Он умолк и обвел взглядом сидящих за столом. Эрагон заметил, как они переглядываются. Затем Орик, к явному неудовольствию короля Оррина, ободрил Рорана:

— Говори, говори, Молотобоец! Что ж ты молчишь?

— Так вот, я бы хотел, чтобы вы поняли: слишком мно­го крови, слишком много слез было пролито, чтобы нам сейчас назад поворачивать. Это было бы неуважением — и не только к мертвым, но и к тем, кто их помнит и почи­тает. Эта последняя битва, возможно, и станет настоящей битвой богов… — Эрагону показалось, что Роран сказал это совершенно серьезно. — Но я, например, буду сражаться до тех пор, пока эти боги не сразят меня, или же пока я сам не сражу кого-то из них. Дракон, как известно, может по оче­реди убить хоть десять тысяч волков, но десять тысяч вол­ков, собравшись вместе, вполне могут убить даже дракона.

«Ну, это вряд ли!» — фыркнула Сапфира, но услышал ее только Эрагон.

А Роран вдруг улыбнулся, хотя и не слишком весело, и закончил так:

— Ау нас, между прочим, свой собственный дракон име­ется! В общем, решайте, как хотите, но я, например, решил идти на Урубаен и встретиться с Гальбаториксом лицом к лицу, даже если мне и придется сделать это в одиночку!

— Нет, не в одиночку, — сказала Арья. — Я говорю это от имени королевы эльфов Имиладрис. И я утверждаю: наш народ встанет плечом к плечу с тобой, Роран Молотобоец!

— Как и наш, — прогрохотал Гарцвог.

— Как и наш, — прогудел Орик.

— Как и наш, разумеется! — воскликнул Эрагон, очень надеясь, что это погасит все былые разногласия.

Возникла небольшая пауза, и все четверо дружно по­вернулись к Гримрру. Кот-оборотень с деланным равноду­шием, стараясь ни на кого не глядеть, сказал:

— Что ж, полагаю, мой народ тоже там будет. — Он вни­мательно осмотрел свои острые когти и прибавил: — Кто-то же должен неслышно прокрадываться в расположение противника, верно? И уж конечно, не гномы — уж больно громко они своими железными башмаками топают.

Брови Орика поползли вверх, но если он и был задет, то ничем этого не показал.

Еще два раза наполнил Оррин свой бокал, а затем, уте­рев губы тыльной стороной ладони, все же сказал:

— Прекрасно! Раз вам так этого хочется, мы пойдем на Урубаен. — И поскольку кубок его снова был пуст, он потя­нулся за бутылкой, стоявшей перед ним на столе.

Остальное время было потрачено на обсуждение прак­тических деталей: способов связи, распределения обя­занностей, размещения сторожевых постов и часовых. Это теперь было особенно важно, поскольку требовалось максимально обезопасить себя от возможного нападения Торна или Шрюкна. Кроме того, нужно было понять, где и как раздобыть новое обмундирование, оружие и палат­ки для тех, чье имущество сгорело или было раздавлено драконами. Собравшиеся единодушно решили пока что всенародно не объявлять о пленении Насуады. Один день роли все равно не играл, а сейчас гораздо важнее было дать варденам хоть немного отдохнуть и поспать. Тем бо­лее что даже рассвет пока еще не наступил.

И все же единственное, чего они так и не решились об­суждать — стоит ли им пытаться спасти Насуаду. Было оче­видно, что вызволить ее можно будет, лишь захватив Урубаен, но к этому времени, она, возможно, будет уже мертва или же намертво связана клятвой, которую Гальбаторикс заставит ее произнести на древнем языке. Так что этой темы никто даже не коснулся, словно она находилась под запретом.

Эрагон тем не менее постоянно думал об этом. Стоило ему закрыть глаза, и он видел перед собой, как Муртаг бьет Насуаду, как варварски тащит ее за волосы; он видел перед собой покрытую чешуей когтистую лапу Торна, который хва­тает Насуаду и Муртага и уносит свою добычу в ночную тьму. Воспоминания об этом были мучительны. Они каждый раз заставляли Эрагона чувствовать собственное ничтожество, но не вспоминать случившегося он не мог.

Когда участники высокого собрания разошлись, Эра­гон сделал знак Рорану, Джормундуру и Арье, и те без лиш­них слов последовали за ним в его палатку. Там они еще не­которое время советовались, планируя завтрашний день. Эрагон, чувствуя себя крайне неуверенно, задал им немало вопросов.

