Но Эрагон только головой потряс, продолжая хохо­тать. Потом с трудом выговорил:

«Потому что… — и перешел на мысленное общение с драконами, — потому что… улитка и яичница! — И он сно­ва принялся хихикать, чувствуя себя полным дураком. — А улитка прилипает… Голоден? Съешь ножку! Устал? Под­крепись глазным яблоком! Да кому нужен ваш мед, если есть прекрасная слизь?! Я мог бы поставить эти ножки в вазу, как букет, и они бы…»

Его разбирал такой смех, что он не мог продолжать и упал на колени, задыхаясь и вытирая слезы.

Сапфира раскрыла пасть, изобразив улыбку, хотя и весьма зубастую; в горле у нее что-то заклокотало, и она сказала:

«Ты норой ведешь себя очень странно, Эрагон. — Она явно не сердилась — похоже, он заразил ее своим весельем. Она снова понюхала раковину и заметила. — А что, непло­хо было бы сейчас выпить немного того медового напитка, который варят гномы!»

«Ну, по крайней мере, ты хоть сыта теперь?» — спросил у нее Эрагон.

«Не совсем. Такого количества мне маловато, чтобы в обратный путь пускаться».

Наконец перестав смеяться, Эрагон ткнул улитку кон­цом сапога:

«Наверное, слишком много времени прошло с тех пор, как на Врёнгарде были драконы, и эта улитка, должно бьггь, просто не поняла, кто ты такая. А ведь она явно собиралась меня слопать… Вот ведь жалкая смерть — попасть в пасть к улитке!»

«Зато какая запоминающаяся!» — сказала Сапфира.

«Это точно!» — Эрагон почувствовал, что к нему опять возвращается веселое настроение.

«А что я говорил вам насчет первого правила охоты, де­теныши?» — спросил Глаэдр.

И Эрагон с Сапфирой хором ответили:

«Не преследуй свою добычу, пока не убедишься, что это добыча».

«Вот именно!» — сказал Глаэдр.

«Прыгающие личинки, птицы-тени, гигантские улит­ки… — начал перечислять Эрагон. — Неужели заклятия, произнесенные во время сражения, могли создать такое?»

«Всадники, драконы и Проклятые во время боя высво­бодили огромное количество магической энергии, и боль­шая ее часть была, разумеется, связана тем или иным за­клятием. Но какая-то часть вообще ничем связана не была. Те, кто прожил достаточно долго, рассказывали, что вско­ре после этого сражения мир вокруг словно сошел с ума. Ничему из того, что они видели или слышали, верить было нельзя. Какая-то часть той энергии поселилась в ду­шах и телах предков тех личинок и птиц, которых ты ви­дел сегодня, и со временем полностью их изменила. Но ты зря включил в этот перечень и улиток. Сналгли — это имя, под которым они были известны всегда, — с давних времен жили на острове Врёнгард и были нашей — я имею в виду Драконов — излюбленной пищей. И причина этого, не со­мневаюсь, уже ясна Сапфире».

Сапфира что-то ласково пропела в ответ и облизнулась.

«Кстати, — продолжал Глаэдр, — не только плоть их мягка и вкусна, но и раковины весьма полезны для нашего пищеварения».

«Но если это самые обычные животные, то почему же мои магические стражи их не остановили? — спросил Эра­гон. — По крайней мере, я должен был бы хоть предупреж­дение о приближающейся опасности получить».

«А это, — ответил Глаэдр, — как раз и есть, скорее всего, последствие того сражения. Магия не участвовала в созда­нии сналгли, но это вовсе не значит, что она не повлияла и на них, когда исказила здесь все. И нам, пожалуй, не сле­дует задерживаться здесь. Чем раньше мы отсюда уберем­ся, тем лучше. Иначе еще кто-нибудь неведомый вздумает попробовать, хороши ли Эрагон или Сапфира на вкус».

С помощью Сапфиры Эрагон расколол обожженную раковину улитки и при свете красноватого волшебного огонька извлек ее бескостную тушку, что оказалось мало приятным занятием, и в итоге он по локоть выпачкался липкой слизью. Затем Эрагон попросил Сапфиру раздуть угли и закопал мясо улитки под них.

