Полный сомнений, Эрагон глянул в ту сторону, где стояла Арья, — рядом с Эльвой и Сапфирой, на краю ярко­го светового пятна. Затем заговорила Сапфира:

«Если уж Муртагу так хочется распороть тебе глотку, так подрежь ему коленные сухожилия, чтобы он перестал так скакать».

Эрагон улыбнулся, признавая правоту обеих.

Затем они с Муртагом спокойно разошлись в разные стороны и встали в позицию напротив друг друга. Гальба­торикс смотрел на них вполне одобрительно. На этот раз атаковать первым предстояло Эрагону.

Похоже, они сражались уже несколько часов, и Муртаг больше не пытался нанести Эрагону смертельный удар, а вот Эрагону — к его глубочайшему удовлетворению — удалось-таки уколоть Муртага в ключицу, хотя он остановил свою руку еще до того, как Гальбаторикс счел необходи­мым ее остановить. Муртаг был, похоже, взволнован этим уколом, и Эрагон позволил себе даже чуть-чуть улыбнуть­ся, видя его реакцию.

Были и другие выпады, которые оба заблокировать не успели. При всей быстроте их реакции, при всем их мастерстве они не могли не допускать ошибок. И Эрагон думал, что если этот поединок не прекратить, они неиз­бежно начнут совершать все больше и больше ошибок, ко­торые в итоге могут привести к увечьям.

Первым ранением был порез, нанесенный Муртагом — он задел правое бедро Эрагона, попав лезвием точно в ту щель, что была между подолом его кольчуги и краем по­ножей. Порез был неглубокий, но довольно болезненный. Каждый раз, как Эрагон опирался на эту ногу, из раны со­чилась кровь. Вторую рану также получил Эрагон: цара­пину над бровью, когда Муртаг обрушил удар ему на шлем и край шлема врезался в лоб. Второе ранение было более неприятным, потому что с брови все время капала кровь, мешая видеть.

Затем Эрагон сумел снова нанести режущий удар по запястью Муртага. На этот раз он прорезал и перчатку, и кожу до кости, не повредив, правда, ни мышцы, ни связ­ки. Однако рана оказалась довольно болезненной, а кровь, стекавшая в перчатку, два раза, по крайней мере, помеша­ла Муртагу как следует удержать в руке меч.

Эрагон слегка присел на правую ногу, а потом — пока Муртаг приходил в себя после очередной неудачной ата­ки — обогнул противника слева, где он был прикрыт щи­том, и изо всех сил ударил Брисингром в центр левого на­голенника Муртага, пробив сталь насквозь.

Муртаг взвыл и отпрыгнул назад на одной ноге. Эрагон немедленно последовал за ним и взмахнул мечом, намере­ваясь повалить его на пол, но Муртаг, несмотря на ране­ние, оказался вполне способен защитить себя и уже через несколько секунд теснил Эрагона так, что уже тот едва дер­жался на ногах.

Какое-то время их щиты сопротивлялись яростным и безжалостным ударам мечей. Гальбаторикс, как догадал­ся Эрагон, не тронул защитные чары, наложенные на их оружие и доспехи. Но затем магия, защищавшая щит Эра­гона и щит Муртага, вдруг исчезла. Это стало ясно, когда от щитов при каждом ударе полетели осколки. Вскоре Эрагон мощным ударом заставил щит Муртага треснуть. Но одер­жанная им маленькая победа была недолговечной. Муртаг, схватив Заррок обеими руками, два раза подряд с силой ударил по щиту Эрагона и тоже расколол его, так что те­перь они оба снова оказались в одинаковом положении.

За время поединка пол у них под ногами стал скольз­ким от крови, и становилось все труднее удерживать рав­новесие. Огромный зал звенел от гулкого эха — казалось, это отзвуки какой-то давнишней битвы. А еще казалось, будто они находятся в центре всего сущего, и только над ними царит свет, а все остальное погружено во тьму.

И где-то за пределами этого светового круга Гальбато­рикс и Шрюкн неустанно наблюдали за ними.

Без щитов, как обнаружил Эрагон, сражаться оказа­лось даже легче, только теперь они с Муртагом наносили друг другу удары в основном по рукам и ногам. Доспехи защищали их от режущих ударов, но от синяков и ссадин не спасали, и на теле у обоих буквально места живого не осталось.

