«Ты уверен?» — спросил Глаэдр.

Эрагон кивнул и поймал себя на том, что золотистый дракон видеть его не может.

«Да, Учитель, уверен. Но у меня есть один вопрос: Бри­сингр — это истинное имя моего хмеча? Если же нет, то нужно ли мне узнать его истинное имя, чтобы сотворить заклятие?»

«Брисингр — это имя огня, как тебе известно. А истин­ное имя твоего меча, безусловно, гораздо сложнее, хотя оно вполне может включать в себя и слово «брисингр». Если ты хочешь, можно, конечно, обратиться к этому мечу, назвав его истинным именем, однако с тем же успехом ты мог бы называть его просто «меч», ибо результат будет точно таким же, поскольку истинное знание о нем будет у тебя на перед­нем крае мыслей. Имя — это всего лишь ярлык, символи­зирующий определенные знания о предмете, но для того, чтобы воспользоваться самими знаниями, ярлык тебе, в об­щем, ни к чему. Он сути не меняет. Ты меня понимаешь?»

«Да».

«В таком случае продолжай».

Эрагон задумался, затем отыскал в дальнем уголке сво­ей души некий заветный уголок, обратился к нему, дабы пополнить запас своей телесной энергии, и, направив эту энергию как бы внутрь готового к произнесению им вслух слова, стал мысленно перечислять все то, что знает о сво­ем мече. Наконец он громко и отчетливо сказал:

— Брисингр!

И почувствовал, что на мгновение словно лишился сил. Встревоженный, он попытался что-то сказать или хотя бы пошевелиться, но заклятие уже действовало и заставило его замереть на месте. Он не мог ни глазом моргнуть, ни вздохнуть.

И меч его не вспыхнул синим пламенем, как обычно. Теперь его лезвие как бы струилось, словно отражение в воде. Затем в воздухе рядом с ним возник некий про­зрачный сверкающий предмет — идеальное подобие само­го Брисингра, только без ножен, столь же безупречное как он сам. Эрагону ни разу не довелось обнаружить в сво­ем мече ни малейшего недостатка, но его подобие, как бы плывущее в воздухе, было, похоже, еще лучше. Перед Эрагоном словно возникла сама идея этого меча, которую никто, даже старая Рюнён со всем ее опытом, не сумел бы воплотить в жизнь.

Как только это подобие стало видно достаточно отчет­ливо, Эрагон вновь обрел способность дышать и двигаться. Он еще на несколько секунд продлил действие заклятия, чтобы иметь возможность сполна восхититься красотой вызванного образа, завершил действие чар, и призрачное подобие меча медленно растаяло в воздухе.

И в палатке неожиданно воцарилась полная темнота. Только тут Эрагон почувствовал, как внимательно следят за ним Сапфира и Глаэдр, как тесно их разум соприкаса­ется с его разумом. Оба дракона были необычайно напря­жены. Если бы он вздумал шутливо подтолкнуть Сапфиру, она бы, наверное, от неожиданности свернулась в кольца, точно змея, и зашипела.

«А если бы я вздумала шутливо пихнуть тебя, от тебя только мокрое место осталось бы», — заметила она, услы­шав его мысли.

И Эрагон, блаженно улыбаясь, опустился на лежанку. Он чувствовал себя очень усталым.

В ушах у него прозвучал глубокий вздох Глаэдра — слов­но ветер прошелестел над пустынной равниной, — и ста­рый дракон сказал с явным облегчением:

«Ты хорошо справился с этим заданием, Губитель Шей­дов. Но давай все же больше не будем его повторять».

Похвала Глаэдра удивила Эрагона. Старый дракон не был особенно щедр на похвалы — особенно с тех пор, как начались эти их занятия.

«Хорошо, Учитель, я согласен», — ответил Эрагон и, передернувшись от озноба, потер плечи; странный холод сковывал его тело, руки и ноги прямо-таки заледенели. Ему и самому не очень-то хотелось повторять подобный опыт. И все же Эрагон испытывал глубокое чувство удов­летворения: он доказал сам себе, что кое-что способен сделать не хуже — а может, и лучше — многих других магов Алагейзии.

И это, безусловно, вселяло в его душу надежду.

