— Вз-з-з! — вспыхнул синими искрами магический барьер, когда в него врезалась увесистая луковица порея. — Вз-з-з! — и ещё раз. — Вз-з-з! — и ещё. И тут бедняга просел по мане…

— А-а-а-ай-ыыы-й! — взревел он, когда очередной порей зелёной частью вонзился ему в плечо и буквально пришпилил к стене. — Не-е-е-ет! — и следом же прилетели ещё два. Один промазал и просто вошёл в стену, а вот второй торчал теперь в пробитой каске.

Не успел бедолага додёргаться в конвульсиях, как из столовой вышла Фонвизина и плюнула ему в забрало.

— С-с-с-сука, — прошипела мокрая рыжая аристократка.

Следом появилась Стеклова с целой охапкой метательных пореев. Что ж… общение с Лёхой явно пошло ей на пользу.

— Ответила! — крикнула Шама у меня за спиной. — Она на двенадцатом этаже.

— Отлично, — сказал я, — двинули.

Кадет Дольче держала оборону, как могла.

А могла она плохо.

Да, как и каждому магу вне зависимости от уровня и классификации, ей были доступны силовые барьеры. Однако они были столь слабенькими, и владела ими Дольче столь плохонько, что они вряд ли смогли бы остановить пулемётную очередь из артефактных и до кучи усиленных пуль.

Ну а потому ей не осталось ничего иного, кроме как взять Иннокентия Петровича в заложники.

Спрятавшись за спиной обездвиженного завхоза, Дольче держала на вытянутой руке горящий шарик файербола. На её счастье, то ли пожарная система заглючила, то ли в кабинеты больших начальников её и вовсе не проводили. Ну… чтобы в случае чего не испортить ценные документы, оборудование или ценную репродукцию «Банки Тушнины».

Так что в коридоре вовсю поливало дождём, а в кабинете Иннокентия Петровича было тепло, сухо и уютно.

Плохая новость — вместо обычных охранников её теперь осаждали какие-то чёрные человечки в полном обвесе. Хорошая новость — стрелять они не спешили.

Сперва в кабинет залетела дымовая шашка, но Дольче не будь дурой выпнула её обратно в коридор. Пока шашка догорела, пока дым рассеялся и пока человечки вернулись на позиции, она уже выиграла себе несколько минут.

Ну а теперь настала пора для переговоров.

— Кто ты такая⁈ — крикнул мужик с автоматом, который прятался прямо за дверным косяком.

— Я — Катя! — крикнула Чертанова, потому как не нашла ничего умней.

— Чего ты хочешь⁈

— Я хочу, — тут Дольче запнулась, но почти сразу же добавила демоническим голосом: — СТОЯТЬ И НЕ ДВИГАТЬСЯ!

Дело в том, что её дар контроля сбивался как будто бы по кулдауну, и периодически нужно было напоминать Кеше о его основной задаче. Однако! После столь длительного воздействия Чертанова чувствовала, что вот-вот пробьётся завхозу прямо в голову и получит полный контроль, как тогда над жабами во время схватки с гадюкой.

— Ну так стой и не двигайся! — крикнул мужик из коридора, чутка переварив информацию.

— Сама разберусь, что мне делать! — чисто по-женски ответила Дольче.

— У тебя есть какие-то требования⁈

— У меня есть какие-то требования!

— Какие⁈

— Какие-то.

— Да ты издеваешься, что ли⁈ Так! — мужик зачем-то высунул в дверной проём руку. — Я захожу! — а затем появился в нём целиком. — Я безоружен! Давай просто погово…

Договорить ему было не суждено. Уже привычная для Дольче волна сырой энергии прокатилась по коридору и будто осенний лист унесла с собой мужика…

— Чертанова⁈ — послышался голос командира. — Ну ты как там, в порядке⁈ А это что за клоун?

Безумие никак не привязано к часам и погодным условиям. Не нужна ему ни лунная ночь, ни зловещий туман, ни молнии за окном. Помутнение рассудка вполне может заявиться на порог погожим ранним утром. Ну а особенно, если человек, к которому оно пришло, всю ночь не спал и терзался неопределённостью.

Да, прав был Константин Оскарович, Ваня действительно нестабилен.

И да, много думать не всегда полезно.

