– Возможно, в этом и есть доля правды, – улыбнулся Ирвинг. – Но коммунисты очень активны в профсоюзах. А сейчас подписаны новые соглашения с профсоюзом директоров картин и с профсоюзом сценаристов, предусматривающие значительное повышение заработной платы. И коммунисты попытаются занять повсюду ключевые позиции. Теперь они взялись за ремесленников, а ты знаешь, каковы эти ремесленники. Они думают, что если коммунисты делают что-то для профсоюзов, то смогут сделать и для них. На носу выборы в профсоюз ремесленников, и если мы ничего не предпримем в самое ближайшее время, то окажемся в роли сторонних наблюдателей. Если это произойдет, то ты быстро поймешь, что с ними гораздо тяжелее вести дела, чем с нами.

– Так ты предлагаешь нам определить, с кем предпочтительнее вести дела: с вами или с коммунистами. А что об этом думают члены профсоюза? Неужели им нечего сказать?

В голосе Ирвинга зазвучало безразличие:

– Большинство из них тупицы, смотрят в рот тому, кто больше пообещает. – Он достал из кармана пачку сигарет. – Как раз сейчас они склоняются в сторону коммунистов.

Ирвинг прикурил и, когда убирал зажигалку обратно в карман, она тускло сверкнула золотом, а откинувшаяся пола пиджака обнажила черную рукоятку револьвера, висевшего в плечевой кобуре.

Вот как оно получилось – золотые зажигалки и револьверы. И два парня из нью-йоркского Ист-Сайда, стоящие в теплый весенний вечер под небом Калифорнии и говорящие о деньгах, власти и коммунизме.

– Чего ты хочешь от меня? – спросил Дэвид.

Ирвинг швырнул сигарету в урну.

– Коммунисты требуют повышения заработной платы на двадцать пять центов в час и тридцатипятичасовую неделю. Нас устроит повышение на пять центов сейчас и на пять центов в будущем году, и рабочая неделя тридцать семь с половиной часов. – Он посмотрел Дэвиду прямо в глаза. – Дэн Пирс сказал, что решение этого вопроса не в его власти и что он не может связаться с Кордом. Я ждал три месяца, больше ждать не могу. Начнется забастовка – потеряете вы и потеряем мы, но вы потеряете больше. А выиграют от этого только коммунисты.

Дэвид колебался. Для заключения подобного соглашения у него было власти не больше, чем у Пирса, но уже не оставалось времени, чтобы дожидаться Джонаса. Понравится это Джонасу или нет, но он примет решение.

– Договорились, – выдохнул Дэвид.

Ирвинг улыбнулся, обнажив белые зубы, и легонько похлопал Дэвида по плечу.

– Отлично, парень, – сказал он. – Я так и думал, что не составит большого труда убедить тебя. Завтра стачечный комитет встретится с Пирсом. Пусть сделают заявление. – Он повернулся к Розе. – Извините за доставленное беспокойство, доктор. Рад был увидеть вас.

– Все в порядке, мистер Шварц.

Дэвид и Роза посмотрели вслед Ирвингу, который перешел улицу и сел в кадиллак с откидывающимся верхом. Он завел мотор и, посмотрев на них, крикнул:

– Эй! А знаете что?

– Что? – спросил Дэвид.

– Как сказала бы твоя мама, вы составляете хорошую пару.

Дэвид посмотрел вслед удаляющемуся автомобилю, потом повернулся к Розе. Ему показалось, что она слегка покраснела. Он взял ее за руку.

– Моя машина на другой стороне улицы. – Почти всю дорогу до госпиталя Роза молчала. – Вас что-то беспокоит, доктор? – спросил Дэвид.

– Ну вот, теперь и вы, – ответила она. – Все называют меня доктором, а мне хочется, чтобы вы называли меня Роза.

Дэвид улыбнулся.

– О чем вы задумались, Роза?

Она перевела взгляд на приборный щиток.

– Ведь мы приехали в Америку, чтобы скрыться от них.

– От кого от них? – спросил Дэвид.

– Они такие же, как и в Германии, – раздраженно сказала она. – Фашисты. Гангстеры. Они действительно одинаковы и говорят те же самые вещи. Иди с нами, иначе попадешь к коммунистам. С нами проще, поэтому ты должен иметь дело с нами. Но что будет, когда вы обнаружите, что они все отняли у вас. Именно так они и действуют в Германии – спасают всех от коммунистов.