Через два дня в лагерь вернулся Роран со своими то­варищами: усталый, израненный, измученный долгой до­рогой. Возвращение Рорана на какое-то время вывело вар­денов из тупого ожидания. Они устроили героям Ароуза грандиозную встречу, однако очень скоро большинством вновь овладело тоскливое настроение.

Эрагон был страшно рад, что Роран вернулся живым и невредимым. Он знал, что с его двоюродным братом все в порядке, поскольку несколько раз наблюдал за ним с по­мощью магического кристалла, и все же видеть его воочию было очень приятно. Эрагон сразу избавился от того чув­ства невнятной тревоги, которое все это время его пресле­довало. Роран и Катрина были теперь его семьей — Муртаг не считался, Эрагон и не воспринимал его как брата, — и ему было невыносимо даже подумать о том, что он может потерять Рорана.

Однако, встретившись с братом, Эрагон был потрясен его внешним видом. Он ожидал, конечно, что Роран и его спутники будут вконец измотаны, но Роран выглядел куда более худым и усталым, чем все остальные. Казалось, за это время он постарел лет на пять. Веки у него покраснели, глаза были обведены черными тенями и глубоко запали, на лбу пролегли резкие морщины, все тело в синяках и сса­динах. А пятнистая, наполовину обгоревшая борода имела вид в высшей степени неопрятный и странный.

Все пятеро — ибо, увы, их вернулось всего пятеро, а не шестеро — тут же отправились к целителям Дю Врангр Гата, а затем предстали перед Насуадой. Она поблагода­рила героев за проявленные мужество и храбрость и от­пустила всех, кроме Рорана. Его она попросила дать под­робнейший отчет об этом походе и о самом захвате Ароуза. Рассказывал он довольно долго, но Насуада и Эрагон, сто­явший по ее правую руку, слушали его с неослабевающим вниманием, время от времени ужасаясь подробностям, которые он сообщал. Когда он умолк, Насуада объявила, что присваивает Рорану звание полковника и ставит его во главе одного из варденских полков.

Эрагон ожидал, что эта новость обрадует Рорана, но заметил, что морщины на лице брата отчего-то стали еще глубже, а брови хмуро сошлись на переносице. Роран, од­нако, не возразил Насуаде и жаловаться ни на что не стал. Он просто поклонился и сказал своим охрипшим от уста­лости голосом:

— Как тебе будет угодно, госпожа Насуада.

Эрагон проводил Рорана до его палатки, возле которой их уже поджидала Катрина. Она так радостно бросилась к Рорану, что Эрагон смущенно отвернулся.

Они пообедали все вместе, включая Сапфиру, но Эрагон с Сапфирой при первой же возможности, извинившись, от­кланялись, видя, что у Рорана просто нет сил на гостей, да и Катрине хочется наконец остаться с мужем наедине.

Когда они с Сапфирой брели через лагерь в сгущав­шихся сумерках, кто-то за спиной вдруг отчаянно закри­чал: «Эрагон! Эрагон! Погоди минутку!»

Эрагон обернулся и увидел высокую хлипкую фигу­ру Джоада. Старый ученый чуть ли не бегом догонял его, длинные седые волосы его разлетались во все стороны, худощавое, гладко выбритое лицо раскраснелось. В левой руке Джоад сжимал потрепанный кусок пергамента.

— Что случилось? — с тревогой спросил Эрагон.

— Вот! — воскликнул Джоад, сияя глазами, и протянул ему пергамент. — Я сумел снова это сделать! Я отыскал тот проход! — В сумеречном свете страшный белый шрам, спу­скавшийся Джоаду на висок, как-то особенно выделялся на фоне его загорелой кожи.

— Чтоты сумел сделать снова? Какойпроход ты нашел? Говори помедленней, я что-то тебя не понимаю!

Джоад опасливо огляделся и, наклонившись как можно ближе к Эрагону, прошептал:

— Это вознаграждение за мои бесконечные поиски и труды, за то, что я перерыл целую груду книг! Я открыл тайный туннель, который ведет прямо в Драс-Леону!

— Объясни мне еще раз, — попросила Насуада.

Эрагон нетерпеливо переступил с ноги на ногу, но от комментариев воздержался.

Из груды свитков и книг, сваленных перед ним на сто­ле, Джоад извлек тоненький томик в красном кожаном пе­реплете и в третий раз начал свой рассказ.

— Примерно пятьсот лет назад, насколько я могу определить…