.

– Сегодня я задержусь, – сказала Дженни, беря со стола бумажную сумку и направляясь к двери. – Пока, мама, – бросила она через плечо. – Пока, папа, желаю тебе сегодня удачи.

Том услышал звук ее торопливых шагов по лестнице и снова погрузился в газету.

– Можно мне еще чашку кофе? – спросил он.

– Нет, хватит с тебя и одной. Ты думаешь, мы можем покупать много кофе на двенадцать долларов в неделю, которые зарабатывает ребенок?

– Но вот же кофе, он уже готов.

– Это останется на завтра на утро, – ответила жена.

Том аккуратно сложил газету, встал и пошел в ванную.

Отвернул кран и стал собирать принадлежности для бритья. Подставив руку под струю, он убедился, что вода холодная.

– Элен! Нет горячей воды для бритья, – крикнул он.

– Значит, брейся холодной, – ответила жена с кухни. – У тебя ведь нет монеты в двадцать пять центов, которую надо опустить в газовый счетчик, а я экономлю газ, чтобы можно было приготовить ванну ребенку.

Том посмотрел на себя в зеркало. Побои на лице уже прошли, но нос был слегка искривлен и не хватало двух передних зубов. Он положил помазок и пошел на кухню.

Элен стояла к нему спиной. Он положил ей руки на плечи и повернул к себе.

– Не трогай меня, Томас Дентон. Не трогай меня, – сказала она.

– Но почему, Элен, почему? – спросил он голосом, полным смирения. – Я же не виноват в том, что произошло. Наверное, на это была воля Божья.

– Воля Божья? – иронически рассмеялась она. – И ты еще рассуждаешь об этом? Ты, который много лет не был в церкви. Если бы ты больше думал о спасении души, чем о субботнем пиве, то Он явил бы тебе свое милосердие.

Том тяжело вздохнул, вернулся в ванную и принялся бриться холодной водой. Элен не всегда была такой язвительной и фанатичной в смысле церкви и священников. Он вспомнил Элен Фитцджералд, ее смеющиеся глаза и танцующую походку – какой она была, когда они познакомились в ирландском танцзале на Дэй-стрит. В тот вечер она была лучше всех: темно-каштановые волосы, голубые глаза, маленькая ножка. Это было в тысяча девятьсот двенадцатом, а через год они поженились. Еще через год родилась Дженни.

Он уже тогда работал кондуктором, а когда вернулся с войны, они переехали в эту квартиру. На следующий год у них родился сын.

Бедный маленький Томми. Он прожил совсем недолго и умер в возрасте двух лет. Дженни тогда было восемь, и она не поняла, что произошло с братом. А Элен нашла успокоение в тишине церковных сводов, и каждый день, отправляясь в церковь, брала с собой дочь. Сначала Том не обращал на это внимания, пристрастие Элен к церкви не внушало ему опасений, и он надеялся, что оно скоро пройдет.

Но оно не прошло. Том понял это, когда однажды ночью попытался приласкать жену, но встретил холодный отпор. Он прикоснулся к ее груди под хлопчатобумажной ночной рубашкой, но Элен повернулась к нему спиной.

– В этом месяце ты не исповедовался, – сказала она, – и я не хочу, чтобы ты сделал мне ребенка.