Затем она снова чуть отодвинулась от него, явно ожи­дая, что он скажет, лицо ее казалось совершенно бес­страстным, как маска.

Ее имя вызвало в душе Эрагона множество вопросов, но Он понимав, что сейчас не время задавать их. Скорее, нужно было заверить Арью, что его мнение о ней ничуть не изменилось, что оно по-прежнему необычайно высокое. Наоборот, то, что он только что о ней узнал, лишь усилило его любовь к ней, ибо он понял истинный масштаб ее само­отверженности и приверженности долгу. Он понимал сей­час одно: если бы он неправильно воспринял ее имя или — хотя бы невольно — посмел ляпнуть что-нибудь не то, их дружбе пришел бы конец. И он, глядя Арье прямо в глаза, сказал тоже на древнем языке:

— Твое имя… твое имя очень хорошее! Ты должна им гордиться. Гордиться тем, какая ты. Я очень благодарен тебе за то, что ты поделилась со мной самой драгоценной своей тайной. Я счастлив был бы всегда называть тебя сво­им другом и обещаю, что буду беречь твое имя как зеницу ока. Скажи, ты хочешь услышать и мое имя?

Она кивнула.

— Да, хочу. И обещаю помнить и защищать его до тех пор, пока оно будет твоим.

Ощущение чрезвычайной значительности момента охватило Эрагона. Он знал, что обратного пути не будет, и его радовало и одновременно пугало то, что он сейчас сделает. И он, шагнув вперед, сделал точно то же самое, что только что сделала Арья: приложил губы к ее уху и очень тихо прошептал свое имя. И все его существо затрепетало, услышав эти слова.

Затем, внезапно насторожившись, он отступил, не зная, как она воспримет открывшуюся ей его сущность. Сочтет ли его глупцом или мудрецом? Впрочем, ей так или иначе придется вынести о нем свое суждение.

Арья глубоко вздохнула, посмотрела в небо, затем по­вернулась к Эрагону и тихо, очень ласково сказала ему:

— У тебя тоже очень хорошее имя. Однако же я не уве­рена, что это то самое имя, которое было у тебя, когда ты покидал долину Паланкар.

— Нет, не то.

— И не то, которое ты носил, когда жил и учился у нас в Эллесмере. Ты очень повзрослел с тех пор, как мы с то­бой познакомились.

— Пришлось.

Она кивнула.

— Ты по-прежнему очень молод, но ты уже не ребенок.

— Да, это точно.

Эрагона сильней, чем когда-либо, тянуло к ней. Этот об­мен именами создал между ними особую связь, но какую? В этом он еще не разобрался, и эта неуверенность застав­ляла его чувствовать себя обнаженным, уязвимым, ведь теперь Арья знала все его недостатки. Однако никакого презрения или отвращения к нему она явно не проявляла. Похоже, она действительно принимала его таким, какой он есть; как, впрочем, и он ее. Мало того, она не могла не увидеть в его истинном имени тех чувств, которые он пи­тал к ней, но и это тоже ее не оттолкнуло!

Эрагон не был уверен, стоит ли говорить что-то еще, но и просто так отпустить Арью сейчас он не мог. А потому, собрав все свое мужество, спросил:

— Арья, что с нами будет?

Она колебалась, но он видел, что она прекрасно поняла, чтоон имел в виду. Старательно подбирая слова, она сказала:

— Не знаю… Раньше я, пожалуй, ответила бы: «Ничего особенного», но теперь… И все же, ты еще слишком юн, Эрагон. Взрослея, люди часто меняют свои взгляды. Лет через десять или даже через пять ты, возможно, уже не бу­дешь испытывать тех чувств, какие испытываешь сейчас.

— Мои чувства не изменятся, — сказал он с абсолютной уверенностью.

Арья снова долго и внимательно вглядывалась в его лицо, потом выражение ее лица вдруг переменилось, и она сказала:

— Ну что ж, тогда… возможно… со временем… — Она ласково коснулась ладонью его щеки. — Ты не можешь сей­час просить меня о большем, Эрагон. Я не хочу ошибиться. Ты слишком много значишь, как для меня, так и для всей Алагейзии.

Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него по­лучилась гримаса.

— Но… у нас нет времени, — сказал он и задохнулся. Ему было очень нехорошо.

Брови Арьи сошлись на переносице, она опустила руку и спросила:

— Что ты хочешь этим сказать?

