«Но почему— спрашивал себя Эрагон.

И тут он припомнил видение, которое им с Сапфирой так упорно показывал некогда старейший из Элдунари, Валдр — доказывая, что мечты и заботы скворцов ничуть не менее важны, чем заботы королей.

— Подчинись! — крикнул Гальбаторикс, и сознание пронзило мозг Эрагона, словно тысячи острых ледяных осколков, словно горячие языки пламени, сжигающие из­нутри. Эрагон громко вскрикнул и в отчаянии мысленно обратился к Сапфире и Элдунари, но их разумы пребыва­ли в осаде, атакованные Элдунари диких драконов. И тогда он сам, нарушая все правила, отнял у них немного мыслен­ной энергии и с помощью этой энергии составил и произ­нес заклятие.

Собственно, это было заклятие без слов, ибо магия Гальбаторикса не позволила бы ему вымолвить ни слова, да и никакими словами невозможно было описать то, чего хотел Эрагон, и то, что он в данный момент чувствовал. Для этого не хватило бы целой библиотеки мудрых книг. Его заклятие было продиктовано скорее инстинктом и эмоциями, языка для этой цели было бы недостаточно.

То, чего он хотел, было одновременно и просто, и слож­но. Он очень хотел, чтобы Гальбаторикс понял…Да, чтобы он понялнеправильность своих действий. Это заклинание не было атакой на него. Это была попытка поговоритьсним. Если ему, Эрагону, предстояло всю оставшуюся жизнь про­вести у него в рабстве, то он хотел бы, чтобы прежде Галь­баторикс осознал,какое преступление он совершил, осоз­нал полностью и до конца.

Когда магия начала действовать, Эрагон почувство­вал, что Умаротх и остальные Элдунари почти полностью переключили свое внимание на него, одновременно пыта­ясь сдержать мысленный натиск принадлежащих Гальба­ториксу драконьих душ и разумов. Сотни лет безутешного горя и гнева сделали свое дело, и бывшие драконы, как бы сплавив свои мысли с мыслями Эрагона, стали постепен­но изменять суть созданного им заклинания, углубляя его, расширяя, добавляя ему новый смысл, и оно стало значи­тельно мощней и обширней, чем он того хотел.

Это заклинание теперь должно было не только доказать Гальбаториксу, что вся его жизнь, все его действия были неправильны»,но и заставить его пережить те чувства, как плохие, так и хорошие, какие он вызывал у других с момен­та своего появления на свет. Заклинание получилось куда боле сложным, чем все те, которые Эрагон смог бы создать сам, так как заключало в себе куда больше, чем был спосо­бен воспринять один человек или один дракон. Каждое Эл­дунари внесло свою лепту в эти чары. Сумма этих вложений привела к созданию таких чар, которые охватили своим воздействием не только всю Алагейзию, но и простирались далеко в глубь времен, завершаясь в той точке, когда ново­рожденный Гальбаторикс издал свой первый крик.

Это было, как представлялось Эрагону, самое великое произведение магического искусства, какое когда-либо создавали драконы. А он лишь послужил для них послуш­ным инструментом. И оружием.

Сила Элдунари хлынула в него, как воды океана, и Эрагон почувствовал себя жалким, хрупким суденыш­ком. В какой-то момент ему показалось, что у него просто кожа лопнет, не выдержав этого невероятного напора, этого потока мысленной энергии, проводником которой он сейчас являлся. Если бы не Сапфира, он бы тут же мгновенно и умер, полностью исчерпав свои силы и не в силах справиться с ненасытными требованиями разбу­женной драконами магии.

Вокруг, казалось, померк даже свет беспламенных светильников. В ушах у Эрагона звучало эхо тысяч голо­сов — невыносимая какофония боли и радости, отголоски которой доносились до него как из настоящего, так и из да­лекого прошлого.

Морщины на лице Гальбаторикса вдруг резко обозна­чились, а глаза странным образом выпучились так, что буквально вылезали из орбит.

— Что ты натворил? — спросил он каким-то пустым на­пряженным голосом и отшатнулся, прижимая к вискам стиснутые кулаки. — Что ты такое сделал?

И Эрагон с огромным усилием ответил:

— Заставил тебя понять.

