Майор повернулся к двери и замер.

Прямо напротив него стоял мрачный мужик. В правой руке у него был револьвер с каким–то набалдашником на стволе.

— Кто вы такой?! — рука фон Бюлова дернулась к кобуре. — И что вы тут делаете?!

— Не надо кричать, майор. И не хватайтесь за пистолет, а то я буду вынужден вас застрелить. На револьвере глушитель, и выстрела часовой не услышит. Сядьте! И не надейтесь на своего денщика, он уже спит.

— Спит?

— Ага. Вечным сном. Коим можете вскорости заснуть и вы…

— Вы хотите меня запугать? Не выйдет! Я уже много повидал в жизни и смерти не боюсь.

— Значит, соображать научились. Уже хорошо. Сядьте, майор! Не испытывайте мое терпение. Мне нужно с вами поговорить. А пистолет ваш я пока заберу.

Фон Бюлов медленно сел в кресло.

Его собеседник присел на стул, еще не остывший после сидевшего в нем ранее обер–лейтенанта.

— Изучаете рапорт? — стволом револьвера показал он на стол. — Разрешите полюбопытствовать?

Майор молча толкнул в его сторону лист бумаги.

— Благодарю. Так… ага… хм, тридцать человек? Однако…

Он вернул лист бумаги на стол.

— В данном документе есть ошибка.

— Там их много.

— Я имею в виду нечто иное. Там неправильно указано количество нападавших.

— Хотите сказать, что их было больше?

— Ненамного. Но дело не в этом. Непосредственно бой вели всего два человека. Остальные играли роль оцепления. Чтобы никто не сумел убежать.

— Не понимаю вас. Оцепление? Зачем?

— Я уже сказал вам, чтобы никто из окруженных не сумел убежать.

— Но… почему?

— Экзамен сдавали.

— Что?!

— Вы когда–нибудь слышали о подразделениях специального назначения НКВД?

— Нет.

— Возможно. Тем не менее они есть. Так уж вышло, что ваши солдаты подвернулись им под руку, когда они направлялись для сдачи экзамена. Имеется в виду экзамен на тему «Штурм противника в населенном пункте». Вот и решили далеко не ходить. Этот дом или другой — какая разница?

— И вы хотите сказать, что все это сделали два человека?

— А что ж тут такого невероятного? В истории нашего подразделения были бои и посерьезнее. Двадцать человек взяли штурмом укрепленный дом, оборонявшийся батальоном солдат. И потеряли всего четверых.

— И что вы хотите от меня?

— Понимания, господин майор. Вы ведь солдат?

— Да!

— Я тоже. Пусть вас не смущает этот наряд. По званию я даже старше вас. Не мог же я идти по городу в советской военной форме? Нет, не сомневайтесь, дошел бы все равно. Только вот спокойного разговора не получилось бы.

— Что вам нужно?

— Вы можете указать в своем рапорте, что нападение было совершено регулярной частью войск РККА?

— Могу. А зачем? Что это даст мне или вам?

— У вас не будет основания подвергать репрессиям местное население. Оно не отвечает за армию. Партизаны — другое дело. Но их в деревне не было.

— Но полицай…

— Подпишет то, что вы ему скажете. Он же не совсем еще выжил из ума?

— Вы его видели?

— Нет. Хотите, чтобы и его я навестил? Без проблем.

— Допустим… а мне от этого какая польза?

— Большая, господин майор. У вас тыловые части, не предназначенные для борьбы с профессиональными диверсантами или регулярными частями Красной армии. Вот увидите, к вам будет мало претензий со стороны руководства.

— Но есть еще и пострадавший немецкий офицер… Он сын влиятельного человека. И он не оставит без последствий выходку этих… девиц.

— А–а–а… вот вы что имеете в виду. Можете про него забыть. Досадное совпадение, не более.

— Он будет жаловаться!

— Не будет.

— То есть?

— А он уехал.

— Куда?

— Не знаю. Но слишком далеко, чтобы суметь оттуда пожаловаться на вас.

— И… когда же он… уехал?

— Два часа назад. Часовой у его дома может это подтвердить.

Фон Бюлов побарабанил пальцами по столу.

— И вы хотите меня уверить, что эта деревня вам безразлична?

— Скажем так, господин майор, мне бы очень не хотелось, чтобы ее жители как–то пострадали. Я обладаю весьма плохим характером и неважной памятью. Могу и забыть то, что некоторые люди непричастны к происходящему. Правда, здоровье у меня крепкое и сил хватает. Так что добраться в своей зловредности и забывчивости могу достаточно далеко. Даже и в Рейх… да и не один я тут такой…

— Ну, если вы гарантируете, что капитан Краевски не напишет жалобы…

— Не напишет.

