Итак…

Утро стабильно начиналось с того, что Карина опаздывала в Институт. От пробуждения и вплоть до трагических событий, с которыми Смертина ничего не могла поделать, проходило не более двух часов.

Карина наспех одевалась, выбегала из своей съёмной однушки, прыгала в автобус и добиралась до центра. На дворе был ранний апрель — солнце изо всех сил топило залежавшиеся сугробы, отовсюду текли ручьи, и придомовые газоны ощетинивались собачьим дерьмом.

«Нужно как-то изменить ход событий, — понимала Рита. — Вот только как?»

Остаться дома — не вариант. Сразу же врубалась кат-сцена, и Карина всё равно выходила из дома. Позвонить в Институт и сказаться больной — тоже не выход. Смертину выталкивало из-за «руля», стоило только взяться за телефон.

Когда Смертина пробовала запереть дверь на ключ и выкинуть его в окно, вообще происходила перезагрузка дня.

Сколько раз она уже проживала всё это? Двадцать? Тридцать? Сто⁈ Рита сбилась со счёта после десятого перерождения и сосредоточилась на другом.

Конечно же, она видела фильмы и читала книги с похожим сюжетом. Она понимала, что дьявол должен крыться в мелочах и что один правильный сиречь «хороший» поступок должен перевернуть всё с ног на голову и оборвать этот чёртов квест.

Но мелочей не было!

По дороге на Карину не ругался дворник, чёрствое сердце которого нужно было растопить добротой. Не случалась трогательная сцена с каким-нибудь маленьким бродяжкой, которого надлежало пожалеть. Не за кого было заступаться, некому было помогать, нечего было исправлять.

Просто утренний суетливый город — трафик машин и людей, спешащих на работу. Обрыдлая повседневность без намёка на драму.

Как правило, вынырнув из метро, Карина покупала хот-дог и съедала его по пути до Института. И вот тут Смертиной разрешили вольность. Можно было покупать хот-дог, а можно и не покупать. Можно с куриной сосиской, с говяжьей и с сырной. Кетчуп, горчица, майонез — в любых конфигурациях. И более того! Можно было смело выбрать напиток! Газировка, минералка, чай, кофе — всё что душе угодно.

Сперва Рита думала, что косяк кроется где-то здесь. Пыталась заговорить с кассиром на разные темы, а один раз даже осмелела и ворвалась в подсобку, за что хапнула моментальную перезагрузку.

Со временем она смирилась, что чёртов хот-дог просто никак не влияет на дальнейший сюжет, и перестала обращать на этот эпизод внимание.

Но едем дальше!

Карина забегала в Институт, проходила в каморку за актовым залом и переодевалась в костюм для любительской постановки — рваные джинсы, чёрная футболка, шипастые браслеты и целая россыпь фейкового пирсинга.

Студенты решили переосмыслить «Укрощение Строптивой» на свой лад, и именно так в воображении юных постановщиков должна была выглядеть Катарина. Да-да-да, будущему Личу во всём этом спектакле перепала чуть ли не главная роль; именно её и надлежало укрощать главному герою.

Кто бы знал — вот Смертина, например, знала — сколько сил потребовалось Карине, чтобы вызваться на пробы? Сколько духа? Как страшно было хотя бы заикнуться о том, что она хочет играть?

И всё для чего? Всё для того, чтобы ещё раз попытаться завести друзей. Увы и ах, в собственной группе ей это не грозило — сокурсники как на подбор оказались золотой молодёжью, и относились к некромантке с пренебрежением. Пока что приехавшей в город из баронского поместья Карине было одиноко так, что хоть волком вой. Так, может, хотя бы институтский актив примет её за свою?

— К чему, отец, вам превращать меня в посмешище для дураков? — бубнила то ли Карина, то ли Рита себе под нос. — Синьор, вам брак со мною не грозит…

К первой репетиции Карина вызубрила весь свой текст наизусть.

По стеночке она тихонько проходила вдоль рядов и по ступенькам поднималась за кулисы. Рита Смертина «за рулём» пробовала громко топать, откашливаться и даже кричать «Привет!», чтобы как-то предупредить труппу о своём приближении, но всё без толку.

Раз за разом она натыкалась на одну и ту же сцену:

— Да какого хера⁈ — кричал молодой широкоплечий парнишка.

