Когда эльфы закончили петь, над могилой высился по­крытый листвой молодой дубок высотой футов в двадцать, и на его ветвях висели желто-зеленые нити цветов.

Эрагон думал, что это, наверное, самые лучшие, самые прекрасные похороны, на каких ему когда-либо доводилось присутствовать. Прощание с телом Вирдена понравилось ему гораздо больше тех похорон, которые устраивали гно­мы, ибо они погребали своих мертвых в твердом холодном камне глубоко под землей. К тому же Эрагону была при­ятна мысль о том, что тело Вирдена дало пищу красивому живому дереву, дубу, который, возможно, проживет еще тысячу лет, а может, и больше. Если мне суждено умереть, решил он, пусть надо мною тоже посадят дерево — яблоню, чтобы мои друзья и сородичи могли вкусить плодов, в кото­рых есть частичка и моего тела.

В общем, ему очень нравилось то, что эльфы вклады­вают в похороны близких именно такой смысл. Хотя, конечно, сами похороны от этого не становились менее печальными.

После осмотра храма и похорон Вирдена Эрагон, с одо­брения Насуады, осуществил в Драс-Леоне и еще кое-какие преобразования. Он, например, объявил всех рабов сво­бодными людьми и сам лично посетил все поместья, где имелись рабы, и все аукционы работорговцев, выпустив на свободу множество мужчин, женщин и детей. Он очень надеялся, что теперь жизнь этих несчастных людей суще­ственно улучшится, и это давало ему огромное чувство удовлетворения.

Вернувшись в лагерь и подходя к своей палатке, Эрагон заметил, что у входа его поджидает Арья. Эрагон зашагал быстрее, но тут его кто-то окликнул:

— Губитель Шейдов!

Эрагон повернулся и увидел одного из юных пажей На­суады. Мальчик, рысью подбежав к ним и с трудом перево­дя дыхание и кланяясь Арье, выпалил:

— Губитель Шейдов! Госпожа Арья! Госпожа Насуада просит, чтобы вы завтра за час до восхода солнца пришли в ее шатер, дабы держать с нею совет. Что мне сказать ей, госпожа Арья?

— Ты можешь передать ей, что мы прибудем точно в то время, которое она назначила, — ответила Арья и слегка поклонилась пажу.

Паж покраснел, раскланялся и тут же умчался назад.

— Меня теперь что-то смущает в моем прозвище — ведь мы с тобой оба убили по шейду, — усмехнулся Эрагон.

Арья тоже улыбнулась, хотя и почти незаметно.

— Может, было бы лучше, если б я оставила Варога в живых? — спросила она.

— Нет, что ты… конечно нет!

— А что? Я могла бы держать его при себе в качестве раба, и он исполнял бы мои приказания.

— Ты шутишь?

Она только засмеялась тихонько.

— А может быть, мне называть тебя принцессой Арьей? — И он с огромным удовольствием повторил: — Принцесса Арья! — Казалось, произносить это было ему необычайно приятно.

— Нет, так меня называть вовсе не следует, — возразила Арья как-то очень серьезно. — Я — не принцесса.

— А почему? Ведь твоя мать — королева. Значит, ты — принцесса. Как же ты можешь ею не быть? Ее титул — дрёттнинг, а твой — дрёттнингу.То есть «королева» и…

— Дрёттнингу вовсе не означает «принцесса», — возра­зила Арья. — Вернее, это не совсем точный перевод. В ва­шем языке нет эквивалента этому понятию.

— Но если твоя мать умрет или просто перестанет пра­вить, ты же займешь ее место и станешь во главе своего народа, разве не так?

— Нет. Это отнюдь не так просто, Эрагон.

Но объяснять что-либо более подробно Арья, похоже, расположена не была. И Эрагон предложил ей:

— Не хочешь ли зайти ко мне в гости?

— Хочу, — вдруг согласилась она.

Эрагон откинул полог палатки, и Арья проскользнула внутрь. Быстро глянув на Сапфиру, которая громко сопе­ла во сне, лежа на своей «лужайке», Эрагон последовал за эльфийкой.

Первым делом он зажег фонарь, висевший на централь­ном столбе, шепнув ему: «Исталри». Слово «брисингр» он старался употреблять как можно реже, чтобы не трево­жить напрасно свой меч. Неяркий, но ровный свет фонаря сразу сделал это убогое жилище почти уютным.