— Тогда… я готов принять вашу версию событий…

— Отлично! — мужик встал со стула. — Ваш пистолет, без патронов, разумеется, будет лежать на крыльце. Денщик, пьяный в стельку, лежит на кухне.

— Он… жив?

— Будет жить. Меньше надо пить, тогда и ноги не будут на ровном месте подворачиваться. Засим разрешите откланяться. Прощайте, господин майор…

Стукнула дверь. Фон Бюлов посидел еще некоторое время за столом, поднялся и вышел на крыльцо. Прямо под ногами лежал его «вальтер». Сунув его в карман, майор окликнул часового. Тот подбежал, придерживая карабин.

— Слушаю, герр майор!

— Кто–нибудь подходил сейчас к дому? Или отходил от него?

— Никак нет, герр майор!

— Ты точно в этом уверен?

— Я не отходил от крыльца более чем на пятнадцать шагов, герр майор! С той стороны ходит второй часовой!

— Свободен… — фон Бюлов вернулся в комнату. Сел за стол и пододвинул к себе чистый лист бумаги. Надо было писать рапорт…

Пройдя темными улицами до окраины, я выбрался из города. Нет, явно тут немцы какие–то квелые стоят. Патрули ходят только в центре, на окраинах их почти что и нет. Хотя… Что в этом городе охранять? Железной дороги тут нет, значит, нет и станции. Хилый заводик на окраине военного значения явно не имеет. Ни немцам, ни партизанам он особенно и не нужен.

Отмахав по дороге около километра, сбавил ход и стал приглядываться к кустам. Ага, вот! Свернув с дороги, я углубился в лес. Не прошел и ста метров, как был остановлен щелчком затвора.

— Тихо–тихо, дядька Хрисанф! Это я!

— Фу ты… я уж думал, что тебя там… того… задавили уже.

— Не выросла еще такая давилка у фрицев! Как там наш клиент?

— Кто?

— Немец этот как — не подох еще?

— Чего ему будет, кабану эдакому? Лежит вон…

Подойдя к машине, я выволок оттуда пресловутого капитана. Выдернул кляп.

— Уф!

Судя по тому, как он жадно вдыхал воздух, кляп дядька ему сделал основательный.

— Говорить можете?

— Да… что вы от меня хотите?

— Правильно ли я понял, что вы являетесь ответственным за перевозки в прифронтовой зоне?

— Да, это действительно так.

— Хорошо. Теперь подумайте, чем вы можете быть полезны советскому командованию? Иными словами, вы должны иметь очень веские доводы, чтобы я не убил вас прямо здесь. До фронта семьдесят километров, и я не собираюсь тащить вас на спине просто так.

Немец молчал недолго. Потом он заговорил… Даже с учетом того, что он перескакивал с одного на другое, знал он действительно много. Вот и готов мой пропуск к своим. По крайней мере первый разговор с нашими я выдержу. А дальше… дальше будем посмотреть…

— Ну вот и все, дядька Хрисанф. Здесь наши дорожки и расходятся. Я к фронту пойду, а ты к девчонкам топай. Трудно им без тебя–то будет.

— И не попрощаешься? Ждут они тебя…

— Так мне только в одну сторону топать почти сорок верст! А еще и назад! И фрица этого куда девать?

— Дак спеленай его и вон, к сосне хотя бы привяжи. Куды ж он денется за пару–то дней? Да и немцы за два дня успокоятся, меньше по дорогам шастать будут.

— По дорогам–то они шастать как раз и не будут. Я тут такой лапши коменданту на уши навешал, что он своих солдат из города никуда и не выпустит в ближайшие дни. Будут свои казармы охранять. За это время я как раз и пройду почти до фронта. А там уже другие расклады пойдут.

— Чего ж ты ему такого наговорил–то?

— Сказал, что тут почти что рота специальных головорезов из НКВД шастает. По своим таинственным делам. Мол, будешь нам мешать, вернемся и натянем тебе уши на задницу. Мне только его облав тут не хватало. Я же на фрицевской машине хочу хоть пару десятков верст проскочить, ведь леса–то в том направлении нет! А как это расстояние проеду, так уже легче будет. Лес не лес, а какие–то кусты там уже есть. Вот по ним до фронта и пойду.