– Отдать концы, – скомандовал я.

Сидящий справа от меня Эймос протянул руку и нажал рычаг сброса тросов. На панели передо мной загорелась еще одна красная лампочка, и «Центурион» соскользнул в воду. Машина слегка погрузилась, нам был слышен плеск воды о нос самолета. Я наклонился и повернул штурвал. «Центурион» медленно развернулся и начал двигаться в направлении открытого моря. Я взглянул на Эймоса, он улыбнулся мне.

Я улыбнулся в ответ. Начало было положено, мы, по крайней мере, плыли.

4

Волна ударила в нос самолета, и брызги долетели до окна кабины. Я как раз дошел до последнего пункта инструкции. Их было почти сто. Казалось, минуло уже несколько часов с того времени, как мы стартовали. Я бросил взгляд на часы, на самом деле прошло всего шестнадцать минут. Я взглянул в окно. Шесть больших двигателей работали ровно, на винтах сверкали солнечные лучи и брызги. Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся и увидел радиста с надувным спасательным жилетом в одной руке и парашютом – в другой.

– Снаряжение на случай аварии, сэр.

Я посмотрел на него. Сам он уже надел снаряжение, то же самое сделали и два его колени.

– Положите за кресло.

Бросив взгляд на Эймоса, я увидел, что он тоже надел жилет и теперь пристегивал ремни парашюта. По его лицу было видно, что чувствует он себя не очень удобно. Он посмотрел на меня.

– Тебе тоже надо надеть.

– У меня своя примета. Если их не надевать, то они и не понадобятся.

Эймос не ответил, только пожал плечами. Радист вернулся на свое место и пристегнул привязной ремень. Я оглядел кабину.

– Все готовы?

– Да, сэр, – ответили они разом.

Я наклонился и щелкнул выключателем на приборной доске. Все индикаторные лампочки загорелись зеленым светом. Теперь они загорятся красным только в случае аварии.

– Ну, ребята, начали.

Я немного прибавил скорость. «Центурион» вздрогнул, нос его слегка зарылся в волны, потом медленно приподнялся. Теперь самолет напоминал моторную лодку с задранным носом. Я взглянул на приборы, указатель скорости показывал девяносто.

До меня донесся голос Эймоса:

– Расчетная скорость взлета сто десять.

Я кивнул и увеличил скорость. Стрелка подползла к отметке сто, потом сто десять. Волны стучали в дно фюзеляжа, как заклепочный молот. Увеличив скорость до ста пятнадцати, я потянул ручку управления на себя.

Некоторое время ничего не происходило, и я увеличил скорость до ста двадцати. Внезапно «Центурион» задрожал и, подпрыгнув с поверхности воды, буквально взмыл в воздух. Стрелка указателя скорости скакнула к отметке сто шестьдесят, рычага управления двигались легко. Я бросил взгляд в окно, поверхность воды была в двухстах футах под нами. Мы летели.

– Черт побери, – выругался позади меня один из парней.

Эймос обвел всех торжествующим взглядом.

– Ну что, ребята, – сказал он, протягивая руку, – платите.

Он посмотрел на меня и улыбнулся. – Я поспорил с каждым из них на доллар, они утверждали, что эта штука никогда не поднимется с воды.

Я улыбнулся в ответ. Машина медленно набирала высоту. На высоте шесть тысяч футов я развернул ее на запад, направив прямо в сторону заходящего солнца.

* * *

– Ей так легко управлять, как детской коляской! – радостно воскликнул Эймос со своего кресла.

Я посмотрел на него, стоя позади кресла радиста, который объяснял мне действие нового автоматического прибора записи сигналов. Можно было всего один раз отправить радиограмму, а потом включить автоматику, и прибор будет посылать записанную радиограмму до тех пор, пока не сядут батареи.

Лучи заходящего солнца окрасили седые волосы Эймоса в огненно-рыжий цвет, какой был у него в молодости. Я посмотрел на часы, они показывали пятнадцать минут седьмого. Мы находились над Тихим океаном в двухстах милях от берега. Пора было возвращаться.

– Эймос, – сказал я, – не хочется совершать первую посадку в темноте.

– Значит, капитан, как говорят на флоте, ложимся на обратный курс, – сказал радист, улыбнувшись.

– Отлично, матрос. – Я повернулся к Эймосу: – Ложимся на обратный курс.

– Есть, сэр.

