– Я ... я просто хочу взглянуть на нее.

– Хорошо, только пусть вас не пугает ее внешность. Для того, чтобы снять энцефалограмму, мы были вынуждены постричь ее почти наголо.

Элен закрыла дверь своего кабинета и подошла к столу, на котором лежали эскизы костюмов для нового фильма. Она должна была их утвердить. Она включила свет и подошла к бару. Достав бутылку, Элен кинула в стакан несколько кубиков льда и залила их виски. Потом вернулась к столу, села и стала рассматривать эскизы, потягивая виски. Она нажала кнопку в ручке кресла, и под потолком загорелась лампа, свет от которой падал прямо на рисунки. Она развернулась в кресле к манекену на возвышении слева от стола и стала представлять, как бы на нем выглядело платье.

На глаза навернулись слезы. Казалось, что перед ней стоит Рина. Свет лампы падает на ее длинные белокурые волосы – те белокурые волосы, что были клочьями разбросаны на подушке рядом с ее стриженой головой.

– Зачем ты сделал это, Господи! – сердито крикнула она в потолок. – Почему всегда гибнет красота, разве в мире мало уродства?

Слезы ручьем лились из ее глаз, и сквозь них она видела Рину, стоящую на пьедестале в блестящем белом шелке.

Это было давно, пять лет назад, а белый шелк был свадебным платьем. Вскоре после этого Рина вышла замуж за Неваду Смита.

Свадьба предполагалась скромной, но постепенно превратилась в грандиозное рекламное представление, доселе не виданное в Голливуде. И все из-за того, что Дэвид Вулф наконец затащил в кровать рыжеволосую статистку, у которой была небольшая роль в «Предателе». Хотя он был начинающим агентом по рекламе, а эта должность немногим отличалась от должности младшего клерка, и получал всего тридцать пять долларов в неделю, у дамского пола он пользовался успехом. И все благодаря Берни Норману, который приходился ему дядей.

Нельзя сказать, что Дэвид извлекал большую пользу из своего родства, но девушкам этот факт был известен. Откуда им было знать, что Норман предоставил племяннику работу, только чтобы отвязаться от настойчивых просьб родной сестры. И теперь, чтобы избежать назойливости Дэвида, Берни приказал трем своим секретаршам ни в коем случае не допускать его к нему в кабинет.

Девушка что-то говорила. Поначалу Дэвид не слушал ее.

– Что ты сказала? – переспросил он.

– Я хочу попасть на свадьбу Невады Смита.

– Там не будет особого шума.

Она посмотрела на него и произнесла отчетливо:

– Зато там будет много важных людей, которых я больше нигде не встречу.

– Хорошо, что смогу, сделаю, – ответил он. После третьей попытки снять с нее бюстгальтер его осенило. – Йаа! – вдруг завопил он, когда до него дошел смысл задуманного, и выражение блаженства засветилось на его лице.

– Тише, голубчик, ты разбудишь соседей, – прошептала девушка, думая, что он достиг оргазма.

В определенном смысле слова так оно и было.

Берни Норман гордился тем, что все свое время отдавал студии. Каждое утро в семь часов его длинный черный лимузин, управляемый шофером, останавливался сначала у тяжелых стальных ворот служебного входа, а затем у здания офиса. Берни любил приезжать на службу рано и говорил, что это дает ему возможность до прихода секретарш поработать с корреспонденцией, которой у него было, по крайней мере, в два раза больше, чем у кого-либо еще на студии. Таким образом, весь день оставался свободным для приема посетителей, и Норман заявлял, что его двери всегда открыты для них.

На самом деле он просто-таки изнывал от любопытства, и хотя на студии не принято было говорить об этом вслух, каждый знал, что по утрам он обходит пустые кабинеты, интересуясь содержанием разложенных на столах бумаг... и проникая даже в запертые ящики столов. Поэтому если кто-то хотел, чтобы его соображения или проекты дошли до Нормана, он просто, уходя домой, оставлял бумаги на столе.

Свое любопытство Норман оправдывал стремлением быть в курсе всех событий, происходящих на студии. А как иначе он мог управлять такой большой и сложной организацией?

В это утро он подошел к своему кабинету около восьми – сегодняшняя инспекция несколько затянулась. Он тяжело вздохнул и открыл дверь. Ох, уж эти проблемы...

