Очень плохо, что ты уезжаешь в Америку. Но, по правде сказать, я не знаю, что иное можно тебе посоветовать, если в Швейцарии нет ничего подходящего. В Лондоне нелегко устроиться, и Лупус ^{715} еще ничего не нашел. Он сам ищет места, и я стараюсь достать ему здесь что-нибудь, но пока безуспешно. По части музыки здесь огромная конкуренция. В конце концов от Англии, и особенно от Манчестера, Нью-Йорк не так уже далек: ведь пароходы регулярно совершают рейсы, находясь в пути от среды одной недели до субботы следующей; путешествие редко продолжается полные десять дней. В Нью-Йорке ты встретишь и маленького Красного Беккера ^{716} . Он был последнее время экспедитором «Arbeiterzeitung», но там ли он еще, я не знаю, так как давно уже ничего о нем не слышал. Его последний адрес был: 24 North Williamstreet, верхний этаж; если ты не знаешь его теперешнего адреса, то его наверное можно узнать у Льевра, отель «Шекспир», или в «Staatszeitung». Вообще в Нью-Йорке очень много работы, и там очень не хватает постоянного представителя нашей партии, который был бы и теоретически подготовлен. Ты встретишь там весьма различные элементы; наибольшей трудностью, с которой ты столкнешься, будет то, что немцы, которых можно использовать и которые чего-либо стоят, легко американизируются и теряют всякое желание вернуться на родину. Кроме того, приходится учитывать особенность американских условий — легкость отлива избыточного населения в сельскую местность, неизбежно быстрый и все ускоряющийся рост процветания страны, благодаря которому буржуазный строй кажется им прекрасным идеалом и т. д. Те из тамошних немцев, которые думают о возвращении, это — по большей части опустившиеся субъекты, извлекающие из революции выгоду a lа Меттерних и Гейнцен. Наименее значительные из них наиболее жалки. Впрочем, ты найдешь в Нью-Йорке всю отечественную имперскую чернь [513]. Я не сомневаюсь, что ты там сможешь остаться. Кроме Нью-Йорка сносным местом является только Сент-Луис; Филадельфия же и Бостон — ужасные городишки. Было бы превосходно, если бы ты смог завоевать себе газету, в противном случае постарайся устроиться в «New-Yorker Staatszeitung», которая относится к нам очень хорошо и европейские корреспонденции которой все время находились под нашим контролем.

Письма оттуда лучше всего посылать через меня. В таком случае почтовые расходы будут оплачиваться фирмой.

О казарме я мало что слышал, кроме того что Виллих поссорился с этой бандой и вышел из казармы. Как пишет мне Маркс, остов армии будущего уничтожен ^{717} , и Виллих очутился без Безансона. Какой ужас! Но этот Виллих не только дурак, но и подлый, вероломный, злобный человек; его злоба, поставленная на службу его колоссальнейшему и совершенно невероятному тщеславию и самопреклонению, не знает никаких границ. Я никогда еще не встречал такого изолгавшегося субъекта, Уверяю тебя, что я буквально ни разу не слышал от него ни одного правдивого слова. Ты не можешь себе представить, во что превратила этого субъекта навязчивая идея о том, что он именно и есть тот человек, военный, политический и общественно-организаторский гений которого должен привести революцию к победе и полному завершению. Конечно, эта мания развивалась у него постепенно. Я считаю его способным решительно на всякую подлость, но все же не думаю, что он на этот раз совершил прямое предательство. Гамбургская история объясняется иначе; предателем оказался не Брун — единственный тамошний агент Виллиха и Шаппера; говорят, что проболтался Хаупт, но я не могу этому поверить.

Этой шайке мы предоставляем, разумеется, делать все, что ей угодно, и вся ее деятельность ограничивается, конечно, хвастовством, измышлением сумасбродных планов и бранью по нашему адресу. Все это нам совершенно безразлично. Нам нет надобности следить за этой публикой, — это делает за нас прусская полиция. В кабачке Шертнера, где они заседают, не произносится ни одного слова, о котором бы не доносили полиции.