Машина накренилась и плавно пошла на разворот, а я снова склонился над плечом радиста. Внезапно самолет тряхнуло, и я рухнул бы на него, если бы не успел ухватиться за его плечи.

– Опять неисправность в пятом двигателе, – крикнул бортинженер.

Я кинулся к своему креслу и посмотрел в окно. Из двигателя фонтаном било масло.

– Выключить его! – крикнул я, пристегиваясь ремнем. Жилы на шее Эймоса вздулись и стали похожи на стальную проволоку, он вцепился в штурвал, пытаясь удержать дергающуюся машину. Я ухватился за свой штурвал, и мы вместе выровняли ее.

– Пятый двигатель отключен, сэр, – крикнул бортинженер.

Я бросил взгляд на двигатель. Винты медленно вращались под действием ветра, но масло из двигателя не текло. Я повернулся к Эймосу. Он побледнел, по лицу его струился пот, но равно он улыбался.

– Мы без труда сможем посадить его и на пяти двигателях, – сказал он.

Судя по расчетам, мы могли бы вернуться и на трех двигателях, но мне бы не хотелось до конца испытывать судьбу. Я посмотрел на приборную доску. Против пятого двигателя горела красная лампочка. Вдруг начала мигать красная лампочка против четвертого двигателя.

– Что за черт?! – Я повернулся, чтобы взглянуть на четвертый двигатель. Он тоже начал чихать и глохнуть.

– Проверить четвертый двигатель! – крикнул я и повернулся к приборной доске. Красная лампочка горела против трубопровода четвертого двигателя. – Засорился трубопровод четвертого двигателя! Продуйте сжатым воздухом!

– Есть, сэр, – прозвучало в ответ, а затем я услышал щелчок включения вакуумного насоса. Передо мной вспыхнула еще одна красная лампочка.

– Вакуумный насос не работает, сэр.

– Отключить четвертый двигатель, – приказал я, так как не было никакой надежды на то, что трубопровод прочистится сам. Засоренные трубопроводы имели тенденцию к возгоранию.

– Четвертый двигатель отключен, сэр, – прозвучал ответ на мою команду.

После напряженных десяти минут я почувствовал некоторое облегчение, пожалуй, беспокоиться уже было не о чем. У нас оставалось еще четыре двигателя.

– Думаю, что теперь все будет в порядке, – сказал я.

Мне следовало бы держать на замке свой поганый рот. Потому что не успел я сказать это, как начал чихать и глохнуть первый двигатель. Приборная доска передо мной светилась теперь, как рождественская елка. Вслед за первым зачихал шестой двигатель.

Я бросил взгляд на указатель высоты. Высота была уже пять тысяч футов и продолжала падать.

– Вышел из строя главный бензонасос! Дать сигнал бедствия и приготовиться к высадке! – крикнул я.

До меня донесся голос радиста.

– Мэйдэй! Мэйдэй![5] Экспериментальный борт «Корд Эрк-рафт». Терпим бедствие над Тихим океаном примерно в ста двадцати милях к западу от Сан-Диего. Повторяем координаты, примерно сто двадцать пять миль к западу от Сан-Диего. Мэйдэй! Мэйдэй!

Я услышал громкий щелчок, и начался повтор радиограммы. Меня тронули за плечо. Я обернулся и увидел радиста. Сначала я удивился, но потом вспомнил, что радиограмма записана и теперь будет повторяться автоматически.

– Если мы нужны, то останемся, сэр, – напряженно сказал он.

– Этот полет не во имя Господа и страны, матрос, а ради денег. Так что прыгайте. – Я посмотрел на Эймоса, который продолжал сидеть у штурвала. – И ты тоже, Эймос.

Он не ответил, молча отстегнул привязной ремень и встал. Я услышал, как открылась дверь кабины и они пошли к аварийной двери в пассажирском салоне.

Указатель высоты показывал три тысячи восемьсот, я выключил первый и шестой двигатели. Может быть, мне удастся посадить самолет на воду, если два оставшихся двигателя смогут продержаться на топливе, оставшемся от вышедших из строя. На высоте три тысячи четыреста вспыхнула красная лампочка аварийной двери. Это означало, что ее открыли. Я бросил взгляд в окно и увидел, как друг за другом раскрылись три парашюта. На указателе высоты было две тысячи восемьсот.

вернуться

5

«Помогите» – международный сигнал бедствия.