Эрагон подозревал, что, хотя ему и удалось нанести Муртагу достаточно серьезные ранения, все же лучшим фехтовальщиком является Муртаг. Вряд ли он был намно­го лучше самого Эрагона, но по-настоящему взять над ним верх Эрагону так ни разу и не удалось. Ему казалось, что, если этот поединок будет продолжаться, Муртаг в конце концов сумеет истощить его силы, и он, Эрагон, не сможет продолжать сражение, ослабев от многочисленных ране­ний. Похоже, подобный финал приближался. С каждым шагом Эрагон чувствовал, как горячая кровь ручейком устремляется из раны на бедре вниз, к колену. С каждой минутой ему становилось все труднее защищать себя.

Он понимал, что надо прямо сейчас завершить этот по­единок, иначе он не сможет сражаться с Гальбаториксом. Эрагон и сейчас уже сомневался, сумеет ли оказать Галь­баториксу достойное сопротивление, но попытаться был обязан. Да, хотя бы попытаться!

Однако ему так и остались непонятны причины, побу­дившие Муртага с ним сражаться, и он знал, что так и будет пытаться разгадать эту загадку, а Муртаг будет благодаря этому ловить его на рассеянности. И Эрагон вспомнил сло­ва Глаэдра, которые старый дракон сказал ему когда-то на подступах к Драс-Леоне: «Ты должен научиться видеть то, что у тебя перед глазами». И еще одно высказывание Гла­эдра запомнилось ему: «Путь воина — это путь познания».

И он посмотрел на Муртага столь же внимательно и пристально, как смотрел на Арью во время их трени­ровочных боев, как смотрел и на себя самого, пытаясь понять собственную сущность в ту долгую ночь на острове Врёнгард. Сейчас он надеялся, что сумеет уловить какие-то признаки, которые помогут ему расшифровать тайный язык тела Муртага.

И действительно кое-что понял. Ему, например, стало ясно, что Муртаг измучен и почти без сил, что он сутулит­ся под бременем глубоко укоренившегося гнева или, может быть, страха. И потом, эта его безжалостность… Вряд ли ее можно было назвать новой чертой его характера, но такой безжалостности по отношению к нему, Эрагону, раньше не было. Он заметил и кое-какие более мелкие детали, а когда попытался соединить все это с теми знаниями о Муртаге, которые сохранились с былых времен — с его дружбой, вер­ностью, отвращением к тому, что Гальбаторикс силой под­чинил его себе, — он, казалось, добрался и до истины.

Это заняло всего несколько секунд — секунд, полных напряжения, тяжелого дыхания и стоивших ему несколь­ких неловких ударов и очередной ссадины на локте. Но причина такого поведения Муртага стала для него вполне очевидной.

Что-то очень важное произошло в жизни Муртага. На решение этого важного вопроса их поединок мог оказать решающее влияние. Мало того, это оказалось настолько важным для него, что он был намерен победить любым спо­собом и, если будет нужно, даже убить своего сводного бра­та. То есть какова бы ни была реальная причина этого — а у Эрагона на сей счет имелись свои соображения, весьма, кстати, тревожившие его, — он понимал одно: Муртаг ни­когда не сдастся. Он будет, подобно загнанному в угол зве­рю, биться до последнего вздоха, а это значит, что и ему, Эрагону, никогда не добиться победы — во всяком случае, обычным способом. Если для него этот поединок — всего лишь отвлекающий маневр, то для Муртага он явно имеет жизненно важное значение. Такую решимость, какая сей­час владеет Муртагом, преодолеть очень трудно или даже вообще невозможно. Во всяком случае, с помощью силы. Надо было как-то остановить человека, который настроен продолжать бой во что бы то ни стало и непременно одер­жать победу.

Пока что Эрагон этого не знал, но понимал, что един­ственный способ остановить Муртага — это дать ему то, что он хочет: победу. А значит, он, Эрагон, должен согла­ситься с поражением. Но полностью принять поражение он не мог. Не мог же он позволить Муртагу безнаказанно выполнить любое требование Гальбаторикса, касающееся его жизни! Он готов был подарить Муртагу этупобеду, но потом одержать и свою собственную.

Слушая его мысли, Сапфира горевала и тревожилась все сильнее, а потом сказала: