Автомобиль остановился перед больницей. Джонас перегнулся через сидение и открыл дверцу.

– Выходите, – тихо сказал он.

Разговор был закончен.

Какое-то время они наблюдали за удаляющимся черным лимузином. Потом Дэвид открыл дверцу своей машины, и Роза, взглянув на него, сказала:

– Сегодняшний вечер богат событиями, не так ли?

– Очень богат, – кивнул Дэвид.

– Вам нет нужды отвозить меня обратно, я могу взять такси. Я все понимаю.

Он посмотрел на ее серьезное лицо и улыбнулся.

– А может, нам поехать куда-нибудь выпить? Роза колебалась всего секунду.

– У меня коттедж в Малибу, – сказала она, – не так далеко. Если хотите, можем поехать ко мне. – Они добрались до коттеджа за пятнадцать минут. – Не обращайте внимания на беспорядок, – сказала Роза, вставляя ключ в замок. – У меня просто не хватает времени на домашние хлопоты.

Она зажгла свет, и Дэвид прошел за ней в большую гостиную. Мебели в гостиной было мало: диван, несколько стульев, два небольших столика с лампами. Возле одной стены был камин, другая стена, выходившая в океану, была стеклянной Перед ней стоял мольберт с незаконченной картиной, написанной масляными красками. На полу возле мольберта лежали рабочий халат и палитра.

– Что будете пить? – спросила Роза.

– Виски, если есть.

– Есть. Садитесь, я приготовлю лед и стаканы.

Дэвид подождал, пока она вышла в другую комнату, и подошел к мольберту. На картине был изображен закат солнца над Тихим океаном – ярко-красное, желтое, оранжевое полыхание над почти черной водой. Позади послышался звон льда о стекло. Он обернулся, Роза протянула ему стакан.

– Ваша работа? – спросил Дэвид.

Роза кивнула.

– Я дилетант, как, впрочем, и в игре на фортепьяно. Но таким образом я расслабляюсь, это скрашивает для меня сознание того, что я не гений.

– Мало кто гениален, – сказал Дэвид, – но вы великолепный врач.

– Хотелось бы думать. И все-таки я знаю, что я недостаточно хороший врач. То, что вы говорили сегодня, очень верно.

– Что вы имеете в виду?

– Вы говорили о творческой жилке, о возможности человека создать то, что не может создать никто другой. Великий врач или хирург должен быть именно таким. – Роза пожала плечами. – Я хороший ремесленник, не более.

– Вы не должны судить себя так строго.

– Это не строго, это справедливо. Я училась у действительно гениальных людей, поэтому знаю, о чем говорю. Мой отец тоже гений в своей области. Он может делать с пластмассами и керамикой то, чего не может никто в мире. Зигмунд Фрейд, который дружит с моим отцом, Пикассо, с которым я познакомилась во Франции, Бернард Шоу, который читал лекции у нас в колледже в Англии, – они гении. И всех их объединяет одно: они создают то, что до них никто не мог создать. – Роза покачала головой. – Нет, я точно знаю: я не гений.

Дэвид посмотрел на нее.

– Я тоже.

Отвернувшись к окну, он посмотрел на океан. Роза подошла ближе и встала позади него.

– И я знаю некоторых гениев, – сказал Дэвид. – Дядя Берни основал «Норман Пикчерз». Он один проделал работу, для которой сейчас требуется десять человек. Джонас Корд тоже гениален, но, правда, я не уверен, в какой именно области. Очень жаль, что он умеет так много.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. Отец говорил о нем примерно то же самое.

– Печально, не правда ли? – спросил Дэвид. – Два негениальных человека стоят и смотрят на Тихий океан.

В глазах Розы промелькнули веселые искорки.

– Этот океан тоже единственный в своем роде.

– Громадный, – торжественно произнес Дэвид, – или, как говорят некоторые гении, самый большой в мире. – Он поднял стакан. – Давайте выпьем за это. – Они выпили, и он снова повернулся к океану. – Он теплый, в нем даже, наверное, можно купаться...

– Я думаю океан не станет возражать, если два заурядных человека искупаются в нем.

Дэвид посмотрел на Розу и улыбнулся.

– Вы серьезно?

– Конечно, – рассмеялась Роза. – Плавки вы найдете в ящике в кладовке.

