Медынцев удивлённо замер с полуоткрытым ртом, словно вслушиваясь к происходящему внутри себя, затем глаза его вдруг закатились и, опрокинув на пол тарелку с недоеденной снедью, он кулём свалился под стол. Я попытался вскочить, но понял, что ноги меня просто-напросто не слушаются. Даже опереться о край стола не смог, потому что и руки вдруг отказали, а сознание начало заполняться непонятным туманом. Замерший в оцепенении Петрович что-то просипел и также замертво рухнул с табурета. Я из последних сил всё же приподнялся, глядя мутным взглядом, как ко мне приближается чья-то тёмная фигура, а в следующий миг на мою голову обрушился страшной силы удар, и я провалился в небытие.

Пробуждение было тяжёлым. Такое ощущение, что голова превратилась в гудящий колокол. Не успел я разлепить веки, как изнутри моего многострадального организма начались специфические позывы. К счастью, прежде чем меня вырвало, я успел повернуть голову вбок, так что одежда осталась чистой. А земляной пол с накиданным сверху то ли сеном, то ли соломой и без того не блестел. Однако расплата пришла незамедлительно.

— Чортів москаль, що б тобі в пеклі горіти!

И тут же последовала такая оплеуха, что моя голова дёрнулась, будто соединялась с телом шарнирами, а набат под черепной коробкой перерос в колокольный звон.

— Ну ты ж сука бандеровская!

Может, я это даже и не вслух сказал, сам не понял. Снова закрыл глаза, пытаясь привести себя в относительный порядок, только сквозь опущенные веки навязчиво пробивался мутноватый свет стоявшей у двери керосинки. Похоже, «заботливый» хуторянин, воспользовавшись нашей доверчивостью — ох, майор, майор, — опоил нас своей настойкой, в которую подмешал что-то вроде снотворного. Затем связал нам троим за спиной руки и оттащил всех в хлев — запашок стоял соответствующий, да и периодически раздававшиеся блеяние с похрюкиванием свидетельствовали, что мы точно не в хате. Глухое рычание пса доказывало, что и он помогает своему хозяину нас охранять. Я снова открыл глаза, фокусируя взгляд на окружающей обстановке. Медынцев и Сивцев, всё ещё без сознания, лежали напротив, и даже немного забавно было смотреть, как коза, или козёл — отсюда мне было не видно, что там между ног, — пытается сжевать галстук майора. Вот же франт, а я от своего галстука давно избавился, засунув его в карман, этот же до последнего щеголял.

Судя по всему, Опанас был настроен в отношении нас категорично. И сдаётся мне, внука он послал не за доктором, а за полицаями либо немцами, потому что если бы хотел сам нас кончить, то не тянул бы. А может, хочет поизгаляться сначала? Ну-ну, это мы ещё посмотрим.

По полведра холодной воды, вылитые на майора и пилота, привели их в чувство. Осознав, в какое дерьмо мы все вляпались, оба принялись наперебой поливать хозяина грязью. Особенно, неожиданно для меня, старался Петрович, до этого, казалось бы, весьма сдержанный персонаж.

— Гнида ты фашистская, мразь и погань, — выплёскивал он в адрес невозмутимого хуторянина. — Ну ничего, придут наши товарищи и отомстят за нас. Подвесят тебя, тварь, на первом же суку, будешь там болтаться в назидание всем.

Опанас, севший у входа с винтовкой между ног, терпел поток оскорблений минуты три, потом лениво поскрёб бороду и, прикрикнув на глухо рычавшего в нашу сторону волкодава, произнёс:

— Гаразд, послухав я вас, тепер ви послухайте мене. Я понишпорив у ваших кишенях, знайшов ось це. — Он показал наши с Медынцевым швейцарские паспорта. — Зроблені спеціально для вас. Тут ваші фотографії. Та й для втікачів ув’язнених виглядаєте ви занадто вгодованими.

Ну да, для сбежавших из лагеря выглядели мы довольно откормленными, тут майор легенду не особо продумал. Вообще после его необдуманных действий я начал сомневаться в профессиональных качествах моего куратора. Да и я хорош, пошёл у него на поводу. Сколько уже можно учиться на собственных ошибках?!

— А це от з тебе, хлопець, зняв. — Он достал из второго кармана мои очки и накладные усы.

Мне оставалось лишь грустно вздохнуть.

