– Дорогу!

Сначала из ангара показался хвост «Центуриона», самолет напоминал гигантского страшного кондора, летящего задом. Фюзеляж, похожий на жирную свинью, двигался по направлению к воде. Из ангара раздался сильный шум, и меня чуть не сбила с ног толпа людей, выкатывавших самолет. Не успел я очухаться, как они уже подкатили самолет к кромке воды. В толпе я заметил Эймоса, который орал не меньше других.

Раздался мощный всплеск, и «Центурион» плюхнулся в воду. Голоса внезапно смолкли, когда хвост самолета погрузился в воду и три больших руля почти скрылись под водой. Потом снова раздались торжествующие возгласы – самолет выровнялся и спокойно закачался на поверхности воды. Он начал разворачиваться и отплывать от верфи. Заскрежетали большие лебедки, подтягивавшие его обратно. Крики не смолкали. Я подошел к Эймосу.

– Что вы, черт возьми, делаете? – заорал я, пытаясь быть услышанным.

– То, что ты сказал, – испытываем «Центурион» на воде.

– Идиот! Ты ведь мог утопить его. Почему ты не воспользовался испытательной камерой?

– Не было времени. Камеру я смог бы достать самое раннее через три дня, а ты сказал, что собираешься взлетать завтра.

Лебедки наполовину втянули самолет обратно на стапель, нос машины торчал из воды.

– Подожди здесь, – сказал Эймос. – Я дам задание людям, у них тройная оплата.

Он поспешил к тому месту, где рабочие уже установили трап. Эймос ловко, словно ему было вдвое меньше лет, вскарабкался по трапу, открыл дверь рядом с кабиной и исчез внутри самолета. Через минуту я услышал шум мотора, и откидной борт опустился, образовав проход в носовой части, достаточно широкий, чтобы в него мог въехать танк. Вскоре Эймос появился наверху пандуса.

– Отлично, ребята, – сказал он. – Вы знаете, что надо делать, пошевеливайтесь. Мы платим втрое не за разговоры.

После чего вернулся ко мне, и мы направились в его кабинет. На столе в кабинете стояла бутылка виски. Эймос достал из стенного шкафа два бумажных стаканчика и принялся разливать виски.

– Ты действительно собираешься лететь завтра? – спросил он. Я кивнул. – Я бы не полетел, – сказал Эймос. – То, что эта игрушка плавает, еще не значит, что она полетит. Там еще много всего, в чем нет полной уверенности. Но даже если она и взлетит, нет никакой гарантии, что удержится в полете. Она может рассыпаться на куски прямо в воздухе.

– Вот уж совсем ни к чему, – сказал я. – Хотя лететь мне в любом случае придется.

Эймос пожал плечами.

– Ты босс, – сказал он, протягивая мне один стаканчик, а другой поднося к губам. – Удачи тебе.

В два часа следующего дня мы еще не были готовы. Правый бортовой двигатель номер два гнал масло, как фонтан, каждый раз, когда его запускали, и мы никак не могли обнаружить причину утечки.

– Надо откатить самолет в мастерскую, – сказал Эймос.

– Сколько это займет времени?

– Часа два-три, если повезет и мы сразу обнаружим неисправность. Но лучше всего оставить его там до завтра.

Я посмотрел на часы.

– Нет нужды. До пяти у нас еще три часа светлого времени, – сказал я и, направившись в контору, добавил: – Вздремну немного у тебя в кабинете на диване. Как будет готово, сразу пришли за мной.

Однако уснуть в этом шуме и грохоте оказалось довольно сложно. Зазвонил телефон, и я встал, чтобы взять трубку.

– Алло, папа? – раздался голос Моники.

– Нет, это Джонас, я позову его.

– Спасибо.

Оставив трубку на столе, я пошел за Эймосом. Когда мы вернулись, он взял трубку, а я снова растянулся на диване. Услышав голос дочери, Эймос бросил на меня внимательный взгляд.

– Да, я сейчас занят. – Некоторое время он молчал, слушая Монику, потом улыбнулся. – Чудесно. А когда ты уезжаешь?.. Тогда я как только закончу работу, вылечу в Нью-Йорк. Мы отметим это дело. Поцелуй за меня Джо-Энн.

Он положил трубку и, подойдя ко мне, сказал:

– Это Моника.

– Я знаю.