Во всяком случае напиши мне еще раз до своего отъезда. Сообщи мне название судна, на котором ты уезжаешь, тогда я смогу узнать по здешним газетам, когда оно прибудет в Нью-Йорк. Из Нью-Йорка немедленно сообщи свой адрес. Адрес Маркса — 28, Deanstreet, Soho square, Лондон.

Сердечный привет.

Твой Ф.Энгельс

Слышал ли ты что-нибудь о Дронке? Он все еще сидит в Женеве, и адрес его ты можешь узнать от Шустера.

Впервые полностью опубликовано на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXV, 1934 г.

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

МАРКС — ГЕРМАНУ ЭБНЕРУ [514]

ВО ФРАНКФУРТ-НА-МАЙНЕ

[Копия]

[Лондон, вторая половина августа 1851 г.]… Вы, вероятно, читали в различных немецких газетах статью из полуправительственной«Lithographische Correspondenz», в которой официальная немецкая эмиграция в Лондоне объявляет публике о своем братском сплочении, о своем конституировании в целостную организацию. Вся жаждущая соглашения демократия распадается на три клики: клику Руге, клику Кинкеля и неописуемую клику Виллиха. Между всеми тремя парят занимающие промежуточное положение боги: мелкие литераторы, такие как Мейен, Фаухер, Оппенхейм и др., бывшие берлинские соглашатели [515], наконец, Таузенау с несколькими австрийцами.

Как и подобает, мы начнем с А. Руге, этой пятой спицы в колеснице европейской центральной демократии [516]. А. Руге прибыл в Лондон, право же, не как муж, увенчанный лаврами, О нем было известно только то, что в критический момент он удрал из Берлина и позднее тщетно выпрашивал у Брентано пост посланника в Париже; что на протяжении всего периода революции он всякий раз, когда распространялись иллюзии, постоянно с той же самой непоколебимостью подхватывал их и однажды в момент вдохновения даже сделал открытие, что современные конфликты легче всего разрешаются по «дессаускомуобразцу». Именно так он назвал фарс с маленьким образцовым роялистски-конституционно-демократическим государством. Однако он твердо решил стать в Лондоне великим мужем. Как всегда, он принял меры по установлению связей с одной из провинциальных демократических газет в Германии, дабы иметь возможность бесцеремонно занимать немецкую публику болтовней о своей важной особе. На этот раз жребий выпал на долю «Bremer Tages-Chronik». Теперь Руге мог начать свои дальнейшие операции. Так как он изъясняется на весьма ломаном французском языке, никто не мог ему помешать представиться иностранцам в качестве значительнейшего мужа Германии, но Мадзини сразу же совершенно верно оценил его как заурядного человека, которому он без церемоний сможет поручать подписывать свои манифесты от имени немцев. Таким образом, А. Руге стал пятой спицей в колеснице временного правительства Европы и ставленником Мадзини, как о нем однажды выразился Ледрю-Роллен. А. Руге почувствовал, что он превзошел собственный идеал. Однако теперь дело шло о том, чтобы придать себе видимость власти также и в глазах Мадзини и Ледрю-Роллена и доказать, что на чашу весов предстоит бросить больше, чем сомнительное имя. Поэтому А. Руге решил совершить три великих деяния. Он образовал вместе с гг. Хаугом, Ронге, Струве и Кинкелем так называемый немецкий центральный комитет [517]. Он основал журнал со скромным названием «Kosmos» и, наконец, выпустил заем на десять миллионов франков для размещения среди немецкого народа, которому он в качестве компенсации гарантировал завоевание свободы. Десять миллионов не поступали, но зато «Kosmos» скончался, а центральный комитет распался на свои первоначальные составные части. «Kosmos» вышел лишь три раза. Классический стиль Руге обратил в бегство непосвященных читателей. Тем не менее с помощью журнала «Kosmos» было сделано чрезвычайно много, поскольку А. Руге смог выразить на бумаге свое удивление тем, что королева пригласила к себе в Виндзорский замок не его, а г-на фон Радовица, и поскольку он сам изготовил письма, в которых приветствовал себя из Германии «в качестве временного правительства» и от имени своих легковерных друзей заранее выражал сожаление о том, что по возвращении в отечество «государственные дела» не позволят ему поддерживать всякого рода более интимные частные отношения.