Эти замечания, как видишь, относятся лишь к твоему modus illustrandi ^{296} . По существу же все совершенно правильно.

Твой Ф. Э.

Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

[Манчестер], среда, 26 февраля [1851 г.]

Дорогой Маркс!

Твое письмо от 23-го со штемпелем от 25-го я получил сегодня утром. В будущем посылай мне письма всегда по адресу: гг. Эрмен и Энгельс, Манчестер. Тогда письма будут доходить ко мне быстрее и вернее, так как я часто не бываю дома, а почтовые чиновники и без того иногда направляют письма, адресованные мне на квартиру, ко мне в контору, где я во всяком случае бываю раз в день. По возможности пользуйся первой лондонской вечерней почтой — до шести часов на Черинг-Кросс или до пяти с половиной в небольших почтовых отделениях: тогда письма наверняка будут на следующий день в 10 часов утра в конторе.

Ты забыл приложить письмо от Дронке. Пришли мне его поскорее, я хотел бы ему написать специально для того, чтобы вновь завязать переписку с Лупусом ^{297} , о котором я даже не знаю, где он сейчас, так как на все мои письма не получаю никакого ответа. Если ты предпочитаешь не платить почтового сбора и не нести почтовых расходов за письма, посылаемые за границу, то присылай их мне или скажи, чтоб их адресовали на мое имя, а я подсуну их фирме.

В «Constitutionnel» сказано, что Д'Эстер выслан из Швейцарии и уже покинул ее — известно ли тебе что-нибудь об этом?

Твой атлас спасен. Я в конце концов отказался его продать и пока что оставил его здесь, так как он мне очень нужен; я читаю теперь историю Консульства и Империи в изложении французских и английских историков, специально с военной точки зрения. Лучшее, что я нашел до сих пор в этой области, это «История войны на Пиренейском полуострове» У. П. Нейпира (ныне генерала). У него есть свои причуды, как у всех Нейпиров, но наряду с этим он обнаруживает чрезвычайно много здравого смысла и, что еще важнее, чрезвычайно верный взгляд при оценке военного и административного гения Наполеона. Француз был бы совершенно неспособен написать такую книгу. Тьер в смысле исторической достоверности и даже правильности оценки ни на волос не выше жалкого тори Саути, покойного поэта-лауреата, который также написал ругательную и хвастливую историю Испанской войны [216]. Нейпир только чересчур сильно выдвигает на передний план своего главнокомандующего Веллингтона, но я еще недостаточно далеко продвинулся в чтении его книги, чтобы иметь возможность составить себе по этому поводу окончательное суждение.

Твои сообщения о гражданах Блане и Гарни я себе намотаю на ус. От последнего я все еще ничего не получал. Я так и думал, что в этой истории замешан его spiritus familiaris ^{298} . Она испытывает безграничное почтение к великим мужам и становится все более и более неприятной. Во всяком случае, когда он снова заявится к нам, надо дать ему это почувствовать. Что касается маленького Блана, то не мешало бы, при первом возможном случае, дать разбор его полного собрания сочинений; ты бы взял на себя «Организацию труда» и «Историю революции», а я «Десять лет»; помимо того мы вместе дали бы критику его идеи производственной ассоциации, осуществленной на практике после февраля, а также «Страниц истории». На пасхе я приеду в Лондон, и тут уже кое-что можно будет сделать. Сами эти вещи можно было бы здесь дешево купить в бельгийском издании. Так как интрига с моим стариком ^{299} , по крайней мере пока, мне вполне удалась, то я устроюсь здесь основательно и, кроме того, выпишу свои книги из Брюсселя. Может быть, ты хочешь получить что-нибудь из Кёльна, тогда извести меня об этом; я буду писать на днях Даниельсу о своих вещах, и мы можем тогда попросить его упаковать все вместе. NB. Все, но только не английские книги, перепечатанные на континенте.

О дальнейшей истории с моим стариком и о той новой интриге, которую я должен был затеять, с одной стороны, чтобы продлить мое пребывание здесь под предлогом того, что я незаменим, и, с другой стороны, чтобы не дать чрезмерно загрузить себя работой в конторе, я расскажу тебе устно. Через полтора месяца все равно пасха, а дело требует подробного изложения. Одно во всяком случае ясно: мой старик должен будет мне за все это дорого заплатить, и притом наличными денежками, особенно когда он еще раз побывает здесь, и я его еще больше впутаю во все это дело. Трудность заключается в следующем: нужно занять официальное положение в качестве представителя моего старика по отношению к Э[рменам] и все же внутри здешней фирмы не занимать никакогоофициального поста с обязательством работать и с жалованьем от фирмы.

Но я все-таки надеюсь это осуществить; мои деловые письма привели в восхищение моего старика, и мою готовность остаться здесь он расценивает как большую жертву. Для меня это означает или вскоре будет означать пять добавочных фунтов в месяц, не считая позднейших прибавок.

Твой Ф. Э.

Не забудь мне прислать для развлечения в моем одиночестве кёльнские анекдоты, как только ты их получишь и прочтешь ^{300} .

Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart. 1913

Печатается по рукописи

Перевод с немецкого

[Лондон, 26 февраля 1851 г.]

Дорогой Энгельс!

Из писем Пипера и Шрамма, которые я тебе посылаю, ты узнаешь факты со слов самих участников. Таким образом ты всего лучше составишь собственное суждение. Непостижима подлость со стороны 200 «братских» [217]разбойников, которые свою жажду революционных подвигов проявили на двух безоружных людях, непостижима подлость «дорогого» ^{301} , Ландольфа, Луи Блана и т. д., спокойно смотревших на это и повторявших свои заученные фразы о братстве.

Кое-какие подробности из разговора Шрамма с Гарни: Г[арни] подчеркнул, что Шаппер его «старый знакомый» и что во время нашего пребывания в Брюсселе он был с ним в очень близких отношениях.

Кстати: весь отчет особрании гг. Луи Блан и компания, еще за день до того, как оно состоялось, отослали в одну парижскую газету.

Судебный процесс уничтожил бы Л. Блана. Ты представляешь себе, какая пища для «Times», особенно ввиду того, что Бартелеми, этот «каторжник», «убийца» и т. д., фигурировал бы в качестве обвиняемого и подстрекателя к убийству. Ведь во время этого избиения Бартелеми сказал, указывая на Шрамма: «Это — гадина, его нужно раздавить».

Судебный процесс имел бы только следующийскверный результат: проектируемая Гарни и Джонсом газета лопнула бы, Гарни и «Братские демократы» пошли бы прахом, газета «Times» торжествовала бы, Пипер потерял бы свое место (он достаточно благороден, чтобы об этом не спрашивать), а Шрамму и т. д, все чартисты вместе в конце концов все же сломали бы шею. Как поступить? Завтра переговорю об этом с Джонсом. Друг Гарни вместе с Шаппером, кажется, полагают, что все спокойно обойдется. Гарни даже не счел нужным предпринять по отношению к нам необходимые шаги и пойти на соответствующие уступки. Этот осел затрудняет таким образом положение. Нельзя же не реагировать на всю эту мерзость.