– Она сегодня уезжает в Нью-Йорк. Хардин назначил ее главным редактором «Стиля» и велел немедленно быть на месте.

– Очень хорошо, – сказал я.

– Джо-Энн она тоже берет с собой. Ты ведь уже давно не видел девочку, да?

– Пять лет, с того момента, как ты увел их обеих из моего номера в Чикаго.

– Ты должен повидать ее, она очень похорошела.

Я посмотрел на него – Эймос Уинтроп в роли любящего деда?..

– Эймос, а ты, похоже, изменился, не так ли?

– Человек рано или поздно прозревает, – смущенно сказал Эймос. – Начинает понимать, что совершил много глупостей и причинил много боли людям, которых любил. И если он не последний подлец, то ему надо попытаться исправить свои ошибки.

– Я тоже слышал об этом, – саркастически заметил я. У меня не было настроения выслушивать нравоучения старого ублюдка, пусть даже и изменившегося. – Мне говорили, что обычно это происходит тогда, когда такой человек уже не в силах кого-нибудь трахнуть.

Старикан разозлился, и я узнал в нем прежнего Эймоса.

– Мне надо многое тебе сказать.

– Напри мер, Эймос?

– Все готово для установки двигателя, мистер Уинтроп, – раздался в дверях голос кого-то из персонала.

– Буду через минуту, – ответил Эймос и снова повернулся ко мне. – Напомни мне завтра об этом после полета.

Я усмехнулся ему вслед. Не такой уж он святой, чтобы его не в чем было упрекнуть. Я сел и принялся отыскивать под диваном ботинки.

Когда я вышел из кабинета, двигатель уже был запущен, работал он четко и мягко.

– Похоже, что теперь все в порядке, – сказал Эймос, оборачиваясь ко мне.

Я посмотрел на часы – половина пятого.

– Тогда начинаем. Чего еще ждать?

Эймос взял меня за руку.

– Мне действительно не удастся переубедить тебя?

Я покачал головой. Семнадцать миллионов были серьезным аргументом. Он поднес рупором руки ко рту и крикнул:

– Всем, за исключением летной команды, покинуть самолет.

Двигатель замолк, и воцарилась тишина. Через несколько минут последний рабочий покинул самолет через откидной борт. Из маленького окна кабины выглянул человек.

– Приказание выполнено, мистер Уинтроп, – сказал он.

Мы с Эймосом через откидной борт попали в грузовой отсек, по маленькому трапу поднялись в пассажирский салон и прошли в кабину. Там сидели трое молодых людей.

– Позвольте представить вам экипаж, мистер Корд, – сказал Эймос. – Справа Джо Кейтс – радист, в центре Стив Яблонски – инженер правого борта, двигатели один, три, пять, слева Барри Голд – инженер левого борта, двигатели два, четыре, шесть. За них можете не беспокоиться, все они ветераны флота и знают свою работу.

Мы обменялись рукопожатием, и я снова повернулся к Эймосу.

– А где второй пилот и штурман?

– Здесь, – ответил Эймос.

– Где?

– Это я.

– Черт возьми...

Уинтроп улыбнулся.

– Разве кто-нибудь знает эту крошку лучше меня? Я ведь больше полугода спал с ней каждую ночь, так что у меня больше прав на первый полет, чем у кого бы то ни было.

С этим нельзя было не согласиться. Я знал, что сейчас чувствует Уинтроп, такое же чувство испытал вчера я, когда собирался лететь на своем самолете.

Я опустился в кресло пилота.

– По местам, ребята.

– Есть, сэр.

Я улыбнулся про себя. Все в порядке, это были флотские парни. Я посмотрел на инструкцию на приборной доске.

– Закрыть откидной борт.

Внизу заработал двигатель. Через несколько минут на приборной доске вспыхнула красная лампочка и двигатель отключился.

– Борт поднят, сэр.

– Запустить первый и второй двигатели, – сказал я, щелкнув тумблерами запуска двигателей. Большие двигатели чихнули и выпустили облака черного дыма. Винты начали медленно вращаться. Когда двигатели набрали обороты, винты мягко засвистели.

– Правый борт двигатель один, режим нормальный, сэр.

– Левый борт двигатель два, режим нормальный, сэр, – отрапортовали бортинженеры.

Следующий пункт инструкции был мне незнаком. Вот уж, действительно, не самолет, а корабль с крыльями.