– Советская партия – это же бывшие военнопленные, да?
– В основном да. Но опыта все равно маловато – там почти нет людей, переживших сколько-нибудь крупные революции. А переход от желания быть революционером, от разговоров и резолюций к действительной революционной работе труден и мучителен.
– Так, с рядом товарищей понятно. Вы-то что думаете, Володя?
– Не форсировать. Создавать широкий фронт, тщательно учитывать местные особенности – голое подражание нашей русской тактике во всех подробностях было бы ошибкой. Там сейчас идут стихийные захваты земли, можно на этой волне создать союзное крестьянское движение. Эсдеки, наши военнопленные и часть крестьян – будет вполне устойчивая коалиция.
– Хотелось бы надеяться. Да, я вас поддержу, именно что не форсировать.
– Полагаю, без частичной национализации все равно не обойтись…
– Банки, связь и транспорт, не больше, – я повернулся на бок. – Не стоит злить тысячи мелких хозяев.
Вот да. В реале эти «мелкие» стали самой прочной опорой правым, из чего и вылупился первый европейский фашизм – нет, не в Италии, а как раз в Венгрии. И как бы не хотелось в Будапеште, а «земли короны святого Иштвана» придется возвращать хорватам, румынам и словакам. Но в то же время нужно оставить в составе страны все населенные венграми земли – самим же соседям потом легче будет. Шовинистов мы и так не привлечем, а вот умеренных такой компромисс может устроить. Кстати, о национальностях…
– Что там с евреями?
– Как и везде, – Ленин пожал плечами. – Как война закончилась, многие снялись с места, уезжают в Палестину, в Америку, в Аргентину…
– А в партиях коалиции?
– Точных цифр у меня нет. Вы полагаете, необходимо следить за этническим составом?
– Да, руководства в особенности. Нельзя давать всякой реакционной сволочи повода обзывать советскую власть «жидовским правительством».
Еще одна причина провала революции в Венгрии – чрезмерное участие евреев. Наши конспирологи любили всякие списки «ленинского совнаркома», где евреям приписывали чуть ли не девяносто процентов, но будапештскому советскому правительству даже приписывать ничего не требовалось. Ну и вся мелкая буржуазия, только что уязвленная Антантой в национальных чувствах, сильно такую власть не полюбила. Так что мы эти грабли обойдем, обойдем…
– И еще, – Ленин испытующе поглядел на меня исподлобья. – Те же самые товарищи настаивают на том, чтобы отправить на помощь войска.
– Да они что там, рехнулись? – не выдержал я. – Это же как раз через Галицию, где война! Как они себе это представляют?
Я закашлялся, из соседней комнаты немедленно появился Виноградов и со всей врачебной непреклонностью выставил товарища Ульянова, невзирая на наши возражения.
Войска… Я лежал на подушках, утирал выступивший пот и вспоминал – венгерская Красная армия дралась, как черт, всыпала румынам, отбивалась от французов… нет, плохо товарищи этих мадьяр знают!
Я лежал в постели, каждый день меня обследовали Виноградов и Наташа. Изредка заходили Маша или Соня, вздыхали, ставили стакан с питьем на столик поодаль и уходили – дочкам строго-настрого было запрещено «нарушать карантин». Компанию мне составляли по преимуществу наши новые кошаки Марсик-Второй, такая же ласковая и разбойная рожа, как и его отец Марсик-Первый, и трехцветка Киса.
Понемногу мне разрешили вставать и работать за столом, а через неделю – гулять и мы с Цезарем полчасика утром и вечером топтали тропинки парка. Хвостатый перерожденный в силу своего солидного для собак возраста за палочками бегал неохотно, предпочитая просто идти у ноги. Видимо, от належания кошек на груди и от прогулок мне становилось все лучше и лучше, невзирая на постоянные придирки Виноградова. Под взглядами двух охранников, без которых меня в лес на хорошо ведомые дорожки не выпускали, я посетителей и принимал.
– Проект декретов о ликвидации беспризорности и безграмотности я читал. Что по обеспечению?
