Войдя в здание, мы поднялись на второй этаж и двинулись направо. Длинный коридор с ковровой дорожкой на полу напоминал мне Московский университет. Бывали в нем похожие места. Пройдя по коридору метров пятьдесят, мы остановились около двери с номером двадцать три. Демин потянул ручку на себя, и мы вошли в приемную. Наши провожатые остались в коридоре. Слева от входа обнаружилась симпатичная секретарша.

— Добрый день, Маша, — приветствовал ее Демин. — Мы к Виктору Петровичу.

— Да, конечно, он вас уже ожидает. — Девушка нажала что–то у себя на столе. — Виктор Петрович? Демин прибыл. Да. Хорошо. Александр Сергеевич, проходите, пожалуйста, в кабинет.

Я подошел к двери. Демин остался в приемной. Войдя в кабинет, осмотрелся. Большая, ярко освещенная солнечными лучами комната. Длинный стол посередине. Слева от него, напротив окна, располагался еще один стол, уже не такой здоровенный. За ним сидел крепкий дядька, чем–то напоминавший актера Смоктуновского. Он приподнялся мне навстречу, вышел из–за стола.

— Здравствуйте, Александр Сергеевич. — Рукопожатие оказалось жестким, никакой административной рыхлостью мужик явно не страдал.

— Здравия желаю, товарищ генерал–лейтенант!

— Михайловский рассказал?

— Он.

— Умный человек, жаль, что мы с ним раньше не пересекались. Это могло бы помочь нам избежать некоторых… гм… проколов в работе.

— Да, служба у него поставлена правильно. Дело свое знает хорошо. И душой болеет за каждого.

— Давно знакомы?

— С Афгана еще. Там он, правда, всего сержантом был.

— Знаю. И про то, как он свою службу пробивал на всех уровнях, тоже наслышан. Такая энергия и напор в наше время — случай нечастый. Начинал–то он вообще с нуля, сколько их там было–то, человек пять всего? Меня предупреждали, что человек он жесткий, говорить с ним надо прямо, без увиливаний и экивоков. Правда, о том, что вы с ним знакомы, мало кому известно. Я, например, только недавно и узнал об этом. Да вы присаживайтесь, — кивнул он в сторону небольшого столика. — Маша чаю заварила, он у нее хорошо получается.

Мы присели. Чай действительно был хорош. Духовитый, в меру крепкий и горячий — самое то. Прихлебывая, я рассматривал собеседника. Крепко сбитый мужик, моего роста, на кабинетного сидельца не похож вовсе. Глаза зоркие, внимательные, фиксируют любое мое движение. Интересный персонаж! Встреть я его на улице, ни за что не признал бы в нем генерала. Хотя что я знаю о данном управлении? Может быть, у них тут напряги не слабее наших вылезают? Тогда как раз и понятно, отчего на данном хозяйстве сидит такой вот мужик. Судя по всему, человек он жесткий, без сантиментов. Даже странно, что вот просто так, приехал к Димке за жизнь поговорить, совета спросить. Не вяжется это с внешним обликом, я себе по–другому его представлял. Кстати, информация у него, как говорится, из первых рук. Я–то помню, как Димка свою службу создавал. Их действительно на тот момент было пять человек. И сидели они в маленькой комнатушке, где–то на Рязанском проспекте. Никто их особо всерьез не воспринимал, считали кем–то вроде ошалевших программистов. А вот поди ж ты, выросла контора–то! Ну ладно, чаю попили, можно и быка за рога брать.

— Хороший у вашей Маши чай выходит, товарищ генерал–лейтенант! Однако же вы ведь меня не за этим, наверное, пригласили? Еще какие–то вопросы у вас есть?

Яковлев допил чай, поставил чашку на столик. Взял из вазочки сушку и откусил.

— Есть, конечно. Только вот не знаю даже, с чего начинать.

— Это почему же так? Сначала и начинайте.

— С пятьдесят второго года?

— А хоть бы и так. Я в ваших делах все равно ни уха, ни рыла, а так хоть в курсе буду. А то вы меня вот сейчас спросите о чем–то, а я и не знаю ничего. И буду голову ломать — чего вы от меня услышать хотите?

— Хм… Ладно, давайте попробуем. Ну, дневник Манзырева вы уже видели, не так ли?

