Сестра Томас вошла в комнату для посетителей, и Роза поднялась из кресла навстречу ей.

– Дженни? – нерешительно сказала она. – То есть... сестра Томас...

– Роза, как я рада видеть тебя.

Роза посмотрела на нее. Большие серые глаза и милое лицо принадлежали Дженни, но спокойная безмятежность исходила от сестры Томас. Внезапно Роза поняла, что лицо, на которое она сейчас смотрит, она уже видела однажды на экране: увеличенное в тысячу раз и полное той же любви, когда Магдалина протянула руку, чтобы дотронуться до рубища Спасителя.

– Дженни, – сказала она, улыбаясь, – я так рада, что не могу не обнять тебя.

Сестра Томас протянула к ней руки.

Потом они гуляли по тихим тропинкам под полуденным солнцем и, поднявшись на вершину холма, остановились там, разглядывая зеленую долину, простиравшуюся под ними.

– Его красота повсюду, – мягко сказала сестра Томас, поворачиваясь к подруге. – Я нашла свое место в Его доме.

Роза посмотрела на нее.

– Как долго тебе оставаться послушницей?

– Два года, до мая.

– А что потом? – спросила Роза.

– Если я докажу, что достойна Его милости, то надену черное покрывало и понесу Его милосердие всем, кто в нем нуждается. – Сестра Томас заглянула Розе в глаза, и та еще раз увидела в них безбрежную безмятежность. – И я гораздо счастливее многих, – смиренно добавила сестра Томас. – Ведь Он уже научил меня своему делу. Мой опыт работы в больнице поможет мне, куда бы меня ни послали. На этом поприще я смогу принести наибольшую пользу.

За окном нещадно палило июльское солнце, но здесь, в кабинете генерала, работающие во всю кондиционеры поддерживали нормальную температуру. Я посмотрел на Морриса, затем, через стол, на генерала и его штаб.

– Дело в том, джентльмены, – сказал я, – что КЭДЖЕТ Х.Р. легко набирает скорость шестьсот, тогда как английский «Хевилэнд-роллс», как они хвастаются, только пятьсот шесть с половиной. – Я улыбнулся и встал. – А теперь, джентльмены, если вы выйдете наружу, то я вам это продемонстрирую.

– Мы не сомневаемся в ваших способностях, мистер Корд, – сказал генерал. – Если бы у нас были хоть малейшие сомнения на ваш счет, вы бы не получили этот контракт.

– Тогда чего мы ждем? Пошли.

– Одну минутку, мистер Корд, – быстро сказал генерал. – Мы не можем позволить вам демонстрировать самолет.

Я посмотрел на него.

– Почему?

– Вам не разрешается летать на реактивных самолетах, – сказал он, глядя на лист бумаги, лежащий перед ним на столе. – При медицинском обследовании у вас обнаружилась несколько замедленная реакция. Конечно, ничего страшного, учитывая ваш возраст, но вы должны понять, что мы не можем позволить вам лететь.

– Что за чепуха, генерал. А кто, черт возьми, вы думаете, пригнал этот самолет сюда?

– Тогда это было ваше полное право, – ответил генерал. – Это был ваш самолет. Но в тот момент, когда колеса его коснулись посадочной полосы, он, в соответствии с контрактом, стал собственностью вооруженных сил. И мы не можем рисковать, позволяя вам лететь на нем.

Я в ярости сжал кулаки. Правила, кругом сплошные правила. Всегда были какие-нибудь неприятности с этими контрактами. Еще вчера я мог слетать на этом самолете на Аляску и обратно, и никто не посмел бы меня остановить, они просто не догнали бы меня. Скорость нового самолета была на двести миль в час выше, чем у любого обычного армейского самолета. Когда-нибудь я выберу время прочитать эти контракты.

Генерал улыбнулся, вышел из-за стола и приблизился ко мне.

– Я понимаю вас, мистер Корд, – сказал он. – Когда врачи сказали мне, что я слишком стар для боевых вылетов, и усадили за стол, я был не старше, чем вы сейчас. И мне это понравилось не больше, чем вам. Никто не любит, когда ему говорят, что он постарел.

