— В любом случае очень внимательно рассмотрите все пять карт, — продолжал фокусник-любитель. — Смотрите на них сколько угодно, я не тороплю, разве что джентльмены позади вас проявляют признаки некоторого волнения. Зафиксируйте выбранную карту в своей памяти, именно ту, которую я через несколько мгновений положу на стол под вашу руку. Когда вы будете прижимать её рукой, и ни секундой раньше, я попрошу вас назвать вслух выбранную вами карту. И у вас под рукой будет лежать именно выбранная вами карта. Когда я уже положу вам под руку карту, вы можете сменить ваш выбор, но, несмотря ни на что, я угадаю и этот вариант.
Не торопясь и с многозначительной миной на лице проговорив всё это, Форрест собрал со стола карты и перетасовал их так, чтобы я не видел лицевой стороны. Затем он взял одну из карт, по-прежнему пряча от меня лицевую сторону, и положил мне её под руку. Только после этого попросил меня назвать карту, и я в наступившей тишине медленно выговорил:
— Бубновый туз.
Надо было видеть, как изменилось лицо фокусника. Оно сначала стало бледным, затем начало медленно краснеть, наливаясь багровым, и Форрест резким движением ослабил галстук.
«Факир был пьян, и фокус не удался», — про себя позлорадствовал я, хотя в глубине души всё же больше сочувствовал оппоненту. Мужик он вроде нормальный, с чувством юмора, бодрячок такой, а попал на бабки.
— Ну так что, мистер Марс, смотрим карту? — спросил я как ни в чём не бывало.
— Хм, кхе, — откашлялся тот, постепенно возвращая своему лицу прежний цвет. — А вы, мистер Бёрд, умеете удивлять.
С этими словами он перевернул карту. Как я и ожидал, это оказалась червовая четвёрка. То есть та самая карта, которую участник процесса должен подсознательно выбрать как самую нейтральную в общем ряду. Может, я и выбрал бы, если бы Вернон в своё время в порыве откровения не раскрыл мне суть этого фокуса, да ещё именно с этими же картами.
— Ну что, мистер Марс, с вас доля, — подал голос выглядевший довольным Стэн Гримфорд и хохотнул, отчего его живот пришёл под серой жилеткой в волнообразное движение.
— Подарить пятнадцать процентов акций такому человеку, как Фил Бёрд, не зазорно, — парировал Форрест. — Я привык держать своё слово и отказываться от него не намерен.
— Вот это слова настоящего джентльмена! Правильно! Господь вранья не простил бы! — послышались со всех сторон одобрительные возгласы.
Мне даже стало немного стыдно, но я по-прежнему сидел с видом невинной овечки, мол, моя хата с краю. А кондитер тем временем жестом призвал всех к тишине.
— Друзья! Компания «Марс», как вы знаете, семейное предприятие, и мы очень дорожим этой семейственностью. Пятнадцать процентов акций в пересчёте на деньги — очень серьёзная сумма. И я имею честь предложить мистеру Бёрду выкупить у него эти акции. Уверен, двадцать пять миллионов долларов — более чем достойная цифра. А чтобы мистер Бёрд не сомневался в моей честности, я представлю ему документы, оценивающие активы моей компании.
Все выжидательно уставились на меня, включая «виновника торжества», из которого хмель как-то очень быстро выветрился. Впрочем, и из меня тоже — слишком уж хорошая сумма нарисовалась на горизонте. И я уже знал, как её потратить.
— Что ж, я уважаю ваши чувства, мистер Марс. Поэтому принимаю ваше предложение. И можно без документов, я верю слову настоящего джентльмена. В свою очередь, обещаю, что потрачу эти деньги на благотворительность. Конкретно — на строительство Славянского университета. Как имеющий русские корни, я хочу помочь детям эмигрантов из России и других славянских стран получить приличное образование, на которое их родители не могут заработать. Этот проект у меня вызревал давно, и мы уже, честно говоря, нашли подрядчика и приступили к первой части возведения университета, а теперь, благодаря мистеру Марсу, — кивок в сторону кондитера, — эта мечта ещё быстрее станет реальностью.