Сапфира вновь свернулась клубком на траве и уснула. Эрагон перенес свои одеяла, спальный мешок и ту сумку, где хранилось сердце сердец Глаэдра, поближе к Сапфире, под ее крыло, и в этом теплом уголке он провел остаток ночи, думая, время от времени засыпая, просыпаясь и сно­ва начиная думать.

Следующий день был таким же серым и мрачным, как предыдущий. Склоны гор и холмы слегка припорошило снежком, в воздухе висела холодная сырость. Все это наво­дило Эрагона на мысли о том, что снег наверняка вскоре пойдет снова.

Сапфира настолько устала, что даже не пошевелилась, пока солнце не поднялось над вершинами гор. Эрагон го­рел нетерпением, но дал ей выспаться. Куда важнее было, чтобы она пришла в себя после перелета на Врёнгард, чем выйти в путь как можно раньше.

Проснувшись, Сапфира откопала в углях тушку улит­ки, и Эрагон приготовил себе сытный завтрак. Он не был уверен, как это блюдо можно назвать. Ростбиф из улитки? Жаркое из улитки? Но как ни называй, а кусочки жареного мяса оказались очень вкусными и нежными, и он съел даже больше, чем нужно. Остальное с удовольствием проглоти­ла Сапфира, и пришлось еще целый час ждать, поскольку неразумно пускаться в путь с набитым брюхом. Вскоре они все вместе направились к скале Кутхиана.

На этот раз путь до яблоневой рощи показался Эрагону короче, чем накануне. Однако вид у этих старых коря­вых деревьев был по-прежнему угрожающим, и он не спу­скал руки с рукояти Брисингра.

Как и в первый раз, они с Сапфирой остановились на краю той заросшей поляны. На острых выступах скалы Кутхиана сидела стая ворон, которые при виде Сапфиры с карканьем поднялись в воздух, и Эрагону это показалось недобрым предзнаменованием.

Примерно полчаса он стоял, произнося одно заклина­ние за другим и пытаясь определить, нет ли здесь какой-то магии, способной нанести вред ему, Сапфире или Глаэдру. Вокруг скалы Кутхиана, а также — насколько он сумел понять — и по всему острову была раскинута невидимая сеть магических чар. Некоторые таились в земле — он ощущал их под ногами, как некий поток энергии. Другие были не особенно сильны и могли показаться незначи­тельными; порой их действие ограничивалось каким-то одним цветком или веткой дерева. Более половины чар пребывали как бы в спящем состоянии — им не хватало энергии и объекта воздействия, а может быть, они ждали определенного стечения обстоятельств. Иные заклятия пребывали в конфликте друг с другом; казалось, Всадни­ки, или их противники, или кто-то еще, накладывали за­клятия, пытаясь умерить воздействие других, ранее на­ложенных чар.

Чаще всего Эрагон оказывался не в силах определить ни цель наложения этих заклятий, ни их магическую природу. Теперь уже никто не знал — так как никаких свидетельств этого не осталось, — какие именно слова древнего языка были использованы для составления этих заклинаний. Остались лишь сгустки магической энергии, выпущенной на волю давным-давно умершими магами, и разобраться в том, из чего они состоят, было невероятно трудно, а может, и невозможно. Глаэдр, ко­нечно, мог помочь ему в этом разобраться, поскольку был знаком со старинными, поистине всеобъемлющими областями магии, которая применялась на Врёнгарде, но в большей части случаев Эрагону приходилось просто догадываться. Даже если он не всегда мог определить, для чего создано то или иное заклинание, он чаще все­го знал, какое воздействие оно способно оказать на него или на Сапфиру. Но все это было очень сложно, и Эра­гону потребовался не один час и множество различных магических действий, чтобы хоть немного разобраться в тех чарах, что царили на острове.

Более всего он — как, впрочем, и Глаэдр — был обе­спокоен тем, что некоторые чары им так и не удастся об­наружить. Выяснить, к чему ведут результаты магической деятельности неведомых магов, особенно если они всеми силами старались это скрыть, оказалось невероятно слож­ной задачей.

Наконец Эрагон почувствовал, что хотя бы относи­тельно может быть уверен: ни скала Кутхиана, ни ее бли­жайшие окрестности не таят для них никаких особых ло­вушек. Только тогда они с Сапфирой решились пересечь заросшую поляну и осторожно приблизиться к подножию этой острозубой, покрытой лишайниками скалы.