— Этот человек хорошо водит автомашину, танк. Стреляет из танковой пушки и пулемета.

— Уточненные мною обстоятельства боя у деревни Храмчихино в целом подтверждают показания Краевски.

— Местонахождение этого человека мною устанавливается. К сожалению, связи со 2–м батальоном в настоящий момент не имеется. Часть ведет бои в окружении. Поэтому опросить командира батальона более подробно не представляется возможности.

Поскольку указанные события могут иметь прямое либо косвенное отношение к лицу, указанному в ориентировке, прошу Вас проинформировать об этом инициатора запроса.

Оперуполномоченный Особого отдела… стрелковой дивизии капитан Лаптев М. С.

Утром ко мне зашла Маришка.

Принесла не новую, но тщательно отстиранную форму, ватник, мой рюкзак и сапоги.

— А оружие мое где?

— То, что в мешке было, там и лежит. Винтовка у старшины, вы к нему зайдите, надо расписываться.

— А за пистолеты — не надо?

— Так их и не видел никто. Только позавчера Павел Петрович в мешок заглянул, думал, что документы ваши там есть. А вместо них — пистолеты лежат…

Вытащив из мешка «Маузер XSc», я протянул его Маришке.

— Держи! Подарок тебе. Мне все равно не положено, в роте отберут.

— Ой! Спасибо…

— На вот, патроны к нему тоже есть. И кобура.

Довольная сестричка подбежала ко мне и чмокнула в щеку. Засмущалась и выскочила на улицу.

Получив у старшины СВТ (надо же! Не зажилили…) и патроны, я пошел искать подполковника. Отыскал его не сразу, он сидел у операционной палатки и курил. Увидев меня, бросил папиросу и поднялся.

— Уходишь уже?

— Пора, товарищ подполковник. Сами знаете…

— Знаю. Ну… удачи тебе. Не подворачивайся больше под снаряд. В следующий раз может и не повезти…

— Спасибо, товарищ подполковник.

— Да ладно! Долг платежом красен, а мы тут все у тебя в должниках ходим!

— Вот, возьмите, — я протянул ему «парабеллум» в кобуре. — На память.

Главврач подбросил в руке пистолет, поймал и повел им из стороны в сторону.

— Добрая машинка. Спасибо тебе, в хозяйстве пригодится. Ну, давай, мне на операцию идти пора. Авось увидимся вскорости, если вас куда не перебросят.

Мы обнялись, он похлопал меня по плечу и, не оборачиваясь, ушел в палатку.

Вот и еще один хороший человек встретился мне на долгом пути. Сколько их уже было? Севергин, артиллеристы со станции, дядька Хрисанф, девчонки–хохотушки, теперь вот и подполковник… Расстаюсь с ними, а у самого будто кусок из сердца кто–то вынимает. Понимаю, что иначе никак, а все равно…

До деревни, где стояла моя рота, идти было недалеко. Где–то, вне моей видимости, бухали разрывы, немцы вели беспокоящий огонь по площадям. Но сюда, слава богу, никто не стрелял.

Вот и крайние дома, виден одинокий часовой у забора. Нахохлился, будто петух под дождем.

Увидев меня, он проявил активность — вынул голову из воротника и тонким голосом прокричал: «Стой! Кто идет? Пароль?»

— Идет боец Леонов. Из госпиталя я. Пароля не знаю, кто там мне его скажет?

— Стоять на месте!

— Стою. Разводящего вызови, неохота мне тут мокнуть…

Разводящим оказался смутно знакомый боец из третьего взвода. Увидев меня, он раскрыл рот.

— Ты?! Живой?!

— Нет, поп с причетом. Неужто не видишь?

— Откуда?

— Сейчас — из госпиталя. А если вообще… тут долго рассказывать нужно. Мне бы к ротному. Доложусь, а уж потом…

— Пошли, об чем вопрос–то? Чапай за мной, покажу…

Капитан отыскался в небольшом домике. Стекол в окнах не было, неподалеку была воронка от мелкой бомбы. Видать, стекла взрывной волной вынесло. Окна были частично забраны досками.

Разводящий постучал в дверь и, дождавшись ответа, толкнул ее вперед.

— Товарищ капитан! Разрешите доложить? Боец Леонов…

— Ты?!

Отбросив в сторону стул, ротный шагнул ко мне и крепко обнял. Отодвинул меня на расстояние вытянутой руки и стал рассматривать.