Норман подошел к столу и похолодел от ужаса. Его племянник Дэвид спал на диване, а на полу рядом валялись разбросанные бумаги. Берни почувствовал, как в нем закипает ярость.

– Какого черта ты спишь в моем кабинете, бездельник! – закричал Берни, тряся племянника за плечи.

Дэвид сел, протирая глаза.

– Я не собирался спать, просто просматривал некоторые документы и, должно быть, задремал.

– Документы! – воскликнул Норман. – Какие документы? – Он быстро поднял один листок и с ужасом взглянул на Дэвида. – Производственный контракт «Предателя», мой личный архив!

– Сейчас все объясню, – быстро сказал Дэвид, окончательно проснувшись.

– Никаких объяснений, – гневно воскликнул Берни и указал на дверь. – Убирайся, чтобы через пять минут тебя не было на студии, иначе я позвоню охранникам и тебя вышвырнут. Ты понял меня? Ты уволен. Уволен. Нам только не хватало на студии воришек и шпионов. И это сын моей родной сестры! Вон!

– Да прекратите, дядя Берни, – сказал Дэвид, поднимаясь с дивана.

– Он говорит мне «прекратите»! Среди ночи его мать звонит мне по телефону и говорит, – он попытался изобразить гнусавый голос сестры: «Дэви еще не пришел домой, уже ночь, а его все нет. Может быть, с ним произошел несчастный случай?» Несчастный случай! Как бы не так. Я сказал ей, что ее малыш Дэви всю ночь трахает рыжую шлюшку со студии. Убирайся!

– А как вы узнали? – Дэвид с интересом смотрел на дядю.

– Узнал? Я знаю все, что происходит на студии. Ты думаешь, я создал бы такое дело, трахаясь по ночам в меблирашках? Нет! Я работал, работал как последняя собака, день и ночь. – Он подошел к столу и, опустившись в кресло, театральным жестом прижал руку к сердцу: – Такой удар с самого утра, и от кого? От родного человека. Какой ужас!

Дядюшка открыл стол и достал пузырек с таблетками; быстро проглотил две штуки и откинулся в кресле, закрыв глаза.

– С вами все в порядке, дяди Берни? – спросил Дэвид.

Норман медленно открыл глаза.

– Ты еще здесь? – спросил он, еле сдерживаясь. – Уходи, и чтоб духу твоего здесь больше не было, – его взгляд остановился на бумагах, разбросанных на полу. – Но сначала прибери за собой.

– Но вы даже не поинтересовались, почему я явился так рано. А ведь меня привело весьма важное дело.

Дядюшка открыл глаза и посмотрел на племянника.

– Если у тебя было что-то важное, мог бы прийти как все. Ты знаешь, мри двери всегда открыты.

– Открыты? – саркастически усмехнулся Дэвид. – Даже если сам Христос появился бы здесь, ваши мегеры не пропустили бы его к вам.

– Не богохульствуй! – Норман предостерегающе поднял руку. – Ты знаешь мое правило: для меня все равны, но если кто-то хочет меня увидеть, он должен прежде сообщить об этом третьей секретарше, та второй, а вторая, в свою очередь, первой. Если первая секретарша найдет, что дело важное, сна сообщает мне, и проситель у меня в кабинете. – Норман прищелкнул пальцами. – Вот так. Но придти ночью и копаться в моих личных бумагах!.. Убирайся!

– Хорошо, – Дэвид направился к двери. Он знал, что бесполезно пытаться что-то объяснить старому ублюдку. – Я ухожу, но знайте, что в тот момент, когда за мной закроется дверь, вы выбросите на улицу миллион долларов.

– Подожди, – окликнул Дэвида дядя. – Похоже, я немного погорячился. Ты говоришь, что хочешь сообщить что-то важное? Ну говори, я слушаю.

– В следующем месяце, перед выходом картины, состоится свадьба Невады Смита и Рины Марлоу.

– И ты думаешь, что сообщил мне что-то новое? Кого это волнует? Они даже не пригласили меня на свадьбу, а кроме того, с Невадой все кончено.

– Возможно, – согласился Дэвид, – но с Риной нет. Вы видели картину?