Гальбаторикс уставился на него с выражением пол­нейшего ужаса. Мускулы у него на лице дергались сами по себе, искажая его черты. Его тело сперва начало дрожать, а потом забилось в судорогах. Страшно оскалившись, он прорычал:

— Тебе не одержать надо мною верх, мальчишка! Тебе… не… одержать… — Он застонал и пошатнулся. Внезапно Эрагон почувствовал, как чары, державшие в тисках его сознание и тело, куда-то исчезли. Лишившись последних сил, он упал на пол, но успел заметить, что Эльва, Арья, Сапфира, Торн, Шрюкн и двое детей, по-прежнему сидев­шие на ступенях тронного возвышения, тоже обрели спо­собность двигаться.

Оглушительный рев Шрюкна наполнил зал. Гигант­ский черный дракон стряхнул Торна со своей шеи, и тот отлетел на середину зала, приземлившись так неловко, что кости в его левом крыле с громким хрустом надломились.

— Я…не…сдамся…тебе, — с напряжением вымолвил Гальбаторикс. У него за спиной Эрагон увидел Арью — она оказалась гораздо ближе к трону, чем Эрагон, но явно коле­балась, оглядываясь на них. Затем, решившись, она молни­ей пронеслась мимо тронного возвышения и вместе с Сап­фирой устремилась к Шрюкну. Торн, с трудом поднявшись с пола, последовал за ними.

С исказившимся, как у безумца, лицом Гальбаторикс подбежал к Эрагону и замахнулся на него Врангром. Эра­гон мгновенно перекатился на бок и услышал, как лезвие меча лязгнуло по камню рядом с его головой. Он по инер­ции прокатился по полу еще несколько футов, потом рез­ким прыжком вскочил на ноги и занял боевую позицию. Впрочем, только исходящая от Элдунари энергия позволя­ла ему сейчас держаться на ногах.

С громким криком Гальбаторикс бросился на него, и Эрагон относительно легко отразил его неуклюжий удар. Их мечи звенели, как колокола, и этот звон казался удивительно резким и чистым среди рева драконов и ше­пота мертвых.

Сапфира подпрыгнула высоко в воздух, ударила прямо в гигантскую морду Шрюкна, разодрав ее когтями до кро­ви, и снова спрыгнула на пол. Черный дракон замахнулся на нее, тоже выпустив когти, но она легко отскочила назад и даже немного приоткрыла крылья.

Эрагон присел, уходя от свирепого косого удара, и на­нес Гальбаториксу колющий удар в левую подмышку. Он очень удивился, когда острие Брисингра окрасилось кровью. Судорога, скрутившая руку Гальбаторикса, поме­шала ему нанести следующий удар, но потом они снова со­шлись, скрестив мечи у самых рукоятей и пытаясь силой лишить противника физического и душевного равновесия.

Лицо Гальбаторикса исказилось почти до неузнавае­мости, по щекам у него текли слезы. Над головами у них вспыхнуло мощное пламя, и воздух стал раскаленным. Где-то пронзительно кричали дети.

Под Эрагоном подломилась раненая нога, и он неловко упал на четвереньки, обдирая костяшки пальцев, в кото­рых сжимал Брисингр.

Он ожидал, что в ту же секунду Гальбаторикс оседла­ет его, но тот почему-то остался на месте, как-то странно покачиваясь.

— Нет! — кричал он. — Я не… — Он посмотрел на Эра­гона и вдруг то ли приказал, то ли попросил: — Пусть это прекратится!

Эрагон молча покачал головой и встал на ноги. Боль обожгла ему левое плечо, когда он оглянулся и увидел, что у Сапфиры на левой передней лапе зияет кровавая рана. На другом конце зала Торн вцепился зубами в хвост Шрюкна, заставив черного дракона броситься на него.

Пока Торн отвлекал внимание Шрюкна, Сапфира под­скочила в воздух, ринулась вперед, прыгнула черному дра­кону на шею, ближе к основанию костистого черепа, и глу­боко вонзила когти, запустив их под его мощную чешую, а потом впилась зубами ему в шею между двумя шипами на позвоночнике. Шрюкн издал громоподобный рык, потом завыл и стал метаться, пытаясь ее стряхнуть.

А Гальбаторикс снова бросился на Эрагона и попытал­ся нанести ему рубящий удар, но Эрагон его блокировал. И следующий тоже, но потом все же получил мечом по ре­брам и чуть не потерял сознание от боли.

— Пусть это немедленно прекратится! — снова потре­бовал Гальбаторикс, но теперь его тон был почти умоляю­щим. — Эта боль…