— Все верно. Как мы тогда с вами условились, я дал кодовый сигнал о состоявшейся встрече. Мы с ним действительно виделись и разговаривали, прямо вот как сейчас говорим.

— И что же так взволновало тебя? Так, что ты попросил личной встречи?

— Я долго думал над моим разговором с русским. И у меня сложилось впечатление, что мы, сами того не желая, прикоснулись к чему–то непонятному. Природы чего мы пока еще не понимаем.

— Что за пессимизм, гауптштурмфюрер? Чего тут непонятного может быть? Ну — диверсант, ну — талантливый, так чего же вам неясно?

— Как вам сказать… Попробую пояснить. Леонову сейчас сорок пять лет, то есть родился он еще при царе и первоначальное обучение прошел еще тогда. Навряд ли это была церковно–приходская школа, как вы полагаете?

— Ну… возможно. И что из этого? Допустим, что он еще из старого состава русской разведки или чего–то подобного. Это что–то сильно меняет?

— Он назвал свое место службы.

— А! Это уже плюс! И из какого гнезда вылетают столь зловещие птенцы?

— Спецподразделение «А» Первого Главного Управления КГБ СССР.

— Это еще что за фирма?

— Не слышал. Я осторожно навел справки у коллег из абвера и у наших спецов — то же самое. Никто ничего не знает о таком подразделении.

— Ну, мало ли что могли напридумывать русские в последнее время. В конце концов, это вообще не наше дело. Подкинем эту информацию ребятам из шестого управления, пусть у них голова болит.

— Со слов русского, это подразделение существует уже давно. И он служит в нем тоже не первый год. Он сказал — почти двадцать лет.

— Тем более! Фитиль от руководства этим парням обеспечен! Прозевать существование целого спецподразделения — за это по головке не погладят.

— Леонов свободно говорит по–английски. И, как я понял, не только на этом языке. Зачем обычному диверсанту такие знания?

— Так… Это новость… Такими кадрами не разбрасываются попусту…

— То же самое я ему и сказал. И знаете, что он мне ответил?

— Что же?

— Что таких специалистов, как он, — много.

Рашке крякнул. Покрутил головой, ослабляя вдруг ставший тесным воротник.

— Ничего себе… Он не сказал сколько?

— Сказал — достаточно.

— Знать бы, каковы его представления о достатке… Черт! Генрих, ты только усугубил мое плохое настроение! Надеюсь, что хотя бы здесь он один такой?

— Исходя из наших данных — один.

— И за то хвала Господу! Кстати, как наши задумки? Удались?

— В полной мере. Он согласился принять от меня консервы и галеты.

— Ага! Я же говорил, что у него плохо с продовольствием!

— По–видимому. Во всяком случае, посланные за ним следом солдаты нашли его место ночевки.

— И что там?

— «Подарки» подействовали. Мы обнаружили там забытый кинжал. Нашли две вскрытые банки консервов из специальной серии. След русского от места ночевки был неровным, петляющим. Совсем непохожим на предыдущий. Потом он, по–видимому, оправился, пошел ровнее.

— Так! До места встречи ему идти еще два дня… За это время он нажрется препарата по самые уши. Профессору об этом ты ничего не говорил?

— Нет. Он вообще со мной не общается. Сильно раздражен на нас всех.

— Черт с ним! Лишь бы его «выпускники» отработали как нужно. Ладно, Генрих, хоть тут ты меня порадовал! Где там автомобиль? Поехали!

Похоже, что немцы все–таки играют в какую–то хитрую игру. Не зря мне сразу же не понравилось слишком уж уважительное поведение Горна. Ну, в плане сигаретами угостить — тут в принципе все может быть. Но вот кормить противника? Нонсенс. Не катит. Вряд ли немец, тем более эсэсовец, будет проявлять подобное рыцарство. Поэтому сразу после выхода из оврага я попер, что твой конь, — только пятки сверкали. Риск нарваться на немцев был, но вариантов других у меня не имелось. Пустят ли они за мной «хвоста»? Я бы пустил. Так что не будем думать, что они дурнее. Возьмем это за аксиому — «хвост» есть. Ну что ж, поработаем на публику. Через несколько часов я остановился и принялся за «художества». Первым делом перекусил из своих запасов. Пустые банки спрятал в ранец. Вес небольшой, зато следов никаких. Кстати, немец у меня его не видел, так что — плюс. Не знает о моих запасах, уже хорошо! Вряд ли ему точно известно, что возил с собой в багажнике их водитель. Потом я осмотрел немецкие «подарки». Банка как банка, ничего особенного. Какие там у них маркировки на консервах были — черт его знает! Я, во всяком случае, не знал. Так что мне эти буквы и цифры не говорили ничего. Распотрошив пару банок, я щедро накормил их содержимым лесное зверье. Авось кто–нибудь да сожрет до утра. Банки отнес к месту своего предполагаемого ночлега и оставил там. Воткнул в дерево кинжал. Не жалко, у меня еще есть. А вот этим после того, как я открывал им «подарки», пользоваться было как–то… стремно… Покатавшись спиной по земле, я изобразил место сна, после чего рванул в ночной лес со скоростью хорошо пришпоренной лошади. Стемнело, так что и не пришлось особенно выеживаться, изображая неуверенную походку. Только под утро, когда ноги уже совсем загудели от усталости, я забылся–таки тревожным сном. Будем надеяться, что разрыв у меня с немцами составляет не менее нескольких часов — времени отдохнуть хватит.