Дэвид вышел из воды и лег на простыню. Повернувшись на бок, он смотрел на Розу, идущую по пляжу. Он перевел дыхание. Она была так женственна, что он почти забыл, что она еще и врач.

Роза опустилась рядом с ним и набросила на плечи полотенце.

– Не думала, что вода такая холодная.

– Вода отличная, – рассмеялся Дэвид и достал сигарету. – Когда я был мальчишкой, мы купались в доках на Ист-Ривер, но это было совсем другое. – Он зажег сигарету и протянул ее Розе.

– Ну как вы чувствуете себя? – спросила Роза.

– Как раз то, что надо, – кивнул он. – Разом развязались все узлы.

– Хорошо, – сказала она, затянулась и вернула сигарету Дэвиду.

– Вы знаете, Роза, – робко начал Дэвид, – когда мама позвала меня на обед, чтобы познакомить с вами, я не хотел идти.

– Знаю, – сказала она, – я и сама не хотела. Думала, вы настоящий разгильдяй.

Дэвид обнял ее, на губах у нее была океанская соль. Его рука нашла ее грудь под купальником. Дэвид почувствовал, как соски набухли под его рукой. Роза положила руку ему на бедро. Он снял с нее купальник и, бросив на песок, прижался лицом к ее груди. Ее руки сомкнулись вокруг его шеи, потом одна рука неистово скользнула по телу, нашла член и помогла ему войти в нее. Голос Розы был хриплым и настойчивым:

– Не бойся, Дэвид, я уже не девушка.

Войдя в дом, Роза сразу прошла в спальню. Она взглянула на часы, стоящие на ночном столике. Сейчас должны были передавать шестичасовые вечерние новости. Она включила приемник, и комнату наполнил голос диктора: «Сегодня гордость германской армии – „лис пустыни“ Роммель впервые ощутил вкус песка пустыни, когда в разгар песчаной бури Монтгомери начал теснить его войска к Тобруку. Вполне понятно, что плохо подготовленные итальянские войска, прикрывавшие фланги Роммеля, не выдержали массированной атаки и капитулировали. Потеряв прикрытие флангов, Ром-мель был вынужден начать отступление к морю. Сегодян в Лондоне премьер-министр Уинстон Черчилль заявил...»

Роза выключила радио. Военные новости, ничего, кроме военных новостей. Сегодня ей не хотелось их слушать. Она посмотрела в зеркало на свое обнаженное тело, прижала ладони к животу. Он показался ей тяжелым. Она повернулась боком и снова взглянула в зеркало. Живот по-прежнему был ровным и плоским. Но совсем скоро он начнет полнеть и округляться. Она улыбнулась про себя, вспомнив удивление, прозвучавшее в голосе доктора Мейера:

– Доктор, вы же беременны!

– А я и не сомневалась, доктор, – рассмеялась Роза.

– Хорошо, – произнес он, заикаясь, – хорошо.

– Не расстраивайтесь так, доктор, – сказала она, – как известно, подобное случается со многими женщинами.

Ее удивило чувство гордости и счастья, внезапно охватившее ее. Она никогда не думала, что испытает его. Мысль о ребенке прежде пугала ее. То не был страх физической боли. Она боялась, что беременность оторвет ее от работы, нарушит привычную жизнь. Все оказалось совсем иначе. Ее распирала гордость, она была счастлива. Это было именно то, что могла сделать только она. Пока в истории медицины не было случая, чтобы ребенка родил мужчина.

Роза набросила халат, прошла в ванную и включила воду. Машинально бросила в воду ароматическую соль. Ванная наполнилась приятным запахом. Роза чихнула и, прижав руки к животу, громко рассмеялась. Плод еще даже не сформировался, а ей уже хотелось разговаривать с ребенком. Она посмотрела на свое лицо в зеркало. Кожа была чистой и розовой, глаза сверкали. Роза снова улыбнулась. Впервые в жизни она чувствовала себя по-настоящему счастливой, чувствовала себя женщиной.

Роза осторожно залезла в ванну и села в теплую воду. Долго она размываться не будет. Ей надо быть возле телефона. Около семи будет звонить Дэвид из Нью-Йорка. Ей хотелось услышать радость в его голосе, когда она сообщит ему эту новость.