Глядя, как побеги ползут к ней, Насуада засмеялась:

«Неужели это все, что он способен придумать? У меня каждую ночь сны бывают куда интереснее».

Словно в ответ на ее мысли, каменная плита под нею растаяла, и она оказалась на полу, а побеги хищного плю­ща, точно пытливые щупальца, мгновенно опутали ее всю, обвились вокруг ног и рук, удерживая их крепче любых кандалов. Насуада уже плохо видела, что творится вокруг, а побеги все множились, покрывая ее тело, и единствен­ное, что она теперь слышала, это шуршание листьев плю­ща, напоминавшее сухой шелест сыплющегося песка.

Стало жарко и трудно дышать; она чувствовала, что ей с трудом удается наполнить легкие воздухом. Если бы она не знала, что эти побеги — всего лишь иллюзия, она мог­ла бы уже впасть в панику. Однако она этого не сделала. Наоборот, плюнув куда-то в темноту, она громко прокляла Гальбаторикса. Прокляла далеко не в первый, но и не в по­следний раз, в этом она не сомневалась. Нет, она не доста­вит ему такого удовольствия — он никогда не узнает, что ему удалось поколебать ее душевное равновесие!

Свет… Золотые солнечные лучи лились на склоны окру­глых холмов, на которых разноцветными пятнами были разбросаны возделанные поля и виноградники. Насуада стояла на краю дворика под решетчатым навесом, увитым Цветущими вьюнками. Отчего-то побеги этих вьюнков показались ей знакомыми; они словно напоминали ей о чем-то крайне неприятном. На ней было красивое жел­тое платье. В правой руке она держала хрустальный бокал с вином, ощущая на языке густой вишневый привкус этого вина. С запада дул приятный легкий ветерок. В теплом воз­духе по-домашнему пахло только что вскопанной землей…

— Ах, вот ты где! — услышала она у себя за спиной го­лос Муртага и обернулась к нему.

Он широкими шагами приближался к ней со стороны их чудесного сельского дома и тоже держал в руке бокал с вином. Муртаг был в красивой черной блузе и дублете из красно-коричневого атласа, отделанного золотом. С мяг­кого ремня свисал кинжал с инкрустированной само­цветами рукоятью. Отчего-то ей показалось, что волосы у него длиннее, чем ей помнилось; и сам он был как-то спо­койней, уверенней, чем прежде. Таким она его еще никог­да не видела. Эта его спокойная уверенность и падавший ему на лицо свет делали его облик на редкость привлека­тельным, пожалуй, даже благородным.

Муртаг подошел к ней и положил руку на ее обнажен­ное плечо. И ей этот интимный жест показался совершен­но обычным.

— Что ж ты, шалунья, бросила меня на растерзание лорду Ферросу с его бесконечными историями? Я добрых полчаса не мог от него отделаться! — Он умолк, посмотрел на нее более внимательно, и выражение его лица стало озабоченным. — Ты что, плохо себя чувствуешь? Что-то ты бледная сегодня…

Насуада открыла рот, но не смогла произнести ни сло­ва. Да она и не знала, как ей на все это реагировать.

Брови Муртага сдвинулись:

— У тебя был очередной приступ, ведь так?

— Я… я не знаю… я не помню, как попала сюда и как… — Она запуталась и увидела, какая боль отразилась в глазах Муртага, но он постарался побыстрее скрыть эту боль, об­нял ее за талию и стал вместе с нею смотреть на покрытые виноградниками склоны холмов. Затем одним глотком осу­шил свой бокал и тихо сказал:

— Я понимаю, все это для тебя непривычно… Но ведь уже не впервые случилось, и ты… — Он горестно вздохнул и покачал головой. — Что последнее ты помнишь? Тирм? Аберон? Осаду Китхри?.. Тот подарок, что я сделал тебе в ту ночь в Эоме?

И Насуаду вдруг охватило жуткое ощущение неуверенности.

— Урубаен, — прошептала она. — Зал Ясновидящей. Вот что я помню.

И она почувствовала, как вздрогнула обнимавшая ее рука Муртага. Но на лице у него ничего не отразилось.

— Урубаен… — повторил он и посмотрел на нее. — На­суада… с тех пор прошло уже восемь лет…

«Нет, — думала она. — Этого не может быть».Но тем не ме­нее все, что она видела и ощущала, казалось ей абсолютно реальным. То, как шевелились волосы на голове Муртага, когда их касался ветер; запах полей; то, как льнула нежная ткань платья к ее коже — все это казалось именно таким, каким и должно быть. Но если она действительно там, то почему Муртаг не убедит ее в этом, проникнув в ее мысли, как делал это и прежде? Неужели он забыл? Хотя, конечно, если с тех пор промелькнуло уже восемь лет, он мог и за­быть о том обещании, которое дал ей давным-давно в зале Ясновидящей.

