Перевод с немецкого

Бонн, 27 апреля [1842 г.] У механика Кремера

Дорогой… ^{557}

Вам не следует терять терпение, если мои статьи запоздают еще на несколько дней, — но действительно только на несколькодней. Бауэр, вероятно, передаст Вам на словах, что я в этом месяце, из-за всякого рода внешней сутолоки, почти совершенно не мог работать.

Однако у меня почти все готово. Я пошлю Вам четыре статьи: 1) «О религиозном искусстве», 2) «О романтиках», 3) «Философский манифест исторической школы права», 4) «Позитивные философы» [372], которых я немного пощекотал. Статьи эти по содержанию связаны между собой.

Статью о религиозном искусстве Вы получите в весьма сокращенном виде, ибо она незаметно выросла чуть ли не до размеров книги, и я втянулся в разного рода исследования, которые потребуют еще довольно продолжительного времени.

Я отказался от своего плана поселиться в Кёльне, так как жизнь там представляется мне слишком шумной, а обилие добрых приятелей не ведет к усовершенствованию в философии.

В «Rheinische Zeitung» я послал большую статью о нашем последнем рейнском ландтаге ^{558} с ироническим введением о «Preusische Staats-Zeitung». В связи с дебатами о печати я снова возвращаюсь к вопросу о цензуре и свободе печати, рассматривая его с иных точек зрения.

Таким образом, Бонн остается пока моим местопребыванием, — да и жаль было бы, если бы здесь никого не оставалось, на кого могли бы злиться святоши.

Вчера из Грейфсвальда прибыл Хассе,который всегда приводил меня в удивление только своими большими сапогами, как у деревенского священника. Он и говорил, совсем как сапог деревенского священника. Не обладая никакими знаниями, он готовится издать многотомное сочинение о скучном Ансельме Кентерберийском, над которым корпел целых десять лет [373]. Он полагает, что теперешнее критическое направление представляет собой временное явление, которое должно быть преодолено, толкует о религиозности как продукте жизненного опыта, под которым, вероятно, понимает свое успешное разведение потомства и свой толстый живот, ибо толстые животы могут свидетельствовать о различных свойствах и, как Кант говорит: если все идет вниз, то получается непристойность, если же вверх — религиозное вдохновение. Ох, уж этот благочестивый Хассе с его религиозными запорами!

Нас здесь очень позабавило то, что Вы писали в своих письмах о Фатке — о недостаточной «полноте сердца» у него. У этого сверхумного дипломатичного Фатке, который так охотно стал бы величайшим критиком и величайшим верующим, который всегда все знает лучше всех, — у этого Фатке к одной партии не лежит сердце, а к другой — голова. Hic ja-cet ^{559} Фатке — весьма примечательный пример того, до чего может довести страсть к картам и к религиозной музыке.

Пресловутый Фихте, который облекся здесь в мантию своей непопулярности, распустил слух, наполовину двусмысленный, будто его приглашают в Тюбинген. Факультет не идет навстречу его желанию — удержать его с помощью прибавки к жалованью.

Зак с благочестивейшими намерениями отправляется в Берлин, чтобы спекулировать на помешательстве своего брата и добиваться назначения на его место.

Всюду только война и беспутство, говорит Терсит, и если здешний университет нельзя упрекать в войнах, то, по крайней мере, в беспутстве у него нет недостатка.

Не собираетесь ли Вы осуществить свою поездку на Рейн?

Ваш Маркс

Впервые опубликовано в журнале «Documente des Socialismus», Bd. I, 1902 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

Берлин, 15 июня 1842 г. Dorotheenstrase, 56

Уважаемый г-н доктор!

Посылаю Вам статью для «Jahrbucher» [374]. Работу о Данте я пока отложил в сторону. Я бы прислал свою статью раньше, если бы у меня было хоть сколько-нибудь свободного времени.

