Когда она шагнула мимо него, Эрагон протянул было руку — чтобы остановить ее, но не решился, лишь воскликнул:

— Погоди… — Он и сам не знал, на что надеется, но все же надеялся. Сердце у него билось так сильно, что его стук отдавался в ушах; к щекам прилила кровь.

Арья чуть помедлила, стоя к нему спиной у выхода из палатки, потом сказала:

— Спокойной ночи, Эрагон, — и выскользнула наружу, тут же исчезнув в ночной темноте. А он остался сидеть один в пустой палатке.

Следующие три дня пролетели для Эрагона незаметно, а вот остальные вардены продолжали маяться затянув­шимся бездельем. Стояние у стен Драс-Леоны продолжа­лось. Некоторое оживление возникло, когда Торн переме­нил привычную позицию над центральными воротами и сместился на сотню футов вправо, устроившись на сте­не близ одной из сторожевых башен. После долгих спо­ров и длительного совещания с Сапфирой Насуада и ее советники пришли к выводу, что Торн переместился ис­ключительно из соображений большего удобства для себя, поскольку в этом месте стена была более гладкой и широ­кой. Но если не считать этого перемещения, осада явно затягивалась.

Каждое утро и вечер Эрагон подолгу и весьма интен­сивно занимался с Глаэдром, а днем упражнялся в фехто­вании с Арьей и другими эльфами. Теперь его сражения перестали быть столь затяжными и напряженными, как тот первый поединок с Арьей — было бы глупо каждый день изматывать себя до изнеможения. А вот Глаэдр по-прежнему стремился спустить с него три шкуры и никогда не упускал возможности еще немного прибавить к его зна­ниям и умениям, но никаких скидок на случайные ошибки или усталость не делал.

Эрагон с удовольствием отмечал, что наконец-то спо­собен до конца сохранить достоинство, сражаясь с эльфа­ми. Но сохранить позиции во время этих поединков было непросто — стоило ему хоть на секунду ослабить сосредо­точенность, как меч противника утыкался ему в грудь или был приставлен к горлу.

Во время занятий с Глаэдром ему удавалось делать весь­ма ощутимые успехи — но это если оценивать их с точки зрения обычных обстоятельств. Однако в данной ситуа­ции и его самого, и Глаэдра приводило в отчаяние то, как медленно идет обучение.

На второй день во время утренних занятий Эрагон со­общил старому дракону:

«Учитель, когда я впервые прибыл в лагерь варденов в Фартхен Дуре, меня заставили открыть свои мысли близ­нецам. Они сказали, что должны выяснить, каковы мои по­знания в области древнего языка и магии».

«Ты ведь уже говорил об этом Оромису, так зачем же ты теперь повторяешь мне то же самое?»

«Потому что… Видишь ли, близнецы попросили меня тогда вызвать к жизни истинную форму серебряного коль­ца, а я в те времена еще не знал, как это делается. Это уже Арья мне потом объяснила, как с помощью древнего языка можно воссоздать суть любого предмета или существа. Но Оромис никогда ни о чем таком мне не рассказывал, и я все думал… почему он не говорит об этом?»

Глаэдр словно слегка вздохнул и сказал:

«Воссоздать истинную форму предмета — это весьма сложная магия. Чтобы этого добиться, нужно понимать всю важность, весь смысл существа или вещи — в точности, как если бы ты пытался узнать чье-то истинное имя. Кроме того, практическая ценность подобных действий весьма мала. И они очень опасны. Очень! Дело в том, что подоб­ное заклинание воплощается в жизнь, как некий последо­вательный и непрерывный процесс. Ты не можешь про­извольно остановить действие этого заклятия. Либо тебе удастся вызвать истинную форму того или иного объекта… либо нет, и тогда ты умрешь. Так что Оромису попросту не­зачем было учить тебя столь рискованным вещам. К тому же в те времена ты еще слишком мало знал, и даже обсуж­дать с тобой подобную тему было бессмысленно».

Эрагон внутренне содрогнулся, понимая теперь, почему Арья пришла в такое бешенство, когда близнецы потребова­ли, чтобы он вызвал к жизни истинную форму кольца. По­том он вдруг сказал:

«А знаешь, Учитель, теперь я, пожалуй, хотел бы это по­пробовать», — и сразу почувствовал, с каким пристальным вниманием посмотрел на него дракон.