Он потупился, не зная, как лучше объяснить ей. И в конце концов сказал все просто и честно. Он рассказал ей, с какими трудностями они с Сапфирой встретились, пытаясь найти безопасное место для драконьих яиц и Эл­дунари, рассказал и о планах Насуады, и о ее намерении создать группу избранных магов, которые будут следить за всеми прочими заклинателями.

Он говорил, наверное, несколько минут и завершил свой монолог так:

— И тогда мы с Сапфирой решили, что единственное, что нам остается, это покинуть Алагейзию и воспитывать драконов в другом месте, подальше ото всех. Это было бы наилучшим выходом и для драконов, и для Всадников, и для остальных народов Алагейзии.

— Но Элдунари… — начала было Арья, которую явно взволновал его рассказ.

— Элдунари тоже не могут здесь оставаться. Они ни­когда не будут в безопасности даже в Эллесмере. Всегда может найтись тот, кому захочется их выкрасть и восполь­зоваться ими в собственных целях. Нет, нам нужно найти такое место, каким был для Всадников остров Врёнгард; такое, где никто не сможет найти драконов и причинить им зло, пока они еще малы; да и дикие драконы, если и они станут вылупляться из сохраненных яиц, никому не смо­гут там нанести вреда. — Эрагон попытался улыбнуться, но это у него не получилось. — Вот почему я сказал, что у нас нет времени. Мы с Сапфирой собираемся как можно скорее покинуть Алагейзию, и если ты останешься… В об­щем, тогда я не знаю, увидимся ли мы с тобой когда-нибудь снова.

Арья посмотрела на фейртх, который по-прежнему держала в руке. Она была сильно встревожена.

— Ты бы согласилась отказаться от королевской коро­ны, чтобы отправиться вместе с нами? — спросил он, уже зная ответ.

Она вскинула на него глаза.

— А ты согласился бы отказаться от заботы о драко­ньих детенышах?

Он молча покачал головой.

Они еще немного помолчали, потом Арья спросила:

— Как же ты будешь подыскивать кандидатов на роль Всадников?

— Мы оставим несколько яиц здесь — у тебя, скорее все­го. А как только они проклюнутся, то юные драконы и их Всадники присоединятся к нам, а мы пришлем тебе новые яйца.

— Я думаю, есть и еще какое-то решение, вовсе не обя­зательно, чтобы ты, Сапфира и все Элдунари покидали Алагейзию!

— Если бы было, мы бы давно уже к нему пришли.

— Но как же Элдунари? Как же Глаэдр и Умаротх? Ты уже говорил с ними об этом? Они согласились?

— Нет, не говорил. Но они согласятся. Уж это-то я знаю.

— Ты уверен, Эрагон? Неужели это единственный путь — расстаться со всеми, кого ты знал и любил?

— Это необходимо. Кстати, наше расставание всег­да подразумевалось. Анжела предсказывала мне это еще в Тирме, когда гадала для меня, так что у меня хватило вре­мени, чтобы приучить себя к этой мысли. — Он протянул руку и коснулся щеки Арьи. — Но я все-таки спрошу еще раз: ты полетишь с нами?

На глазах у нее показались слезы, она прижала фейртх к груди и с отчаянием воскликнула:

— Я не могу!

Эрагон кивнул и убрал руку.

— Тогда… наши пути расходятся. — Он и сам готов был расплакаться и сдерживался из последних сил.

— Но ведь еще не сейчас? — прошептала Арья. — У нас ведь еще есть немного времени, правда? Мы еще можем не­много побыть вместе?

— Нет, еще не сейчас.

И они замерли в молчании, глядя в небо и поджидая возвращения Сапфиры и Фирнена. Через некоторое время ее рука коснулась его руки, и он сжал ее. Но это было малое утешение, и оно не могло до конца утишить боль, терзав­шую его сердце.

Теплый свет струился из окон на правой стене широко­го коридора, высвечивая квадратики на противопо­ложной стене, где между мрачными резными дверями, расположенными на одинаковом расстоянии друг от дру­га, висели флаги, картины, щиты, мечи и рогатые головы оленей.

Эрагон шел в рабочий кабинет Насуады, то и дело выглядывая в окна, откуда открывался чудесный вид. Со двора доносились звуки музыки и пение — это певцы и му­зыканты готовились к торжественному приему в честь прибытия Арьи. Празднование началось и продолжалось до сих пор сразу после того, как Арья, Фирнен, Эрагон и Сапфира вернулись в Илирию. Но теперь всеобщее воз­буждение начинало понемногу спадать, и Эрагону удалось наконец условиться с Насуадой о встрече.