Выступление на заводе планировалось на ближайшую пятницу в 17.00, после дневной смены. За выступление мне обещали даже гонорар, но я согласился не из-за обещанных пятидесяти рублей. Почему-то очень захотелось окунуться в атмосферу рабочих будней. Нет, не встать к станку, а именно пообщаться с рабочим народом, потому что, если честно, я уже начал уставать от каждодневного мелькания перед глазами лиц всех этих артистов и прочих деятелей культуры.
В назначенное время я подъехал к заводской проходной. Меня вышли встречать заместитель директора Михаил Иванович Козырев и моложавый парторг, тут же попытавшийся выхватить у меня кофр с гитарой. Но я мягко, с улыбкой, отстранил его руку. Мол, сам донесу, не развалюсь.
– Может, чайку перед выступлением? – предложил Козырев. – У нас в запасе есть ещё минут пятнадцать – двадцать.
– Чайку? А что там со звуком? Микрофон, колонки имеются? Мне ещё и для гитары нужен микрофон, не зря же я её привёз.
– С этим у нас свой звукотехник работает на импровизированной сцене в цехе, обещал, что к сроку аппаратура будет готова к использованию. Пойдёмте, чашечку чая перед выступлением. Или могу предложить чего-нибудь покрепче.
– Ну пойдёмте, посмотрим, что у вас там за чай.
Для выступления мне предложили уставленный большими катушками с кабелем цех, в котором только что закончила работу дневная смена. Подтянулись, наверное, и трудящиеся из соседних цехов. Сотни полторы рабочих, среди которых мелькали и женские лица, заняли места на принесённых стульях перед небольшим помостом. Меня на сцене поджидали обещанные микрофоны, стул и маленький столик типа журнального, на котором стояли графин с водой и высокий стеклянный стакан.
Почему-то в первый момент я немного оробел, хотя до этого пару раз точно приходилось выступать. Два года назад, помнится, перед студентами педучилища в Пензе, когда я увидел свою будущую маму, а затем у Брестской крепости перед школьниками и ветеранами войны. Но сейчас на меня смотрели уставшие лица даже ещё не успевших переодеться работяг, во взглядах которых читалось: «Быстрее бы закончилась эта показуха, и мы уж пойдём домой, к своим семьям».
Сделав над собой усилие, я растянул рот в улыбке и поздоровался. Звук был настроен отлично, да и акустика в цехе не уступала концертному залу.
– Надеюсь, представляться не нужно?
– Нет уж, представьтесь, – выкрикнул с места небритый работяга и с победной улыбкой оглянулся по сторонам. Вот, мол, я каков. И тут же словил недовольный взгляд парторга, сидевшего слева от сцены лицом к собравшимся.
– Хорошо, раз вы просите… Меня зовут Сергей Андреевич Губернский. И книги пишу, и песни сочиняю, в чём мне, случается, помогает и супруга, и сценарии пишу для фильмов. Сам я из провинции, из Пензы, работал грузчиком в овощном магазине, а моя жена была в этом магазине заведующей. Кто-то, вероятно, не знает мою историю, я расскажу. Дело в том, что я не знаю, кто я такой на самом деле и как меня зовут. Да-да, не удивляйтесь, но это так. Я очнулся на лавочке в Пензе 18 апреля 1975 года, не имея понятия, кто я такой и как сюда попал. Единственное, мне казалось, что меня зовут Сергей Андреевич Губернский, хотя никаких документов при себе я не обнаружил. Так и представился своей будущей супруге, когда она меня, можно сказать, пригрела, умирающего с голоду и бездомного.
В глазах рабочих появилась какая-то заинтересованность, что меня немного воодушевило. Не все же знали, в самом деле, что известный писатель и композитор когда-то работал простым грузчиком. То есть по духу чем-то близок им, простым заводчанам.
Дальше я рассказал, как вечерами после работы печатал свои первые книги, о знакомстве со Слободкиным на Дне торговли и о нашем первом с Валей хите, как познакомился с Высоцким и Тарковским, после чего последний заинтересовался моим романом «Марсианин». Рассказал, как проходили съёмки в Средней Азии.
– Что-то я всё говорю и говорю, может, вам что-нибудь спеть? – прервал я минут через пятнадцать свой монолог.
– Давай.
Это выкрикнул тот же рабочий, который предложил мне представиться. Похоже, он тут был заводилой. Что ж, я не стал его и других здесь собравшихся разочаровывать, только предупредил, что это будут немного не те вещи, которые исполняют Чарская и прочие звёзды эстрады, которым я писал песни. Решил начать с весёлого и неоднозначного «Скворца». Затем, надеясь, что эта песня Макаревичем и К0 ещё не написана, спел «Она идёт по жизни смеясь». После чего снова перешёл к текстовой части творческого вечера. Народ был заинтересован, никто уже не сидел как на иголках, думая, как бы побыстрее свалить домой.