Алексей Власович Тулупов, нынешний министр просвещения, был еще из тех, первых кружковцев, с кем я свел знакомство двадцать лет тому назад. И за все это время он ни на шаг не отступил от идеала – интеллигенция должна служить народу и в первую очередь народному образованию. Даже служба в царском министерстве его не изменила.
– Структура Чрезвычайной Комиссии по ликвидации безграмотности определена, кадры подобраны. В первую очередь мы создаем методические материалы – букварь для взрослых, сборники текстов, упражнений, прописи и так далее, – привычным занудно-методическим голосом начал Алексей. – Одновременно в двадцати губернских городах создаются курсы подготовки учителей, первый выпуск через три месяца.
– Долго.
– Быстрее никак, – продолжил нудеть Леша, – вся делается в рамках общественно-трудовой повинности, не более восьми часов в неделю.
Я кивнул. И подумал – как при таком монотонном речитативе у него члены коллегии Нарминпроса не засыпают? Или засыпают? Надо бы узнать потихоньку, просто из интереса.
– Далее разворачиваем пункты ликвидации безграмотности, из расчета по одному в каждом населенном пункте, где есть хотя бы пятнадцать неграмотных. Или двадцать пять малограмотных.
– Охват?
– В первый год до трех миллионов, далее шесть и десять. При соблюдении темпа за шесть лет управимся.
Ну да, у нас сейчас грамотность благодаря артелям сорок шесть процентов, выучить надо миллионов пятьдесят-пятьдесят пять…
– За шесть не получится. Закладывайте минимум десять.
– Почему это? – поджал тонкие губы Тулупов. – Вот расчеты…
– Неизбежные накладки – раз. Нежелание – два. Масса неграмотных на национальных окраинах – три. Кстати, туда нужны буквари на местных языках.
Но тут-то хоть ясно, что делать, а вот с беспризорными… Жаль, что Феликс Эдмундович у нас в непримиримые подался, ох как жаль, как раз по нему задачка. И штук двести Макаренко тоже бы не помешали. Наверное, надо идти его путем – трудовые колонии при артелях, а кое-где и при заводах. Обучение, работа, самоуправление, самообеспечение. Иначе не вытянем – денег на одни только срочнейшие первоочередные задачи нужно незнамо сколько. Но тут хоть Свинцов подсказал – из всего внутреннего долга в сорок с лишним миллиардов рублей на аристократию и буржуазию приходилось почти тридцать пять. А составляла эта группа всего пять процентов от кредиторов. Значит, этот долг можно отменить или заморозить без опасений – эти люди нас и так, прямо скажем, не любят. Девяносто же пять процентов остальных, кто покупал все эти «Займы Победы» по одной-две облигации, еще и позлорадствуют. Так что мы сможем отложить платежи по ним лет на десять-пятнадцать. А в качестве компенсации объявим о заморозке трех миллиардов крестьянских долгов, перешедших к Свинцову в ходе ликвидации Поземельного банка. А дальше видно будет, но скорее всего отменим их совсем. Почему не сейчас? Да просто чтобы рычажок сохранить.
В общем, за ту неделю, что я «болел», успел немало. Пришлось утвердить профсоюзную программу самоуправления на предприятиях – ВЦИК провел ее своим указом, как политику противодействия саботажу нелояльных власти хозяев и попыткам локаутов. Потом меня посетил Носарь с программой школ для «практиков» по обмену опытом. И что-то мне эти школы больно масонские ложи напомнили, эдакая «внутренняя партия», так что отложил на подумать. Затем Собко – утверждение «малой железнодорожной программы», ну там вторая колея, некоторые жизненно необходимые ветки… О включении Физического института Лебедева в структуру Академии Наук и переводе на государственный бюджет… Утверждение проекта Всероссийской выставки в Нижнем Новгороде (обскакали все-таки, олени!)… Результаты геологической экспедиции за Инту – нашли уголь на речке Усе. А где Воркута?.. Кондратьев с вопросами по первому государственному плану электрификации и модернизации, который очень хочется принять на будущий год… Плодотворно, в общем, поболел. Наверное, это все мой организм образца XXI века, колотый-переколотый, бившийся с такими штаммами гриппа, что нынешняя испанка только нервно вздыхает.