— Я его и написал, вы же именно это услышать хотели?

— Да. Именно этого и хотел.

Генерал поднялся и, взяв с длинного стола диктофон, положил между нами.

— Не возражаете?

— Ради бога, товарищ генерал–лейтенант! Вы меня за лоха ушастого не держите, ладно? А то без моего согласия нас тут и не пишут и не снимают?

— Хм… — Он нажал клавишу на диктофоне. — Можете повторить ваши последние слова?

— Да. Дневник Манзырева написан мною.

— Что означает отметка А1? И где о ней упоминается?

— Тайник в подвале разрушенного дома. В деревне Хлобыстино. Дом справа от дороги, на удалении около двухсот метров. Метка стоит на карте. Описание тайника и схему минирования должна была сообщить сержант Барсова. Об этом прямо написано в дневнике. На карте этих особенностей нет, есть только пометка на обороте — «Оперативная документация штаба армии». В дневнике упоминается о том, что в данном тайнике заложена особо важная и ценная информация, полученная при захвате генерала Крайцхагеля. Указано на то, что тайник заминирован и будет уничтожен при попытке вскрытия.

— Почему вами была применена столь сложная система кодирования информации?

— Для того чтобы командование озаботилось эвакуацией указанного сержанта. В первую очередь. Ибо без нее расшифровка меток невозможна.

— Все так, — кивнул головой Яковлев. — Именно этих фрагментов дневника и не было в фотокопиях, переданных мною генералу Михайловскому. То есть прочесть это вы не могли нигде .

— И что же из этого следует?

— То, что все наши предположения оказались правильными. И факт спонтанного переноса сознания мы теперь можем считать достоверно доказанным . Это значит также и то, что вся наша деятельность с момента создания управления была правильной и оправданной.

Яковлев снова поднялся и прошелся по кабинету. Показал рукой, чтобы я оставался на месте. Подошел к шкафу, достал из него бутылку коньяка и пару стопок. Сел в кресло, расставил стопки на столе и щедро в них плеснул. Мы молча чокнулись. Коньяк был весьма неплох, это я отметил.

— Да… — Он покрутил в руках стопку, поставил ее на стол. — Признаться, я и сам до последнего момента сомневался…

— В чем же, товарищ генерал–лейтенант?

— Давайте без чинов, Александр Сергеевич?

— Давайте.

— Видите ли, с момента создания управления в нем работали исключительно, э–э–э… увлеченные этой идеей люди. Не скрою, мы дали стране очень многое, но главная цель… она все время была где–то впереди, на горизонте, так сказать. Все наши попытки решить данную проблему были, мягко говоря, не совсем удачными. Однозначного подтверждения возможности переноса сознания мы так и не получили, да… И вот я сижу лицом к лицу с человеком, который и явился причиной создания нашего учреждения. Это, знаете ли, не так уж и легко переварить. Во всяком случае, сразу.

— Так, может… — я кивнул на бутылку на столике, — еще по одной?

Яковлев хмыкнул. Разлил коньяк, мы чокнулись, он отпил немного и принялся вертеть стопку в руках.

— Да, вы правы, действительно отпускает… Так вот, на чем я остановился? В общем, мы топтались на месте. Наши специалисты разработали несколько различных теорий, объясняющих явление. Мы предприняли ряд попыток, но… короче, не вышло ничего.

— Это у вас, а на Западе?

— Вы и об этом знаете? Ну да, вам же Михайловский рассказал… нет, у них тоже ничего не получилось.

— Так почему же, извините за прямоту, ваше управление не разогнали до сих пор?

— Ну, разогнать нас не так уж и просто, знаете ли. Эффект от нашей работы… это нечто… даже и не знаю, как лучше сказать? Про Институт мозга слышать приходилось?

— Это тот, что в Питере? Жуткая контора.

— Слышали, значит? Так вот — это наш филиал .

— Охреносоветь… Ох, извините, товарищ… Блин! Извините, Виктор Петрович. Просто не ожидал…

— Ну и помимо этого мы много чего для страны сделали. Попутно, так сказать… — Видно было, что мое удивление ему польстило. — Да, наша работа хоть и не афишируется, однако же стоит всех затраченных на нее средств. Как правило, авторами идей выступают другие, с нами никак не связанные учреждения. Или вообще отдельные лица. Да…