Как его зовут ни Карине, ни Рите Смертиной узнать было не дано. Но судя по тому, что происходило дальше, ему в грядущем спектакле выпала роль Петруччо, и впереди им предстояло множество романтических сцен.

Вокруг Петруччо стояли двое. Ещё один парень и девушка; все примерно одного с Кариной возраста.

— Кто вообще это решил⁈ — орал парень. — Кто утверждал состав⁈ Меня никто спросить не хотел⁈

— Вообще, — поддакивала девушка.

— Да капец, — вставлял свои пять копеек второй театрал.

— Мне ведь к ней даже приближаться брезгливо, а у нас тем временем раз, два, три, — Петруччо начинал листать текст. — Четыре поцелуя! Млять! Вы же в курсе, что она некромантка⁈

— Вообще.

— Да капец.

— Некромантка, нищенка, ещё и уродина! Какая из неё, нахрен, Катарина⁈ Пускай на кладбище идёт и там со своими мертвяками целуется!

Весь этот диалог Карина-Рита слышала ещё до того, как её обнаруживали. Тут «кат-сцена» включалась чаще всего, потому как по логике Смертиной избежать трагедии можно было именно здесь: просто развернуться и уйти. Возможно, расплакаться, чтобы было логичней. Возможно, послать всем к чёртовой матери. Возможно, что-то ещё — Рита и рада была бы попробовать, но итог всегда был один.

Говорящие замечали её, Петруччо говорил:

— О! Вспомнишь говно, вот и оно.

А дальше начиналось самое жуткое…

Время перевалило за одиннадцать. Ира с Тамерланом уже откланялись и побрели к себе. Но праздник даже не думал утихать, а я не собирался командовать «отбой» и отправлять девчонок спать. Во-первых, это как-то неправильно. Всё же я сам всех пригласил и сам всех собрал; за язык меня никто не тянул. А, во-вторых, не пойдут они спать!

Всё равно продолжат веселье и угомонятся только за полночь. А так хоть у меня под присмотром будут.

Так вот. Чтобы не стеснять альтушек, мы с Кузьмичом и Лёхой тактично отвалились и переместились в гостиную.

Всё-таки девушки наверняка хотят посидеть своей компанией и поговорить о своём; и вполне возможно, что о чём-то таком, чего нам знать не следует.

И в то же самое время три благородных дона тоже хотят поговорить и тоже о своём, причём не стесняясь метафоричных образов и яркости оборотов. На языке, который для нежного девичьего уха покажется грубоват.

Не…

Не то, чтобы мы с Зеехофером и Михеевым уединились, чтобы материться напропалую, как подростки в подъезде. Просто… хотелось не следить за языком.

Да и вообще!

Слишком сокращать дистанцию с подчинёнными — тоже плохо.

— … вот смотри, Кузьмич, — втирал Лёха. — Как только что-то становится мегапопулярным, оно автоматически становится «уже-не-тем».

— Угу, — хлопал глазами захмелевший австрияка.

— А знаешь почему?

— Почему?

— А я тебе объясню. На примере музыки, например. Просто есть категория людей, которые ненавидят ширпотреб, понимаешь? Вот слушают они какую-нибудь андерграундную группу, слушают. И тут вдруг: херак!

— Херак, — кивнул Кузьмич.

— Группа становится популярной и звучит из каждого утюга. И вот ты едешь куда-нибудь на автобусе, например, а водила слушает твою группу. И ты думаешь: ё-ё-ё-ё-ё, это ж я слушаю то же самое, что и водила автобуса! Позор-то, мол, какой. Не круто, мол. Значит, надо слушать что-то другое, потому что «это» стало «уже-не-тем».

— Ну и что? По факту ведь ничего не поменялось.

— Во-о-о-от! Поэтому я тебе русским языком и объясняю, что…

На самом деле, я этот Лёхин спич слышал уже несколько раз, и мне было откровенно неинтересно. А потому я попытался занять себя мыслями о делах насущных. Почему-то из головы никак не шла Рита Смертина.

Мельком взглянув на часы, я решил, что Державин вряд ли спит и к чему откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?

— Алло, Стёп, здарова…

— Что случилось? — вместо «здрасьте» сказал ректор и явно что напрягся.