От приложенной силы она вместе с прутом взлетела в воздух, удивленно увидев в просвете туч яркую луну, и тяжело приземлилась. Долгое мгновение она панически не могла вдохнуть – в глазах потемнело, ее легкие будто сжались до размера горошин, – потом ее грудь пронзила дикая боль, и она набрала воздуха. Зрение возвращалось, и словно в каком-то полусне Локи увидела, как Кутх теряет очертания. Он стоял прямо, немного пошатываясь, и красно-черные перья сыпались с него, будто кленовые листья. Дракон Каге исчез. Сам он стоял истощенный, измученный, с обломком катаны в ослабевших руках. Печать на духовнике больше не светилась, она была сломана. Ангейя и Гиафа посмотрели друг на друга с каким-то облегчением.

Локи не могла пошевелиться, что-то крикнуть, она лежала и наблюдала, как Джон Смит достает второй пистолет.

Как поднимает руку, целясь в Каге.

Как Рейвен из последних сил взмывает в воздух, как содрогается от выстрела, как рвет когтями горло Смита и падает, подминая его под себя. Как Каге бросается к ней. Как воцаряется абсолютная тишина.

Локи дышит с трудом, но поднимается и ковыляет до трех изломанных фигурок. На Смита, у которого из разорванного горла все еще вытекает кровь, она не смотрит. Локи падает и подползает к Каге, которые бережно переворачивает Рейвен и прижимает к себе. Она все еще дышит, но каждый ее вздох тяжелый и редкий.

– Эй, братец, – шепчет она, и на губах ее пузырится кровь. Кровь повсюду на траве. – Не хнычь только. Я ведь победила тебя. Еще раз. – Каждое слово дается ей с трудом.

– Ты не сказала свое желание. – Лицо Каге бледное, мертвенное, нижняя губа дрожит.

– Хм… – Рейвен на секунду прикрывает глаза. Глазная повязка давно спала, и без нее ее лицо кажется беззащитным и юным. – Приручи меня.

– Что? – Он не понимает.

– Дух, глупый. Хочу защищать тебя. Всегда. Как дух, – она слабо улыбается. – Ты не в тени. Ты – свет.

– Рейвен…

– Только выбери. Катану. Получше…

Последнее слово она произносит с последним выдохом. Ее глаза широко распахиваются, судорога проходит по телу, и она обмякает в его руках. Каге воет, сжимая ее в объятиях, чуть раскачивая, и Локи прижимается к нему со спины и кладет голову на плечо. Это единственное, что она может сейчас сделать. Быть рядом с ним. Дрожащими руками она обнимает их обоих, словно хочет согреть, хотя сама трясется от холода.

Что-то взрывается позади. Локи вздрагивает и чувствует резкий запах гари и химической вони. Каге нехотя оборачивается. Они видят, как из лопнувших окон на третьем этаже Института вырывается жаркое очистительное пламя.

– Твой друг, – хрипит Каге.

Локи вздрагивает и вспоминает о Валецком как раз в тот момент, когда из пустоты возникает альв, кашляя от дыма и придерживая за пояс Тобиаса. Он выглядит потрепанным, но живым. Альв оглядывает поле боя, сбрасывает с себя руку Тобиаса, улыбается на прощание и исчезает. Валецкий оседает на землю, держась за окровавленную голову. У Локи при каждом движении в груди что-то скрипит, но она помогает Тобиасу перевязать голову полосками его же рубашки. Они молча сидят втроем над телом Рейвен и наблюдают, как бушует пожар.

Так их обнаружили люди Верпеи. Кромежник был отвоеван, люди Джона Смита, узнав о его смерти, тут же начали сдаваться в плен, если не удавалось сбежать. Их отвезли к противопаводковому коллектору, где испачканные в слизи, отчетливо пахнувшей пивом, Ки, Даану и Кайлах, защищая Киру и остальных, распугивали каких-то мелких гогочущих карликов. Тобиас сказал, что это барздуки. Что это значит, спрашивать никто не стал.

Каге всю обратную дорогу молчал, смотря на тело сестры на полу фургона, бережно завернутое в чей-то плащ. На поворотах их трясло и подбрасывало друг на друга, и в итоге Каге крепко обхватил Локи за плечи, и ей стало тепло и спокойно. Тряхнув головой, она сосредоточилась на медитативном дыхании и постаралась расслабиться, насколько позволяли сломанные ребра.

На Кромежник медленно наползал рассвет, расплескивая розоватые лучи солнца на израненные улицы, дома и реку, разгоняя туман, холод и сырость, прогоняя усталость у измученных людей. Зарево от полыхающего Института было видно издалека, его никто не собирался тушить, предоставив огню выжечь все упоминания о Джоне Смите и его наивной мечте управлять жизнью и временем. Черные столпы должны сломать и закопать на дне карьера, чтобы никто даже не пытался открыть Утгард там, где ему не место.

Локи прижалась к Каге сильнее и обняла его левой рукой, слушая размеренный стук его сердца. Военные, сопровождающие их, понимающе переглянулись, но ей было все равно. Она думала о родителях, о Скай, Клауде, о Лофте и Хеймдалле, о семье полковника Риан, «Цваральге», несчастной Моркант и по-своему счастливой Кери, о диких реках Свартальхейма и горах Хели, о духах, духовниках и варденах, о Джоне Смите и Рейвен. О Ки, Даану и Тобиасе. О друзьях из Биврёста. О том, что Идаволл – это не какое-то место или время, это мир после конца, который означает новое начало. Свой Рагнарёк Локи пережила четыре года назад, но нашла путь в Идаволл только сейчас, слушая стук сердца Каге. Идаволл – это долгожданное возвращение домой.

Локи было невыносимо скучно. Она лежала в больничной палате под яростным присмотром Виктора Хольма уже два дня, смиренно пила таблетки по расписанию и переживала перевязки руки. Два сломанных ребра, насквозь пробитая ладонь, ужасные гематомы, ссадины, царапины, вывихнутая лодыжка и выбитый сустав пальца – вот были последствия ее приключений в Кромежнике.

Она выпытала у Хольма, что Каге досталось не меньше: сломанная рука, второй раз выбитое плечо, а еще сказался стресс, истощение и сломанный духовник, забравший много сил, так что очнулся он только утром. У Локи участилось сердцебиение, когда она услышала слабое шевеление с его стороны и тихий вздох. Едва она успела доковылять до его койки, как явилась молодая медсестра и рыком заставила Локи вернуться в постель и не мешать. Каге тут же поставили новую капельницу, повозились над ним и ушли, взглядом обещая Локи мучительную расправу за нарушение постельного режима.

– Эй, как ты? – Локи присела на пол рядом и легко прикоснулась к его пальцам.

– Я одновременно зверски хочу есть, и кажется, если поем, то меня стошнит, – хмыкнул он, поворачивая голову. Голос был хриплым, глаза запавшими. Кожа на лице болезненно натянулась и казалась хрупкой, как бумага. Черные спутанные волосы разметались по подушке, придавая ему еще более болезненный вид.

– Сейчас бы жареной курочки в кисло-сладком соусе, – согласилась Локи, жмурясь от удовольствия. – И гору весеннего салата.

– И пирог. Моя мама всегда в начале лета пекла ягодные пироги, – сказал Каге, осекся и погрустнел. Видимо, вспомнил, что ему предстоит нелегкий разговор с родными.

– Тобиас обещал накормить нас всех традиционными хельскими блюдами. Какие-то особые блинчики, – поспешно сказала Локи, но его глаза все равно потухли.

– Да… – Он потерял интерес к болтовне, уставился в стену, и повисла неловкая тишина.

Локи столько хотелось сказать, спросить, но она понимала, что еще не время. Украдкой вздохнув, она улыбнулась, и вдруг он почти вскрикнул, приподнимаясь на локтях:

– Очки истины!

– Ах, это. – Локи тоже взглянула на свою тумбочку, где среди хлама лежали сломанные пополам очки. – Издержки падения. Гравитация – она такая, самая огромная мощь во вселенной, ну, кроме вредности Вика, конечно…

– Мне так жаль…

– За что? – Она искренне удивилась. – Нет, нет, не надо мне перечислять, за что тебе жаль. Я сама на все это пошла, так что даже и не думай себя винить или там извиняться.

– Хорошо, – покладисто согласился он, откидываясь на подушки и прикрывая глаза.

– Поспишь?

– Угу, – пробормотал он, закрывая локтем лицо.

– Спи. – Локи с трудом поднялась и тяжело доковыляла до постели, неохотно соглашаясь, что ей тоже надо бы отдохнуть.