— Я… — начала было Насуада, и тут женский голос окликнул ее:

— Госпожа!

Она оглянулась через плечо и увидела пухленькую девушку-служанку, спешившую к ней от дома; белый фартук служанки так и хлопал на ветру.

— Госпожа, прошу прощения за беспокойство, — сказала девушка и сделала книксен, — но дети надеялись, что вы по­смотрите, какое представление они приготовили для гостей.

— Дети… — растерянно прошептала Насуада. И снова посмотрела на Муртага. В его глазах блестели слезы.

— Да-да, — подтвердил он, — дети. У нас их четверо. Все крепкие, здоровые, полные самых лучших намерений.

Насуада вздрогнула, не в силах скрыть охватившие ее чувства. Она ничего не могла с собой поделать. Потом гор­до вскинула подбородок и сказала:

— Покажи мне то, что я позабыла. Покажи мне, почемуя это позабыла.

Муртаг улыбнулся ей с каким-то странным чувством, похожим на гордость.

— С огромным удовольствием! — сказал он и поцеловал ее в лоб. Затем взял у нее из рук бокал, отдал оба их бока­ла горничной. А ее, Насуаду, взял за руки, закрыл глаза и склонил голову.

И через мгновение она почувствовала, как чье-то созна­ниепроникает в нее и касается ее мыслей; и сразу поняла: это не он! Это и не мог бы быть он.

Разгневанная обманом и утратой той жизни, которая у нее могла бы быть, она вырвала у Муртага свою правую руку, схватила его кинжал и вонзила ему в бок. И громко закричала:

— Жил в Эльхариме человек желтоглазый. Меня он учил, что слухи — это проказа…

Муртаг смотрел на нее с каким-то странно-равнодуш­ным выражением лица, а потом вдруг взял и растаял в воз­духе. И все вокруг нее — эта решетка, увитая вьюнками, сам двор, их сельский дом, эти холмы и виноградники — тоже исчезло, и она обнаружила, что плывет в некой пустоте, где нет ни света, ни звуков. Она попыталась продолжить свой спасительный стишок, но из уст ее не исходило ни звука. Она не могла расслышать даже биение собственного сердца.

А потом окружавшая ее тьма как-то странно исказилась,и она… ,

Споткнувшись, она упала на четвереньки. Острые ка­менные осколки впились в ладони. Моргая непривыкши­ми к свету глазами, она поднялась на ноги и огляделась.

Дымка окутывала ее со всех сторон. Ленты дыма тяну­лись над каким-то выжженным полем, очень похожим на Пылающие Равнины. Насуада снова была в своей старой рваной рубашке и босиком.

Вдруг у нее за спиной раздался рев, и она резко оберну­лась. И увидела мчащегося прямо на нее двенадцатифуто­вого кулла, который размахивал своей кованой дубинкой, размером, наверное, с нее, Насуаду. Слева от нее еще кто-то взревел, и она увидела еще одного кулла и с ним четверых ургалов, поменьше. Затем из белесой дымки вынырнули еще две фигуры, горбатые, закутанные в плащи, и тоже метнулись к ней, что-то вереща и размахивая странными, сделанными в форме листьев деревьев мечами. И хотя На­суада никогда не видела раньше подобных существ, она сразу поняла: это раззаки.

И снова рассмеялась. Ну, теперь Гальбаторикс пытает­ся ее попросту наказать.

Не обращая внимания на приближающихся к ней вра­гов — которых, как она знала, ей никогда не удастся убить, как не удастся и уйти от них, — она села на землю, скрестив ноги, и принялась напевать одну старинную песенку, кото­рую выучила у гномов.

Первоначальные попытки Гальбаторикса обмануть ее вполне могли бы стать и удачными, могли бы совершенно запутать ее, если бы Муртаг заранее не предупредил ее. Чтобы сохранить в тайне то, что Муртаг помог ей, она спер­ва притворилась, будто ничего не понимает, когда Гальба­торикс начал манипулировать ее восприятием реальной действительности; но, независимо от того, что она видела или чувствовала, она не желала, чтобы он обманом заста­вил бы ее думать о тех вещах, о которых ей думать было нельзя, или же, что было бы еще хуже, заставил бы ее при­нести ему клятву верности. Ей не всегда удавалось ему со­противляться, но она продолжала упорно придерживаться придуманных ею самой ритуалов и с их помощью все-таки ухитрялась противостоять действиям Гальбаторикса.