О чем он, черт возьми, говорит? Мне ведь только сорок один, это еще не старость. Я еще мог дать фору всем этим зеленым парням, разгуливающим по аэродрому с серебряными и золотыми нашивками и дубовыми листьями. Я посмотрел на генерала.

Наверное, он увидел в моих глазах удивление, потому что снова улыбнулся.

– Это было год назад, сейчас мне сорок три. – Он протянул мне сигарету, я молча взял ее. – Машину поведет подполковник Шоу, он ожидает нас на аэродроме. – И снова увидев в моих глазах вопрос, генерал быстро добавил: – Не беспокойтесь, Шоу полностью знаком с машиной. Проверяя ее, он провел три недели на вашем заводе в Бербанке.

Я бросил взгляд на Морриса, который отвернулся, делая вид, что тщательно разглядывает что-то. Пожалуй, он тоже был замешан в этом, ну, я задам ему. Я повернулся к генералу.

– Хорошо, генерал, пойдемте посмотрим, как летает эта малышка.

Мои слова насчет «малышки», как выяснилось, оказались верными и для подполковника Шоу – ему было от силы лет двадцать. Я проследил, как он поднял машину в воздух, но смотреть дальше у меня не было сил. Это было так же неприятно, как если бы я привел домой девственницу, все устроил наилучшим образом, а открыв дверь спальни, обнаружил там другого парня, который увел ее у меня буквально из-под носа.

– А можно здесь где-нибудь выпить кофе? – спросил я.

– Рядом с главным входом есть закусочная, – объяснил мне один из солдат.

– Спасибо.

– Не за что, – автоматически ответил он, не отрывая взгляда от самолета в небе.

В закусочной не было кондиционеров, но царил полумрак, и было не так уж плохо, несмотря на то, что кубики льда в кофе успели растаять еще до того, как я сел за столик. Я мрачно посмотрел в окно. Слишком молод или слишком стар – так у меня повелось на всю жизнь. Когда одна война закончилась в тысяча девятьсот восемнадцатом, мне было всего четырнадцать, а когда началась другая, я практически выбыл из призывного возраста. Некоторым людям никогда не везет. Я всегда думал, что на каждое поколение приходится по войне, но мне не повезло попасть на целых две.

Около закусочной остановился небольшой армейский автобус. Из него стали выходить люди, и я от нечего делать принялся наблюдать за ними. Это были гражданские лица, а не военные, и уже в возрасте. Большинство из них несли на одной руке пиджак, а в другой – портфель, у некоторых волосы были тронуты сединой, другие вообще были без волос. Мое внимание привлекла их неулыбчивость, когда они разговаривали друг с другом, разбившись на маленькие группки возле автобуса.

А с какой стати им было улыбаться, спросил я себя. Они, наверное, как и я, были из обслуживающего персонала. Я вынул сигарету и чиркнул спичкой, ветерок от вращающегося вентилятора загасил ее. Я чиркнул другую, отвернувшись от вентилятора и прикрыв пламя ладонями.

– Герр Корд, какая встреча. Что вы тут делаете? – услышал я обращенные ко мне слова и, подняв голову, увидел Штрассмера.

– Я только что пригнал новый самолет, – сказал я, протягивая руку. – Но вы-то что здесь делаете? Я думал, вы в Нью-Йорке.

Штрассмер пожал мою руку как-то особенно, по-европейски. Улыбка исчезла из его глаз.

– Мы тоже кое-что доставили, а теперь возвращаемся назад.

– Так вы с этой группой?

Он кивнул и посмотрел в окно, в глазах его была печаль.

– Да, – тихо сказал он, – мы прибыли одним самолетом, а улетаем разными. Три года мы работали вместе, и вот теперь работа закончена. Скоро я вернусь в Калифорнию.

– Надеюсь, – рассмеялся я. – Вы нам очень пригодитесь на заводе, хотя, боюсь, война еще продлится некоторое время. В Европе она, пожалуй, закончится, но судя по Тараве и Окинаве, до капитуляции Японии пройдет не меньше шести месяцев.

Штрассмер промолчал.

Я посмотрел на него и вспомнил, что европейцы очень щепетильны относительно правил хорошего тона.

– Извините, герр Штрассмер, – быстро сказал я, – выпьете кофе?

– У меня нет времени. – В глазах его было замешательство. – А есть у вас здесь кабинет, как повсюду?