Радиограмма

Третьему.

След русского потерян. Направление его движения до момента потери следа соответствовало указанному.

Девятнадцатый.

Девятнадцатому.

Наблюдение прекратить, поисков русского не предпринимать. Возвращайтесь на базу прежним путем.

Третий.

Вот уже целый день я лежу в развалинах дома и разглядываю эту деревню. Вернее, то, что когда–то ею было. Не так давно что–то, вероятнее всего — подбитый самолет, со всего размаху пропахало неслабую борозду через почти половину деревни. И в конце этой борозды рвануло. Да так, что местность стала напоминать лунный пейзаж. Видимо, после этой катастрофы население и покинуло деревню. Или немцы его отселили. В данном случае это не главное. Гораздо больше меня интересовало то, почему именно данное место было выбрано немцами для предстоящих… гм–м… «показух»? Что, вокруг ничего более интересного не нашлось? Да хоть бы и в том самом овраге, например. Блокируй выходы и запускай туда своих, как он их там называл? А, «выпускников»! Почему здесь? Почему не там? Значит, есть именно тут какой–то подвох. Есть у них тут преимущество, понять бы — какое?

Разложим по полочкам все, что я уже успел рассмотреть. Выходов из деревни несколько. И если парочку перекрыть можно вполне без проблем, то вот с остальными… Тут не все так просто… Есть еще по меньшей мере три выхода, где подобный фокус затруднителен: слишком близко подходит лес. Видимо, именно поэтому там и пасутся фрицы. Они постарались максимально возможно заблокировать ту сторону деревни, через которую я мог бы уйти дальше. Противоположная сторона ими не охраняется. Дабы я мог беспрепятственно в деревню войти. Что я и сделал этой ночью. Хотелось бы надеяться, что незаметно для них. Ну, еще бы! Ждут они меня тут только завтра. Не зря же я намекнул Горну на свою усталость. Вот пусть они и думают, что я еще отсыпаюсь где–то в лесу. А я уже здесь, лежу и смотрю. И пока не понимаю — почему здесь? Что тут такого особенного в этой деревне? Улицы… Их в деревне три. И через две из них пролегла борозда, пропаханная самолетом. Расположены эти улицы как бог на душу положил и с одной точки не просматриваются. Некоторые не поврежденные взрывом дома немцы для чего–то разобрали. Не просто снесли или взорвали, а именно что разобрали, вывезя остатки куда–то из деревни. Зачем? Немцы — педанты и просто так ничего не делают. Значит, зачем–то им это было нужно. Есть ли какая–нибудь в этом закономерность? Разобраны совсем разные дома, так что версию об определенном типе стройматериалов можно исключить. Да и просто напилить бревен в лесу было бы проще и менее затратно. Так что причина тут другая. Какая же? Чем, например, вызвано желание разобрать именно эти дома, а не какие–то другие? Расположение домов? А что, очень даже может быть… Мысленно сопоставив точки расположения домов, я убедился, что разобранные дома находились на нескольких линиях. Проследив их направления, я понял: линии не параллельны и сходятся к одному центру. Место это находилось за пределами деревни. Холм, на котором когда–то стояла церковь или что–то подобное. Кстати говоря, если это была церковь, то это уже не деревня — село. Да и улиц тут многовато для деревни. Что это мне дает? Посмотрим позже, а сейчас продолжим рассматривать остатки церкви. Снесли это строение достаточно давно. Сейчас там виднелся только остаток фундамента. Остаток ли? Что–то высоковато для фундамента… Я не большой знаток архитектуры, но вот чтобы в церквях строили такие высокие фундаменты? Да и в других постройках — тоже. Тут не север, нет необходимости настолько поднимать здание над грунтом. Жаль, нет бинокля, но и так можно понять, что фундамент надстроили, он стал выше на пару метров. Значит, это наблюдательный пункт. Его спрятали от посторонних взглядов и нежелательных гостей. Часто ли его используют? Ведущая к нему колея достаточно хорошо накатана, стало быть, посещают его достаточно часто. Насколько? Ну… пару раз в неделю — это совершенно точно.