После чего полетел куда-то вниз. Его тело резко потеряло опору. Удав упал на спину, а Хаген сверху, но тут же попытался встать, как ему казалось, с необычайной быстротой. Он даже принял стойку, готовясь отразить контратаку…

Но атаковать было некому.

Блинки Палермо перелез через ограждения ринга. В одной руке – сигара, в другой – стакан виски. Перешагнув тушу Удава, он схватил Майка за руку.

– Вот! Вот так вот! Вот вам всем! – орал Блинки. – Синеглазка вздрючил всех вас! Нет, это Блинки Палермо вздрючил всех вас! Ха-ха-ха!

Выкрики доносились до Майка сквозь свист в голове, и этот свист нарастал, будто где-то рядом на посадку шёл авиалайнер.

– Эй, Синеглазка, смотри, он готов продолжить! Непорядок, надо завершить бой.

Палермо подвёл шатающегося Хагена к Удаву, который встал на четвереньки и собирался подняться. Как бы ни было неприятно Хагену, но ради свободы приходилось выполнять прихоти Палермо. Противно было от того, что это делало каждого заключённого – даже самого крутого супергангстера – немного похожим на… Тревора. Да, для Блинки «Молочного глаза» Палермо они все были как Тревор: покорные игрушки, исполнители его воли.

Как можно аккуратнее и мягче Хаген ударил Удава, придерживая его за голову. Потом так же бережно положил потерявшего сознание на бетон:

– Пожалуйста, лежи так, не вставай больше, ты проиграл…

Сообщение о победе Хаген отогнал, не читая. Не такая уж и достойная победа оказалась. Пусть и в честном поединке.

– Новый чемпион, – кричал Блинки. Он сунул Хагену стакан с виски. Пришлось отпить, чтобы не злить директора.

На Хагена нацепили кандалы. Сунули под руки ком с его одеждой и повели обратно.

– Эй, Синеглазка, а ты подумай над таким предложением. Зачем тебе свобода, а? Оставайся на весь свой срок у меня. Станешь новым питомцем. Шучу-шучу, не сверкай глазами, вали в свою камеру.

Сопровождаемый шумом садящегося внутри головы авиалайнера, Хаген шагал за Джимми, который, вероятно, впервые присутствовал на деревянном ринге. Поэтому всю дорогу причитал, крутил головой и сокрушался о том, до чего же греховны люди:

– Даже лучшие из нас подвержены влиянию Дьявола.

«Он Блинки Палермо считает лучшим? – подумал Хаген. – Да, у Джимми серьёзные проблемы с выбором кумиров».

– Ну, камрад, что там? Кто победил? – Роман не спал, как и многие заключённые в период «локдауна», ведь силы девать было некуда. Люди томились и днём, и ночью.

– Блинки «Молочный глаз» Палермо, – вяло ответил Хаген. – Он всех нас победил, сделав своими, как ты говоришь, shestiorka…

Как только голова Хагена коснулась подушки, он мгновенно заснул. А через час уже прогремел сигнал к пробуждению. На этот раз вместе с ним раскрылись и двери камер. Наконец-то закончился «локдаун»!

Истомившиеся заключённые высыпали из камер с резвостью детей, которые дождались окончания дождя и побежали на игровую площадку. Снятие режима все связали с победой Хагена, поэтому многие его встретили шутливыми криками одобрения. Мол, вот он – наш освободитель!

Хагена клонило в сон, у него не было сил. Он даже ел медленно. Но в душе уже зарождалась радость. Нет, конечно, он не ожидал, что с деревянного ринга его сразу выведут за ворота тюрьмы. Было даже сомнение, что Блинки Палермо сдержит слово…

День победы обещал быть таким же унылым, как и прочие. Заключённых построили и распределили. Группу Хагена повели в мебельный цех на работу. Генерал шёл рядом и рассказывал:

– Поговаривают, что вчерашняя победа сделала нашего директора богаче ещё на полмиллиона. Есть даже мнение, что он специально дрессировал Удава, при этом подыскивая бойца, который смог бы его победить. За три года все привыкли, что Удав – чемпион, все на него ставили, а тут ты.

– Да, тут я… – зевнул Хаген.