Раздались сначала жидкие, а затем всё более громкие аплодисменты. Конечно, собравшимся здесь на русских эмигрантов по большому счёту плевать, но сам факт благотворительности не мог не вызвать у них одобрения. Многие из них регулярно участвуют в подобного рода акциях, поддерживают, как и я, отдельно взятые образовательные учреждения (моими стараниями, кстати, весьма неплохо процветал Стэнфордский университет), так что мою тягу к благотворительности они прекрасно понимали.
— Кстати, в таком случае я планирую дать университету имя Форреста Марса! Если он, конечно, не будет против. И пусть кому-то это покажется мелочью, на входе в главный корпус также будет находиться памятная табличка, где будет указано, кто стал главным спонсором этой грандиозной стройки.
Снова раздались аплодисменты, а Марс, похоже, более-менее пришёл в себя, даже нашёл в себе силы улыбнуться. Не знаю, как бы я держался на его месте, потеряв столь огромную по нынешним временам сумму, но кондитер сумел сохранить лицо.
— Главное, чтобы никто не узнал, в результате чего я стал спонсором этой стройки, иначе эта история грозит превратиться в анекдот. Хотя… учитывая, сколько тут свидетелей… — кисло улыбнулся кондитер и тут же отчитался: — Мистер Бёрд, по возвращении из лагеря я сразу займусь переводом денег на ваш личный счёт или счёт компании, который вы мне укажете. А сейчас, извините, время уже позднее, мне хотелось бы отдохнуть.
«И напиться», — про себя добавил я. На его месте я надрался бы в зюзю, да и на своём, пожалуй, захвачу в шатёр бутылочку вискаря.
Уснуть мне удалось лишь после полбутылки горячительного, да ещё комары, несмотря на москитную сетку при входе, звенели над ухом. Зато выспался на славу, проспав завтрак и встав в одиннадцатом часу в приподнятом настроении. Всё-таки «подняться» одноминутно на 25 миллионов — это нужно суметь. Судьба явно не зря привела меня в этот лагерь.
Вышел я из шатра в одних трусах и босиком, поймав на себе слегка удивлённый взгляд одного из джентльменов, вдохнул полной грудью и, отойдя к небольшой утоптанной площадке между двух секвой, принялся выполнять внешнюю практику цигун, выгоняя из себя остатки хмеля. В общем-то мастер Лю показал кое-что и из внутренней практики, сочетаемой с управлением энергией Ци, но для утренней разминки я предпочитаю именно внешнюю, выполняя сначала дыхательные, а затем гимнастические упражнения.
После гимнастики я, схватив полотенце, трусцой побежал на пляж Русской речки, где вволю наплавался и позагорал. К обеду я был как огурчик и с аппетитом уминал всё, что мне подносили официанты. Аппетит мне даже не испортил сидевший рядом и периодически тяжко вздыхавший Марс.
— Друг мой Форрест, — обратился я к нему под конец обеда, — не переживайте, деньги приходят и уходят, а университет, названный вашим именем, будет стоять века.
— Только это меня и утешает, — тихо признался он. — Даже не представляю, что я скажу супруге.
— А вы скажите ей, что решили сделать крупный благотворительный взнос на строительство университета, который будет назван вашим именем. А сумму можете не уточнять, ну или принизьте, всё равно проверять не будет. А в следующем учебном году, когда, я уверен, университет распахнёт свои двери, я приглашаю вас с супругой на его открытие. Мы вместе перережем алую ленточку.
Этот короткий спич приподнял Форресту настроение, и он даже с ехидцей проехался по Рокфеллеру-младшему, приехавшему в лагерь за час до обеда.
А вечером я в числе прочих стал свидетелем «жертвоприношения» сове. Выглядело это так же, как и в прошлый мой приезд. Мы стоим на берегу озера, одетые в чёрные плащи с капюшонами, по водной глади в клубах дыма к берегу приближается чёрная гондола с человеком, также во всём чёрном. В гондоле находится гроб. У двенадцатиметровой статуи совы гроб уже ждут люди в причудливых одеждах и главный жрец, Фредди Роуч, одетый в розовое и зелёное. Под пение хора гондола пристаёт к берегу, гроб кладут на алтарь и поджигают. В этот момент над водой разносится голос: «Глупцы! Когда вы наконец поймёте, что меня нельзя убить?! Год за годом сжигаете вы меня в этой роще. Но едва вы покинете её, разве не буду я ждать вас у входа, как века назад?!»