— Совет Старейшин наверняка отнесется к тебе не слишком хорошо, — сказал ему Джормундур. — Они отнюдь не считают тебя столь же умелым политиком, как Насуада, и попытаются этим предлогом воспользоваться. — Джор­мундур казался неестественно спокойным, но Эрагон знал, как страшно потрясло его исчезновение Насуады, и пони­мал, что сейчас этот закаленный в боях воин находится на грани нервного срыва и вполне может неожиданно разры­даться, или взорваться от гнева, или и то и другое.

— Но ведь политик из меня действительно никакой, — согласился Эрагон.

Джормундур кивнул:

— Да, это так, но ты тем не менее должен держаться. Кое в чем я постараюсь тебе помочь, но в основном все бу­дет зависеть от того, как ты будешь держаться. Если ты по­зволишь им на тебя давить, они решат, что теперь во главе армии стоят они, а вовсе не ты.

Эрагон озабоченно глянул на Арью и Сапфиру.

«Ничего не бойтесь, — сказала Сапфира, обращаясь сразу ко всем. — Никто не сможет взять над ним верх, пока я стою на страже».

Когда их «маленькое» совещание закончилось, Эрагон выждал, когда Арья и Джормундур уйдут, а Рорана удер­жал, поймав за плечо, и спросил:

— Ты действительно такдумал, когда говорил насчет битвы богов?

Роран удивленно уставился на него:

— Конечно! Ты, Муртаг, Гальбаторикс — все вы слиш­ком могущественны, чтобы с вами мог справиться обыч­ный человек. Это, в общем, неправильно. Несправедливо. Но это так. Мы, все остальные, словно муравьи у вас под башмаками. Ты хоть представляешь, скольких ты убил просто голыми руками?

— Увы, слишком многих!

— Вот именно. Я рад, что ты с нами, что сражаешься за нас, я рад, что могу считать тебя своим братом во всем, кроме фамилии, но я бы предпочел, чтобы нам, варденам, не нужно было полагаться ни на Всадника, ни на эльфа, ни на кого-то из магов, чтобы победить в этой войне. Мы не должны полностью зависеть от кого-то одного. Так, как это выходит сейчас. Это нарушает равновесие в мире.

И с этими словами Роран быстро вышел из палатки.

А Эрагон рухнул на лежанку с таким ощущением, слов­но его ударили в грудь. Но какое-то время спустя чрезвы­чайное внутреннее напряжение и перевозбужденный мозг заставили его вскочить, и он снова вышел из палатки на­ружу. Увидев его, шестеро Ночных Ястребов тут же вста­ли, поправляя оружие, готовые сопровождать его повсюду, куда бы он ни вздумал пойти.

Он жестом велел им оставаться на месте. Когда Джор­мундур стал настаивать, чтобы теперь его, Эрагона, охра­няли Ночные Ястребы Насуады, он бурно запротестовал и сказал, что ему вполне достаточно и Блёдхгарма с эльфа­ми, но Джормундур сказал: «Слишком осторожным быть невозможно». И Эрагон был вынужден с ним согласиться, хотя ему совершенно не нравилось, когда за ним следует целая свита. Отделавшись от охраны, он поспешил туда, где, свернувшись клубком, лежала Сапфира.

Завидев его, дракониха приоткрыла один глаз и при­подняла крыло, чтобы он смог под него забраться. Что он и сделал, прижавшись к ее теплому животу.

«Маленький брат», — ласково сказала она и тихонько замурлыкала.

Эрагону было так спокойно лежать с нею рядом, слу­шать ее «пение» и тихое шуршание воздуха, вдыхаемого и выдыхаемого ее могучими легкими, ощущать ритмич­ное, в такт дыханию, покачивание ее брюха.

В любое другое время одного этого было бы уже доста­точно, чтобы он взял себя в руки, но только не сегодня. Его разум отказывался отдыхать, сердце продолжало лихора­дочно биться, а руки и ступни были неприятно горячими, как в лихорадке.

Свои чувства Эрагон, правда, держал при себе, не же­лая тревожить Сапфиру. Она устала после двух сражений с Торном и вскоре крепко уснула; ее монотонное мурлыка­нье сменилось громким сонным сопением.