— Похудел… отощал… откуда тебя к нам занесло?

— Долго рассказывать, товарищ капитан. Воевал я, не на печке сидел…

— Расскажешь! Вечером зайдешь! Сейчас в роту давай, будешь за старшину, его третьего дня убило.

— Так я же…

— Ненадолго ты у нас задержишься. Это уж к бабке не ходи… Представление на тебя ушло, правда, думал я, что ты того, погиб уже…

— Повезло…

— Рахимов, — повернулся к разводящему капитан. — Свободен! Можешь идти. А ты, Леонов, останься пока…

Разводящий козырнул и вышел за дверь.

— Садись! — Романов указал мне на лавку. Поднялся и, подойдя к висящему на стене вещмешку, вытащил из него флягу. Поднеся к уху, встряхнул, удовлетворенно кивнул головой и положил ее на стол. Достал оттуда же банку консервов и буханку хлеба. Пододвинул это ко мне.

— Открывай и хлеба нарежь.

Разлил по кружкам водку и присел напротив.

— Ну?

Мы чокнулись.

— Вообще, Леонов, я тебе обязан. Точнее — вся рота. Если бы не эта твоя придумка с дотом… Короче, спас ты многих, за что тебе и благодарность. После этого боя у нас человек тридцать вернули в войска. Как искупивших и заслуживших. Кого по ранению, а кого трибунал освободил. Так что за это и выпьем!

— Спасибо, товарищ капитан.

— Тут вот еще что есть… Опосля этого боя мне особист наш чуть душу не вынул! Все про тебя расспрашивал да выяснял. Что ты сказал, кому да в какой последовательности. Что–то не нравится мне этот интерес… Ты–то сам что про все это думаешь?

— Есть у них такой интерес. Даже и ориентировка на этот счет имеется.

— Во как?! А откуда же ты все это знаешь, позволь мне полюбопытствовать?

— Долгая история, товарищ капитан…

— А я никуда не тороплюсь. Да и ты, насколько я в курсе, тоже вроде бы не опаздываешь, а? Или я еще чего–то не знаю?

Не вдаваясь в излишние подробности, я рассказал ему о моих приключениях в немецком тылу. Только вот про встречу с Котенком поведал в самых общих чертах. Не хотелось мне никому про нее рассказывать…

— Да… — ошарашенно покачал головою Романов, разливая очередную дозу по кружкам. — Помотало тебя… Так сразу и не соображу, теперь–то что будет? По совокупности тебе тут как минимум орден полагается. А то — и не один. А вот как оно все в реальности повернется…

— А по–всякому может быть, товарищ капитан. В том, что они меня отыщут и здесь, не сомневаюсь ни секунды. Вот тогда и посмотрим, что им от меня нужно. Я удивился, что в госпиталь никто из них не пришел.

— Ну ты там и был–то пару дней всего. Да и не до тебя им, откровенно–то говоря. Тут такая каша за это время завертелась…

— А в чем дело, товарищ капитан?

— Отрезали нас от своих. В пяти километрах отсюда немцы прорвали фронт и отрезали нас от основных сил.

— А чего ж тогда тихо так?

— Так между нами и немцами река протекает. Они по одному берегу идут, а мы на другом стоим. Мы им не мешаем, вот они и не стреляют особо. Так, кинут пару–тройку снарядов, чтобы не расслаблялись, и все… Приказа на отход никто не давал. Да и не дадут, как я думаю. Вот и сидим тут, как в мышеловке. У меня в роте сто четырнадцать человек осталось, если с тобой считать.

— Но ведь есть и другие части?

— Есть, как не быть. Только утром связной приезжал, передал приказ занять завтра с утра оборону вместо того батальона, что сейчас там стоит. Их, как я понимаю, кинут на прорыв. Сейчас там, — ткнул он рукой вверх, — спешно ударный кулак формируют. Из всего, что еще уцелело. А уцелело не так уж и много… Нас тут ТАК бомбили последнее время… А ты говоришь — особист… Где он сейчас, хотел бы я знать…

— Разрешите войти, товарищ полковник!

— Заходи, капитан. Что довольный такой?

— Леонов отыскался, товарищ полковник!

— Иди ты… И где же?

— У нас, товарищ полковник. Прибыл в свою часть.

— Откуда?!

— Как сообщили — из госпиталя. Пешком пришел.

— Ну ни фига ж себе! Мы его во вражеском тылу ищем, а он… это точные сведения?