Они присели, и Арья сказала:

— Смотри, что я нашла, когда разбирала вещи Вирдена. Думаю, мы могли бы насладиться этим вместе. — И она до­стала из бокового кармана своих узких штанов резную дере­вянную фляжку размером с ладонь и протянула ее Эрагону.

Он вытащил затычку и, понюхав содержимое фляжки, удивленно поднял брови, уловив знакомый, чуть сладкова­тый запах крепкого эльфийского напитка.

— Это же фелнирв! — воскликнул он (так назывался знаменитый напиток, который эльфы готовят из ягод бу­зины и, как утверждал Нари, из лунных лучей).

Арья рассмеялась, и голос ее зазвенел, как хорошо за­каленная сталь.

— Да, это фелнирв. Только Вирден и еще кое-что туда добавил.

— А что?

— Листья одного растения, которое растет на восточ­ной опушке Дю Вельденвардена вдоль берегов озера Рёна.

Эрагон нахмурился:

— А я знаю название этого растения?

— Возможно, но это не имеет никакого значения. Пей. Тебе понравится, обещаю.

И она снова рассмеялась. Этот смех с призвуком стали заставил Эрагона медлить. Он никогда еще не видел Арью такой легкой и беспечной. С внезапным удивлением он по­нял, что она, должно быть, уже сделала несколько глотков из этой фляжки.

Эрагон колебался. Его смущало, что за ними, возмож­но, наблюдает Глаэдр. Потом он поднес фляжку к губам и сделал добрый глоток. Напиток на вкус оказался немного иным, чем тот, к которому привык Эрагон, и обладал силь­ным мускусным запахом, похожим на запах куницы или горностая. Он поморщился и, подавляя тошноту, в глотке остался неприятный, жгучий след. Но Эрагон все же сде­лал еще глоток, поменьше, и вернул фляжку Арье. Та тоже отпила немного.

Минувший день был для них обоих наполнен кровью и ужасом. Эрагон многих убил и чуть не был убит сам, и те­перь ему очень нужно было расслабиться… немного за­быть… Но напряжение засело в нем как-то слишком глубо­ко, и ему никак не удавалось снять его с помощью обычных упражнений. Требовалось и еще кое-что, привнесенное извне. Впрочем, то насилие, в котором он принял такое ак­тивное участие, и было по большей части привнесено как раз извне.

Арья вновь протянула ему фляжку, и он решительно сделал большой глоток, а потом вдруг его разобрал смех.

Арья подняла бровь и посмотрела на него задумчиво, но довольно весело.

— Что это тебя так развеселило?

— Это… ну… то, что мы до сих пор живы, а они… —И он махнул рукой в сторону Драс-Леоны. — Жизнь меня весе­лит, жизнь рядом со смертью. — Внутри у него уже начина­ло разгораться приятное тепло, но почему-то ужасно чеса­лись кончики ушей.

— Да, это хорошо — остаться в живых, — сказала Арья.

Они продолжали передавать фляжку друг другу, пока она не опустела, после чего Эрагон снова заткнул ее проб­кой — что получилось у него не сразу, потому что пальцы вдруг стали какими-то слишком толстыми и неуклюжими, и пробка попросту выскальзывала из них, как палуба из-под ног во время бури.

Эрагон протянул пустую фляжку Арье, и она взяла ее, а он перехватил ее руку — правую руку — и, повернув ее к свету, стал рассматривать. Кожа на руке вновь выглядела совершенно гладкой, неповрежденной, и на ней не было никаких следов того ужасного ранения.

— Тебя Блёдхгарм исцелил? — спросил Эрагон.

Арья кивнула, и он отпустил ее руку.

— В основном он, — поправилась она. — Во всяком случае, рука снова отлично действует. — Она продемон­стрировала, как легко может сжимать и разжимать паль­цы. — Только вот здесь, у основания большого пальца, есть местечко, которым я по-прежнему ничего не чувствую.

Эрагон осторожно дотронулся до ее пальца.

— Здесь?

— Здесь. — И она слегка отвела руку.

— И Блёдхгарм ничего не сумел сделать?

Она покачала головой:

— Он пробовал с полдюжины разных заклинаний, но нервы в этом месте никак не хотят срастаться. — Она от­махнулась. — Да ладно, это, в сущности, не так уж и важно. Мечом я владею, как раньше; лук тоже легко могу натянуть. Собственно, только это и имеет значение.