Ваше письмо я получил после того, как оно проделало немало странствований. Вы спрашиваете, почему я не послал статью «Шеллинг и откровение» в «Jahrbucher». 1) Потому что я рассчитывал написать книгу в 5–6 листов и только в процессе переговоров с издателем вынужден был ограничиться объемом в 3 ¹/ ₂листа; 2) потому что журнал «Jahrbucher» до того времени занимал все еще несколько сдержанную позицию по отношению к Шеллингу; 3) потому что здесь мне посоветовали не нападать больше на Шеллинга в журнале, а лучше сразу выпустить против него брошюру. «Шеллинг — философ во Христе» тоже написано мной.

Кстати, я вовсе не доктор и никогда не смогу им стать; я всего только купец и королевско-прусский артиллерист [375]. Поэтому избавьте меня, пожалуйста, от такого титула.

Я надеюсь скоро послать Вам снова рукопись, а пока остаюсь с совершенным почтением

Ф.Энгельс (Освальд)

Впервые опубликовано в сборнике: «Archiv fur die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung». Jg. 11, 1925

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

Трир, 9 июля [1842 г.]

Дорогой друг!

Если бы меня не оправдывали обстоятельства, то я бы и не пытался оправдываться. Само собой разумеется, что я считаю для себя честью сотрудничество в «Anekdota», и только неприятные посторонние обстоятельства помешали мне прислать статьи.

С апреля до сегодняшнего дня мне, в общей сложности, удалось поработать, самое большее, пожалуй, четыре недели, да и то с перерывами. Шесть недель я должен был провести в Трире в связи с новым случаем смерти. Остальное время было распылено и отравлено самыми неприятными домашними дрязгами. Моя семья поставила передо мной ряд препятствий, из-за которых я, несмотря на ее благосостояние, оказался на время в самом тяжелом положении. Я отнюдь не собираюсь обременять Вас рассказом обо всех гадостях, с которыми мне пришлось столкнуться; истинное счастье еще, что пакости общественной жизни совершенно лишают человека с характером возможности раздражаться из-за личных неприятностей. В течение этого времени я писал для «Rheinische Zeitung», которой я уже давно должен был отослать свои статьи и т. д. и т. д. Я бы давно известил Вас об этих интермеццо, если бы не надеялся со дня на день закончить свои работы. Через несколько дней я еду в Бонн и не притронусь ни к чему, пока не кончу работ для «Anekdota». Понятно, что в такой обстановке я не сумел обработать в особенности статью «Об искусстве и религии» с той тщательностью, какой требует этот предмет.

Не думайте, впрочем, что мы здесь, на Рейне, живем в каком-то политическом Эльдорадо. Нужна самая непреклонная настойчивость, чтобы вести такую газету, как «Rheinische Zeitung». Моя вторая статья о ландтаге, касающаяся вопроса о церковной смуте, вычеркнута цензурой [376]. Я показал в этой статье, как защитники государства стали на церковную точку зрения, а защитники церкви — на государственную. Эта история тем неприятнее для «Rheinische Zeitung», что глупые кёльнские католики попали в ловушку, и выступление в защиту архиепископа могло бы привлечь подписчиков. Впрочем, Вы не можете себе представить, до чего подлы эти насильники и как глупо в то же время они поступили с ортодоксальным болваном. Но дело увенчалось успехом: Пруссия на глазах у целого мира поцеловала у папы туфлю, а наши правительственные автоматы расхаживают по улицам не краснея. «Rheinische Zeitung» сейчас подала жалобу по поводу этой статьи. Вообще для газеты начинается теперь борьба. Автор передовых статей в «Kolnische Zeitung», Гермес, экс-редактор прежней политической «Hannoversche Zeitung», стал на сторону христианства против философских газет в Кенигсберге и Кёльне. Если цензор опять не выкинет штуки, то в следующем приложении появится написанный мною ответ ^{560} . Религиозная партия на Рейне — самая опасная. Оппозиция за последнее время слишком привыкла к тому, чтобы выступать оппозиционно в рамках церкви.