Дума за думой, мысль за мыслью Ваня дошёл до неочевидных выводов.

И выбор уже не заключался в том, сдать Ромашкину или нет. Теперь выбор заключался в гораздо более фундаментальных вещах. Да чего уж там? В самых главных вещах на свете!

Жизнь или смерть.

Причём на кону стояла не только жизнь этой красивой девочки-оборотня, но и его собственная. Так да или нет⁈

— Да⁈ — Хельсин сам не заметил, как начал размышлять вслух, а теперь уже и на крик перешёл. — Или нет⁈ Аа-а-а-а-ай, чёрт!

Стоит отдать Ване должное, он предпринял попытку развеяться. Вышел из квартиры, спустился во двор и через зелёный сквер прошёл до ближайшей автобусной остановки. Рядом, насколько он помнил, должен стоять кофейный лоток в форме стаканчика, и открывается этот лоток совсем-совсем рано, чтобы захватить самый первый пассажиропоток.

— А что покрепче будет — латте или капучино? — уточнил Ваня.

— Покрепче будет безалкогольный «будильник», — авторитетно заверил парнишка-бариста, оценив мешки под глазами Хельсина. — В меню нет, но могу сделать, если надо.

— Надо, — кивнул Ваня. — Сделай, пожалуйста. Без сдачи.

Он положил на стойку купюру внушительного номинала и отошёл на пару шагов, чтобы не мешать следующим клиентам.

А следующие клиенты…

Ох…

Два молодых студента, парень и девушка. Такие милые. Такие, мать его так, трогательные. Парень проговорил мудрёный заказ, реально мудрёный, до сих пор Хельсин даже не догадывался о том, что можно доить миндаль… ну да не суть. Парень заказал за себя и за свою возлюбленную, а потом уточнил у неё, не забыл ли чего часом.

— Не забыл, — хихикнула девушка и шутливо поцеловала его в нос.

От всей этой картины аж зубы слипались от сладости…

Бариста выдал Хельсину его «будильник», но тот неожиданно для самого себя не ушёл и продолжил наблюдать за студентами. Как весело они щебетали. Как липли друг к другу, не в силах прервать тактильный контакт хоть на секунду. И как мило прощались, залезая каждый в свой автобус.

«Неужели всё это мне не дозволено?» — с тоской подумал Ваня, тут же скатился обратно во мрак собственных мыслей и наконец-то принял решение.

Радикальное решение.

Под стать характеру.

Вернувшись в квартиру со спящей Ромашкой, он первым же делом открыл карманчик на чехле гитары. Вытащил небольшой футляр, похожий на чехол от очков. Раскрыл его, вытащил на четыре небольших флакона. Два с абсолютно прозрачной жидкостью. Ещё два с тёмной словно ночь.

«Нет повести печальнее на свете», — пронеслось в голове у Ивана Хельсина в тот момент, когда он залпом опрокинул в себя два флакона, и, сложив ладони на груди, лёг рядом с Ромашкой.

Что ж…

Не знаю, кто придумал чушь о том, что врага почему-то нужно уважать… Ну то есть нужно, конечно, но только если враг того действительно достоин. По одному лишь праву вражды кого-то там уважать — такое себе.

У меня вот, например, грёбаные кроты во врагах записаны!

И что же мне теперь?

На «Вы» с ними надо?

Так вот. Кое-что имею сказать на этот счёт относительно охраны Ивановых-Нобелей: действительно, свой хлебушек с икоркой они ели не зазря. Справились бы альтушки без меня или не справились — большой вопрос, и вообще хрен его знает.

Это предмет для дискуссий, которые мы обязательно проведём чуть позже. Сперва выручим Ромашкину, а потом вернёмся домой, раскочегарим мангал, пивка холодненького откроем, мне, разумеется, и как давай дискутировать до утра.

Ну а пока могу сказать лишь то, что ребята действительно оказались сильными и даже слегонца потрепали мне нервы. Не то чтобы опасность представляли. Щит мой даже их специфические патроны, больше похожие на снаряды, без проблем удерживал.

Другое дело, что от рикошетов он не спасал, как от повсеместных разрушений и обрушений.

В общем, охранники Нобелей сражались отчаянно, достойно и до самого конца. Таких бы молодчиков, да в нужное русло направить…