«Зачем это тебе?»

«Хочу узнать, обладаю ли я тем уровнем знаний, чтобы понять сущность хотя бы самого маленького предмета».

«И снова я спрашиваю: зачем это тебе?»

Но найти нужные слова, чтобы более внятно объяс­нить свое желание, Эрагон не сумел и просто направил всю сумятицу собственных мыслей в сознание Глаэдра. Тот довольно долго переваривал этот невнятный поток идей и ощущений, но ответил ему так:

«Прав ли я, полагая, что ты связываешь это с возмож­ностью одержать победу над Гальбаториксом? Ты думаешь, что если тебе удастся должным образом применить закли­нание и остаться в живых, то ты сумеешь и его одолеть?»

«Да», — с облегчением выдохнул Эрагон. Он не сумел столь четко определить свои намерения, как это сделал дракон, но это было именно так.

«И ты решительно настроен попробовать?»

«Да, Учитель».

«Это может убить тебя», — напомнил ему Глаэдр.

«Я знаю».

«Эрагон! — воскликнула Сапфира, хотя голос ее звучал со­всем слабо, отдаленно, ибо она в этот момент летала высоко над лагерем, высматривая, не грозит ли откуда опасность. — Это слишком опасно. Я бы никогда тебе этого не разрешила».

«Ядолжен это сделать», — упрямо заявил он.

И Глаэдр, обращаясь одновременно и к Эрагону, и к Сапфире, сказал:

«Хорошо, если ты настаиваешь, попробуй сделать это в моем присутствии. Если у тебя не хватит знаний, я смогу тебе подсказать и тем самым спасти тебя».

Сапфира, услышав ответ старого дракона, что-то сердито прорычала, чуть не оглушив Эрагона. Возле палатки послышались громкие крики людей и эльфов, шелест крыльев, и Сапфира, спикировав, приземлилась столь стремительно, что чуть не снесла палатку вместе с Эрагоном.

Потом она просунула в «дверь» свою огромную голову и сердито воззрилась на Эрагона. От горячего ветра, вы­рывавшегося у нее из ноздрей, у Эрагона зашевелились волосы на голове, а глаза начали слезиться; к тому же Сап­фира недавно пообедала, и он задыхался от сильной вони горелого мяса.

«Ты также туп, как какой-то кулл!» — заявила Сапфира.

«Не тупее тебя!»

Губа драконихи изогнулась в подобии хищной усмешки.

«Так чего же мы ждем? Раз ты собрался непременно по­пробовать свои силы, так начинай скорее!»

«Суть чего ты решил вызвать? — спросил Глаэдр. — Это должна быть такая вещь, с которой ты очень близко и хо­рошо знаком».

Эрагон некоторое время блуждал взглядом по палатке, потом вдруг уставился на кольцо с сапфиром, которое всег­да носил на правой руке. «Арен…» С тех пор как Аджихад по просьбе Брома передал ему это кольцо, он почти никог­да не снимал его с руки. Оно стало как бы частью его тела, такой же, как рука или нога. За те долгие часы, которые он провел, разглядывая кольцо Арен, он, казалось, запом­нил каждую его грань, каждую фасетку и, закрывая глаза, легко мог представить себе это кольцо в мельчайших под­робностях. Но при всем при этом он все же многого не знало нем — не знал истории его жизни и того, как его создали эльфы, но самое главное, не знал, какие магические чары могли быть в него вплетены.

«Нет… не Арен».

Затем его взгляд упал на рукоять меча, стоявшего в углу и прислоненного к лежанке.

— Брисингр, — прошептал Эрагон.

Приглушенный шелест — и клинок на полдюйма при­поднялся в ножнах, словно его подтолкнули снизу. Малень­кие язычки пламени пробежали по лезвию, касаясь гарды. Потом пламя погасло, и меч скользнул обратно в ножны, поскольку Эрагон поспешно завершил невольно вырвав­шееся у него заклинание.

«Брисингр», — думал он, будучи теперь совершенно уве­ренным в своем выборе. Этот меч был создан искусством и умением эльфийки Рюнён, но и он, Эрагон, тоже прило­жил руку к его созданию, соединив свой разум с разумом оружейницы, когда они вместе ковали меч. Если и был в мире предмет, который он понимал и знал вдоль и по­перек, так это его меч Брисингр.