Когда я решил снова сделать музыкальную паузу, взяв в руки подаренный Высоцким «Gibson», то и спеть захотелось что-то из репертуара дарителя. А что, если почти все песни уже им написаны? Хотя, вот, например, «Белый вальс» точно ещё не сочинён. Я когда-то умудрился выучить все девять куплетов и по ходу дела посмотрел в Мнете информацию о песне. Она была написана в 1978 году, но так и не вошла в фильм «Точка отсчёта». Людям понравилось, после чего я спел «Кошку, которая гуляет сама по себе», опять из репертуара Макаревича.
Почти полуторачасовой творческий вечер я завершил очередным песенным блоком. Прозвучала «Последняя осень» Шевчука, затем, невзирая на возможные последствия, я отважился исполнить «Поплачь о нём» Шахрина, заменив буквально на ходу строчку «Фидель Михаилу машет рукой» на «Фидель Леониду машет рукой». Всё же как-никак до Горбачёва дело ещё не дошло. После чего, набравшись ещё большей наглости, исполнил вещь собственного сочинения. Когда-то в будущем я, освоив навыки игры на гитаре, с энтузиазмом принялся что-то сочинять, и этот процесс затянулся на несколько лет. И вот сейчас решился представить на суд публики одну из тех редких песен, которые мне нравились самому. Похлопали, уже неплохо. Закончить предпочёл композицией «Вальс-бостон», которую Розенбаум напишет лет эдак через десять. Правда, теперь уже это я сделал за него.
Чёрт возьми, весь цех мне аплодировал стоя! Даже Козырев, поддавшись общему порыву, принялся хлопать со всё ещё несколько недоумённым выражением лица. Похоже, тексты некоторых песен вогнали его в лёгкий ступор. И только с физиономии парторга не сходило хмурое выражение. Я его в чём-то понимал, вряд ли он ожидал, что автор попсовых хитов выдаст такое. Не удивлюсь, если сегодня же в соответствующие органы поступит сигнал. Хотя в последнее время я отчего-то ощущал себя немного суперменом, имея за спиной Ивашутина, а также завязавшиеся рабочие и, надеюсь, дружеские отношения с Цвигуном, который мне откровенно импонировал.
– Спасибо вам, и рассказывали увлекательно, и песни тронули за душу, – пожал мне руку немолодой работяга в синей спецовке. – Не ожидал, признаюсь, что будет так интересно. Завтра же в нашей заводской библиотеке спрошу ваши книги.
Да я и сам не ожидал такого эффекта от своего выступления. Образовалась даже небольшая очередь из желающих лично высказать мне респект, как говорили тинейджеры будущего. Хорошие всё же люди работают на наших заводах. Неплохо бы о них книгу написать, этакий производственный роман, или даже фильм снять, если выучусь на режиссёра. Только не тягомотину о трудовом подвиге каждый день и пятилетке в три года, а что-нибудь с лихо закрученным сюжетом, где главный герой – человек от сохи. Хотя это уже колхозник, а я о заводах снимать кино собрался. Ничего, и до колхозников доберёмся. А пока можно состряпать что-нибудь вроде «Москва слезам не верит», где тебе и любовь, и производство. Только пусть уж свою «Москву…» сам Меньшов и снимает, не уверен, что у меня получится так же здорово, недаром фильм получил «Оскар».
Смущённый замдиректора проводил меня к проходной и на прощание сунул без всяких бланков и росписей в конверте две четвертных купюры. Я хотел было благородно отказаться, но подумал, что всё ж таки честно заработанные. Поблагодарил и спрятал деньги в карман.
Направляясь к стоянке, невольно обратил внимание на парочку нежно воркующих молодых людей возле памятника Александру Сергеевичу. Всё бы ничего, только эти ребята были одного пола, то бишь мужского. Вспомнилось где-то вычитанное, что в советские времена столичные геи собирались именно на Пушкинской площади. Похоже, эта парочка была как раз из той оперы. Может, меня и обвинят в гомофобии, но со стороны происходящее смотрелось препротивно, они разве что не целовались прилюдно. В чём-то я был согласен с советским законодательством, считавшим гомосексуализм уголовно наказуемым деянием. Хотя, конечно, по мне, если уж так приспичит, то трахайтесь на здоровье, только делайте это так, чтобы тараканы в вашей квартире об этом не знали. Надеюсь, не доживу до того времени, когда в нашей стране разрешат проводить гей-парады, хотя вроде и в 2015-м любителей однополой любви, мечтавших провести в России хоть одно такое шествие, мягко посылали на три ими любимые буквы. Ладно, хорошо, хоть ко мне не пристают, не симпатичный, наверное.