– Блинки до сих пор радуется. Но ты не переживай, я обещаю, он тебя отпустит.

Хаген с сожалением посмотрел на полное достоинства лицо Генерала. Как он может что-то обещать? Будто от него что-то зависело… Даже его списки ничего не значили для тех, кто заставлял их вести. Вероятно, поэтому несчастный Генерал так цеплялся за свой дурацкий планшет, ведь он давал ему иллюзию собственной значимости. Но вслух Майк сказал другое:

– Спасибо, Генерал. Раз обещаешь, то так и будет.

– Всегда рад помочь, боец, – кивнул Генерал.

Чарльз Ивенс, как всегда, был на месте.

– А-а-а, молодой человек. Как провели ночь? Инструменты там же. – Старичок уселся на кресло и достал брошюру с проповедью Айэна. – Нужно до обеда прикрутить…

Хаген сгрёб инструменты одной рукой, второй взял Чарльза за шиворот и поставил на ноги:

– Вот и прикручивайте.

– Что? Но… Молодой человек, как вы смеете…

Хаген встряхнул Чарльза:

– Вы не согласны работать?

Посмотрев в сонные и злые глаза Хагена, старичок мелко закивал головой:

– Согласен, согласен. Почему бы и нет?

– Вот и отлично. И не шумите. А то я проснусь в плохом настроении.

Хаген улёгся на диван, а Чарльз отправился прикручивать замки к столам, рассказывая при этом историю о том, как одни дети в Луизиане не слушались старших, и пошли ночью гулять по железнодорожным путям. Всем им отрезало ноги выше колена. А одному особо дерзкому мальчику вообще оторвало голову.

Но Хаген уже не слышал этой поучительной истории. Он давно спал.

Медленно, но верно бюрократические шестерёнки начали работать. Адвокат Роберт Солк, чей фингал давно прошёл, и чьё уважение к дяде Питеру сохранилось, активно работал. Хаген несколько раз встречался с ним, подписывал бумаги и получал заверения:

– Осталось ещё немного, сэр, и вас переведут в тюрьму с лёгким режимом.

Впрочем, Хаген вдруг перестал оценивать режим тюрьмы Блинки Палермо как тяжёлый. Слишком сильна стала привычка. Гангстерские боссы относились к нему если не с уважением, то хотя бы с безразличием. А в таком месте безразличие – это гораздо лучше, чем когда тобой интересуются.

Хаген продолжал читать и тренироваться, а работу в мебельном цеху справедливо делил напополам. Чарльз Ивенс больше не строил из себя босса, понимая, что если Хаген разозлится, то всю работу придётся делать самому Чарльзу.

В одну из ночей Майку приснился странный сон: будто он оказался в некоем просторном белом помещении, скованный по рукам и ногам, а перед ним стояли три нечеловеческих сущности. Они о чем-то поговорили, а потом Хаген бегал по лабиринту с ловушками и чудовищами, пытаясь выжить. Чем все закончилось, Майк так и не понял, хоть и пытался, впечатлённый яркостью сновидения.

Впрочем, к полудню из головы всё выветрилось, и Хаген забыл, что ему вообще что-то снилось.

Тем временем до официального перевода в другую тюрьму оставалось два или три дня.

– Наконец-то от меня отселят странного камрада, который считает, что он способен останавливать время, – добродушно ворчал Роман. – Подумать только: остановка времени! Да кому она нужна в тюрьме-то? Здесь пригодилось бы ускорение, чтобы все бегали, как в фильмах Чарли Чаплина.

– Ага, – отвечал Хаген. – Наконец-то к тебе подселят кого-нибудь нормального, типа Тревора. Будете вместе листать порножурналы.

Конечно, Роман шутил. Он и Хаген слишком сдружились и привыкли друг к другу.

Да, всё было хорошо, пока не стало резко плохо…

Среди ночи в камере вспыхнул свет. Хаген подскочил на кровати. По ярусу гремел топот множества ног. Роман уже стоял перед унитазом, пытаясь смыть воду, но экран смартфона предательски светился внутри.

– Bilyat! – сказал Роман. Хаген уже знал, что «bilyat» – одно из удивительных русских ругательств, которое могло выражать, как и крайнюю степень изумления, так и выражение неимоверного ужаса.