– Вы думаете, что мой друг Ирвинг Шварц фашист?

Роза посмотрела на Дэвида.

– Нет, ваш друг не фашист, – серьезно ответила она, – но им тоже движет жажда власти. Ваш друг очень опасный человек. Он носит револьвер, вы знаете об этом?

– Я видел, – кивнул Дэвид.

– Интересно, что бы он сделал, если бы вы отказались? – мягко сказала Роза.

– Да ничего. Остроносый не стал бы вредить мне.

Он снова поймал на себе взгляд ее серых глаз.

– Нет, я не имею в виду револьвер, – быстро сказала она. – Против вас у него есть другое оружие, экономическое оружие, способное развалить ваше дело. И все же мужчина не будет носить револьвер, если рано или поздно не собирается применить его.

Дэвид остановил машину перед больницей.

– А как, вы думаете, я должен был поступить? Отказаться от соглашения с Ирвингом и разрушить все, для чего работал все эти годы? Обмануть надежды вкладчиков? Выгнать служащих на улицу в поисках работы? Это я должен был сделать? Разве я виноват в том, что у наших служащих не хватает мозгов выбрать достойных представителей и следить, чтобы в профсоюзе велась честная игра?

Роза внезапно наклонилась и накрыла своими руками его руки, лежащие на руле. Руки у нее были сильными и теплыми.

– Конечно, это не ваша вина, – быстро сказала она. – Вы поступили правильно.

По длинной лестнице спустился привратник и открыл дверцу машины.

– Добрый вечер, доктор Штрассмер.

– Добрый вечер, Портер, – сказала Роза, выпрямилась и посмотрела на Дэвида. – Не хотите зайти посмотреть, где я работаю?

– Я не хочу мешать вам. Если не возражаете, я подожду в машине.

Роза улыбнулась и внезапно сжала его руку.

– Пожалуйста, пойдемте, мне будет приятно. Ведь не сердитесь же вы на меня за то, что я попыталась влезть в ваши дела?

Дэвид рассмеялся, и Роза, вытащив его за руку из машины, повела его вверх по больничной лестнице.

Дэвид стоял в дверях и смотрел, как Роза осторожно подняла маску с лица ребенка, затем протянула руку и взяла у сестры тампон.

– Будет немножко больно, Мэри, – сказала она, – но ты не двигайся и не разговаривай. Хорошо? – Девочка кивнула. – А теперь тихонько, очень тихонько, – голос Розы звучал тихо, успокаивающе, а руки быстро обрабатывали губы девочки тампоном. Дэвид увидел, что глаза девочки наполнились слезами, он подумал, что она дернет головой, но этого не произошло.

– Очень хорошо, – сказала Роза, и сестра взяла у нее тампон. – Ты храбрая девочка. – Сестра снова наложила на лицо ребенка маску. – Завтра утром мы снимем маску и ты сможешь пойти домой.

Девочка взяла со столика, стоящего рядом с ее кроватью, блокнот и карандаш, что-то быстро написала и протянула блокнот Розе. Та прочитала и улыбнулась.

– Завтра утром, после того, как снимем маску.

Дэвид увидел, как в глазах девочки мелькнули искорки радости. Роза повернулась к нему, и они вместе вышли в коридор.

– Теперь мы можем вернуться к твоей маме, – сказала Роза.

– Какая хорошенькая девочка, – сказал он, когда они ждали лифт.

– Да.

– А что с ней случилось?

– Заячья губа, девочка с ней родилась, – в голосе Розы прозвучали горделивые нотки, – а теперь она будет как все, и когда она будет играть с детьми, никто не будет дразнить ее или смеяться.

Дверь лифта отворилась, и они шагнули в кабину. Дэвид нажал кнопку, дверь закрылась. Он обратил внимание, что Роза все еще держит в руках записку. Дэвид взял листочек с детскими каракулями и прочитал: «Когда я смогу разговаривать?»

Он посмотрел на Розу.

– Вы должны испытывать удовлетворение.

Роза кивнула.

– Пластические операции – это не только исправление носов и подтяжка морщин у кинозвезд. Самое главное, что они помогают людям жить нормальной жизнью, как, например, в случае с Мэри. Вы просто не представляете, насколько сильно любое отклонение сказывается на психике ребенка.

Пока они шли через вестибюль, Дэвид все больше преисполнялся уважением к Розе. Около дверей привратник приложил руку к фуражке и сказал: