В шесть вечера на долгое мгновение город затих, замер, набрал воздуха и разразился шумным и беспечным воплем фейерверков. В еще светлое небо взвились сотни хлопушек и петард, изображая алмазные глаза Дану, которые старик Огм смог заметить из своего дворца.

После первых залпов Локи подумала по старой асгардской привычке, что начался артиллерийский обстрел, или вторжение, или просто маленькая война, и рухнула на пол, прикрывая голову. К счастью, ее промаха никто не заметил: все пялились в окна на салют и карнавальную толпу, которая закончила рабочий день и, цепляя маски с кровавыми следами под глазами, шла в пабы отмечать Ослепление Дану и мифическое основание Юридического университета.

Эйлим приволок бутылку красного альвхеймского и разлил всем по чуть-чуть «за Дану и юриспруденцию». Руис дежурил внизу, в магазине. Луис включил старенькое радио, ловящее всего пару станций. На обеих крутили поздравительные речи партии, возвещающие об окончании карантина вперемежку с переливчатой свартайской песенной классикой. Когда отзвучали последние ноты «Северного када, Южного када» о двух влюбленных, разделенных рекой, дверь в прихожей хлопнула.

– Эти студенты невыносимы! Как я могу рассказывать о поправках к рунозаклинаниям от шестьдесят восьмого года, когда им лишь бы сегодня напиться и намотать на статую Дану туалетной бумаги?.. Негодяи заставили меня с ними выпить!..

Ферн Лайне была приземистой, ширококостной и казалась очень устойчивой, словно дерево посреди пустынной долины. На черном платье с белым воротником, униформе преподавателя, сверкал значок правящей партии, маска Дану болталась на груди. Короткие каштановые с сединой волосы завивались кольцами на шее, светло-карие глаза, уменьшенные стеклами очков, были проницательными и очень внимательными. На бедре болталась перевязь с духовником, но оружие Локи никак не удавалось рассмотреть – что-то рассеивало взгляд, мешало сосредоточиться. Такую силищу она чувствовала только в Скай и других Матерях.

Луис выключил репродуктор.

– Я не сплю, верно? – медленно и строго протянула Ферн на свартаи, грамматикой изящно обыгрывая свое неверие. – Это ты, Птенчик мой?

– Я, бабушка, – покорно отозвалась Даану. Кажется, она чувствовала себя виноватой.

Ферн помолчала какое-то время, поджав губы и машинально постукивая ногтем по значку. Потом вздохнула, прошла разделяющее их с внучкой пространство ковра и обняла ее. Громко и с чувством выругалась на свартаи, стискивая внучкины плечи. Локи таких слов не знала, но по прыснувшему в кулак Тобиасу и откровенно хихикающему Эйлиму поняла, что выражения самые что ни на есть неприличные.

– Рассказывай, Птенчик, – приказала Ферн, принимая от Эйлима бокал с вином и усаживаясь за стол, будто за кафедру.

Даану как можно короче пересказала события от побега из дома до встречи с дедом, упуская детали, связанные с ролью Локи в их авантюрном путешествии. Выражение лица Ферн почти не менялось. Она будто терпеливо выслушивала очередной экзаменационный ответ не слишком умного студента. Отставив бокал, она напрямую сказала:

– Ты хочешь увидеться с матерью.

– Хочу вернуть ей это. – Даану достала из сумки помятую и отсыревшую половину книжки. Кажется, о ней нарочно не заботились.

Ферн переглянулась с мужем.

– Это очень мощное оружие, дитя. Твой папа пожертвовал жизнью, чтобы его достать…

– А то я не знаю! – взорвалась Даану, ударив кулаком по столу так, что зазвенели бокалы с остатками вина. – Пусть подавится этой книжкой. Хочу расплатиться по счетам.

– Я понимаю твою позицию, – вздохнула Ферн. – Хотела бы я помочь чем-нибудь, но…

– Руководство университета, я знаю. Не порть себе жизнь из-за меня, ба. – Она помолчала, а потом тихо, задумчиво произнесла: – Разве какая-то жалкая книжонка стоит этого? Разве жажда власти стоит его жизни? Как… как она вообще решила, что имеет право на правду тогда, когда сама же извратила суть свартаи? Как?..

– У твоей матери… моей дочери очень сложный характер и ситуация. Вы похожи намного больше, чем ты думаешь. Она делала все, что в ее силах.

Даану фыркнула, сложив руки на груди.

– Я хочу сказать, – попыталась объяснить Ферн, – она всегда помогала людям, но однажды что-то пошло не так. Она изменилась.

– Думаешь, это из-за книжки?

– Руны имеют огромную власть, дитя мое.

– А может, она просто отвратительная мать?

Ферн печально поправила сползшие на кончик носа очки.

– Поговори с ней сначала. Сразиться всегда успеешь. Сделай это ради меня. Возможно, отвратительная мать – это я. Я была… слишком категорична. Родители часто ревнуют детей к сделанному выбору, и я злилась, что она не пошла преподавать, как я, а вышла замуж. Да еще и за иностранца.

Даану пожала плечами и откинулась на спинку стула, рассеянно комкая в руках салфетку. Переубедить ее было так же возможно, как выкорчевать дуб садовой лопаткой.

– Ну а ты, дитя мое? – Локи удивленно вскинула голову, потому что обращались к ней на чистейшем асгарди. – Что ты намерена делать?

– Ищу одного человека, как и сказала Даану, – уклончиво ответила она. – Он где-то в Кромежнике.

– В расколотом городе? И что же там он делает?

– Что делает – не знаю, но попал туда не по своей воле.

– Рассказывать ты не спешишь, это правильно, – похвалила Ферн. – На сердце твоем лежит тень, в душе твоей смятение и печаль. Не позволяй отчаянию поглотить себя. Для того, что ходит в мир мертвых, отчаяние следует исключить.

Локи пронзила дрожь. Казалось, Ферн читает ее мысли и видит насквозь. Свартайские штуки со словами, не иначе. Неожиданно захотелось рассказать все: от смерти родителей до сережки Рейвен, найденной в рюкзаке. Ангейя шумно втянула ноздрями воздух и плотно сжала губы.

– Все вы будьте осторожны. Ты тоже, хельхейм. – Ферн взглянула на Тобиаса. – Я чувствую, что на тебе лежит чувство вины и сожаления. Прошлое не должно отнимать у тебя будущее.

– Не смейте копаться в моей голове, – процедил Валецкий. – Я не ребенок, которого легко можно смутить пустыми словами.

Ферн широко улыбнулась.

– Ты правда считаешь, что знаешь все наперед? Что видишь людей насквозь? Умерь свою пустую гордыню и попроси помощи. Правда гораздо глубже и гораздо больнее, чем ты привык думать.

Он ничего не ответил, поэтому Ферн сгладила перепалку:

– Давайте отметим праздник, раз уж собрались. Эйлим, открой нормальное вино, а не эту кислую дрянь!

Игра в наперстки, как и все изящное, хитроумное и смертоносное, пришла из Муспельхейма. По легенде, изобрели ее два брата, чтобы развлечь публику и заработать денег, пока не кончится очередной песчаный шторм. Торчать в защитных башнях по несколько дней – занятие унылое, которое не приносило ничего, кроме раздражения, так что братья взяли у одной из женщин швейный наперсток, который походил на корону императора, деревянные дощечки и краски. За три дня взаперти игра привлекала все больше и больше болельщиков, начали делать ставки. Так случилось, что в той башне остановился один из принцев. Игра ему настолько понравилась, что он забрал братьев во дворец научить его и придворную знать. Постепенно выработался определенный свод правил, и по наперсткам стали обучать тактике. Каждый госслужащий обязательно должен был иметь определенный ранг в игре. По наперсткам писали философские трактаты и сборники логических задач, а самой известной картиной великого художника Бао, увы, утерянной во время пожара, была «Белая кошечка в лунном свете, играя, перепутала карты месячной партии госпожи Хо и ее служанки».

«Домик на скале» действительно был на скале. Сначала предстояло спуститься по извилистым улочкам почти в самый низ, нацепив праздничные маски и плескаясь вином из бутылок, чтобы не привлекать внимания. Затем пройти до конца главной улицы, не приспособленной для оживленной езды, утыканной автомастерскими и заставленной ржавыми скутерами. Там ждал долгий подъем по крутой лестнице на отрог. В некоторых местах лестница так истерлась, что ступеньки превратились в закругленные бугорки, на которых Локи то и дело запиналась. От высоты, следов схода каменистых оползней и непрочности лестницы она ощущала скребущееся в груди чувство страха. Даану поднималась далеко впереди, гордо расправив плечи и медленно кипя от решительной ярости.