— И за что же вы так русских ненавидите? — спросил я его, в общем-то наперёд зная ответ.

— Москалів? За те, що нам жити спокійно не дають. Що мій батько, дід, прадід терпіли від москалів. Москалі, жиди і поляки — ось наші головні вороги! І ми будемо з ними боротися, доки не очистимо Галичину від ворогів.

— А что же немцы? Им-то служите…

— Німці звільнили нас від поляків, жидів і більшовиків. Дійде і до них черга. Щось я розговорився з вами… Вночі невістка бачила, як щось, що горить в небі падало. Так я думаю, що це був ваш літак. У нас тут, кажуть, в Тарнополі є партизанське підпілля, так вас, схоже, до них з Москви заслали допомагати. Та тільки літак не долетів трошки. Або куди ви летіли? Гаразд, це вже неважливо. Микола побіг на сусідній хутір, і скоро сюди приїдуть сват Януш у сином Петро. Там будемо вирішувати, кінчити вас або здати в комендатуру в Лановцах. Все зрозуміло? Мовчите? Значить, зрозуміли. А тепер якщо хтось ще раз щось скаже бюез мого дозволу, міцно вдарю.

— Ты рот-то нам не затыкай, иуда, — сказал я. — Вдарит он… Смотри, как бы тебе самому шею не свернуть.

— А я ж попереджав… — Опанас положил винтовку на пол, поднялся и двинулся в мою сторону, явно намереваясь отвесить мне очередную оплеуху.

Я только этого и ждал. Ну и что, пусть руки связаны, ноги-то свободны. Если бы Опанас знал, с кем связался, спеленал бы меня, как младенца. Но откуда ему было знать?! А потому удар ребром стопы под коленную чашечку вызвал у противника весьма неприятные ощущения. Настолько неприятные, что он задохнулся от собственного крика и грохнулся на задницу, обхватив руками несчастное колено.

Не теряя времени, я принял вертикальное положение, и следующий удар носком ботинка в подбородок на какое-то время отключил Опанаса. И тут же пришлось отбиваться от пса, с басовитым рычанием пытавшегося добраться до моей шеи. Вот тут была большая проблема! Эта животина весьма ловко уворачивалась от ударов ногами, в то же время пытаясь вцепиться в какую-нибудь часть моего тела. Помог Медынцев. Он умудрился пнуть скакавшую рядом собаку, и та на долю секунды отвлеклась. Этого мгновения мне хватило, чтобы нанести удар ногой в голову. Что-то хрустнуло, и псина свалилась на бок, в агонии дёргая задними лапами. Похоже, удар пришёлся в висок. Толерантные любители животных в будущем, вероятно, подняли бы вой по поводу убиенной собачки, но в тот момент я никакого сожаления от содеянного не испытывал. Тут выбора особого не было: либо я, либо этот волкодав размером хоть и не с телёнка, но достаточного, чтобы загрызть насмерть взрослого человека.

Теперь нужно было быстро освободиться. С этим проблем не возникло. Правда, запястья были перетянуты сыромятным ремнём на совесть, но против хорошо заточенной штыковой лопаты, весьма удачно стоявшей в углу хлева, и они оказались бессильны. Следом я освободил товарищей по несчастью, которые рвались этой самой лопатой чуть ли не расчленить предателя.

— Рано ещё его кончать, может, и пригодится нам этот Опанас, — сказал я. — Давайте лучше скрутим его как следует, да и кляп в рот засунем, чтобы не шумел.

Когда спелёнатый и мычащий Опанас лежал на подстилке из сена, я велел моим напарникам оставаться его стеречь, а сам отправился по душу снохи хуторянина. Винтовку я оставил товарищам. При Опанасе наших пистолетов и ножа не оказалось, на вопрос, где конфискованное у нас оружие, тот только ругался и сверлил нас ненавидящим взглядом. Устраивать допрос с пытками было некогда, нужно разобраться с женщиной.

Во дворе было уже темно, разве что на воротах висела всё та же керосиновая лампа да светились оба занавешенных оконца горницы. Это не считая неверного света луны, пытавшейся протиснуться между облаками. Не вляпаться бы в коровью лепёшку… Я тихо, на ощупь прокрался через сени, неслышно толкнул дверь в горницу, петли которой, на моё счастье, оказались смазаны так же хорошо, как и двери во двор. Наталка прибиралась, негромко напевая грустную песню: