Да и груз этот тяжеленный, что он держал всегда при себе, смотрелся слишком уж неуместно посреди всей окружающей пасторали.

Что там, поди пойми. А ну как счётчик имени товарища Гейгера к нему приложи, неужто смолчит, не зарычит, не застрекочет?

Что это за штуковина вообще такая, что надобно тащить через весь континент вручную да без вящей охраны? Знать, недобрая штука, дурная, коли таить её приходится подобным вона инкогнитом.

Впрочем, Родион этот самый, должно быть, о своём грузе зело осведомлён, то видно по коротким жестам, которыми он норовил бесперечь коснуться железной гири через брезентуху сидора.

Так нежно оглаживают дитя малое в колыбели, не иначе. Что то за колыбель и что за дитя в той колыбели зреет? Не громковато ли то «агу», что вскоре пойдёт гулять по миру, по самой Матушке?

Родион про то помалкивал, а только временами припадал к виртпанели, что-то там про себя рисуя по контурным картам, как в старину делали. Полк шуйный, полк десный, засадный полк, новомодный.

Поди пойми, вопчем, да только ни виртом поганым, ни прочими пошлыми штучками Родион про свои тайные дела да затруднения не пользовался. Он вообще как будто бы и слышал сейчас вокруг исключительно то же, что птица небесная да гад земной. Травушку, древесный шум, птичий грай и рокотание тракторов за стеною кормилицы-кукурузы. Никакой тебе аугментированной мути в глаза и бесовской музыки в уши. Одна только Божия благодать.

Сиди себе, наслаждайся.

В таких думках да поглядках и прошёл у гостя остаток дня. Когда же хозяин в сумерках возвернулся, то не сразу сообразил, что такое наблюдает. Родион сидел на столе в обнимку со своим сидором и пускал в небо дымные кольца курительной жижи.

– Комаров штоли пужаешь?

– Ага, так-то ввечеру поналетели.

– А чего в дом не пойтить, у нас пугалка ликтрицская.

– Тама хозяюшка за ужин поди взялась, не хочу мешаться. Да и дело у меня к тебе есть.

Хозяин, видимо дело, враз забеспокоился.

– Што за дело?

– Да ты не кипеши, на-ка.

И чего-то хозяину через стол перебросил. Вроде пластиковой таблетки от замка, с карабином, что звякнул при поимке.

– У меня автожир спрятан в перелеске, что меж двух узкоколеек старых, там ещё горело пару лет как. Я его тебе оставлю, пожалуй, дальше на перекладных пойду.

– И чего мне с ним делать?

– Да смотри сам. Хошь – продай али себе оставь, только перекрасить его сперва надобно, наноплёночку охранка не оценит по-хорошему. А не хошь – так и сожги втихаря, мне тебя учить не след, сам разберёсси.

Ваня только жиденькую бородёнку в ответ почесал.

– Оно понятно, што подгон знатный, Романыч, только ты сперва подумай крепко.

– А чего там думать, мне на рассвете сваливать надо, всё одно за ночь мы автожир из перелеска не вытащим, так дальше хребта мне на нём сам понимаешь, не добраться. А в обратную всё едино я другим путём идти буду. Так что делай, как знаешь. Я его уже отресетил, чистенький стоит, мастер-пароль только ввести. За отпечатки и прочий биоматериал можешь не беспокоиться, там система самоочистки унутре, уж поди сама справилась.

– Добро.

И, помявшись, всё-таки добавил.

– Ты ж это, с городу, али с самого Москова, ты мне вот што скажи…

– Чего сказать-то?

Но хозяин баловства не принял, оставшись таким же серьёзным.

– Скажи, как оно всё будет?

– Где, здесь?

Ваня смущённо потёр переносицу.

– Ну, не прям у нас тут, вообще. Мы ж не дураки, мерзлота отступает, сказывают, зимой судоходство севморпути вообще не останавливали. Сибирь почитай вся оттаяла, чуть не до Хатанги. Байкал скоро с Новым морем соединится.

– А вам тут на Печоре какая беда?

– Да никакой, урожая много, гнус почитай весь на север ушёл.

– Так и чего ты беспокоишься?

– Говорят, за Уралом люди мрут от заразы да болотные газы кругом горят.

– Ты же сам сказал, сколько тех людей-то?

Сяо Ван вздохнул.

– Вот ты всё в шутку свести хочешь. А боюсь я за завтра.

И только тут гость соизволил всё-таки стать серьёзным.

– Скажу я тебе так, хозяин. Покуда тебя тут никто не забижает, плюй на всё и живи себе как живётся. Расти детей, люби жену. Всё одно от тебя спасение Матушки никак не зависит. Не нужен тебе и гнилой Мегаполис, и уж тем более – стольный град Москов с его заманухами. Во всяком случае, здесь тебе покуда ничего не грозит. Хребет тебя от потравы с востока защищает, дальние расстояния не позволят всяким корпорациям тут озоровать, да и нет у них тут никакого интересу. Море, река, лес, поле, чего тебе ещё надобно?

– Надолго ли всё это?

Родион глядел на Сяо Вана, нахмурясь да призадумавшись.

Непростой вопрос, непростой предстоит и ответ.

– Может быть, и надолго. То, что о вас забыли, это скажите спасибо. В наше время сидеть ниже радаров – лучшая стратегия. Вы тут – те немногие, кто может наслаждаться изменениями климата в полной мере, не получая от того ни малейших неудобств. Но так не будет всегда. Рано или поздно опреснение Баренцева моря запрёт Гольфстрим окончательно. Никто не знает, когда это случится, может через пару десятков лет, а может и на пару веков хватит. Вы это почувствуете первыми.

Сяо Ван молчал, не мигая.

– Однажды сюда вернутся сибирские морозы. Не те, что теперь, а настоящие, лютые, как в старое время. Промёрзнет до дна Печора, начнут лопаться стволы деревьев. Это будет тебе знак, собирай своих и двигай на юг, не останавливаясь.

– Это куда на юг-то? До Сыктывкара али Кудымкара?

– Дальше, Вань, гораздо дальше. Эфиопия, Южный Судан, там к тому времени как раз отступит солончак. В земли наших далёких предков, что вышли из Африки полсотни тысяч лет назад.

Хозяин аж крякнул с досады.

– Не крутовато маханул?

– Не крутовато.

По насупленному виду Родиона было видать, что тот не шутит.

– Это случится не сразу, но именно здесь всё начнётся. Лета не станет, с севера снова пойдёт ледник, через сотню оборотов он достигнет северных пределов Мегаполиса. И никакие стены его не остановят, никакой Барьер.

Ваня смотрел на Родиона сочувственными глазами, какими здравый глядит на умалишённого.

– Можешь не верить, но дети твои поверят точно. Просто помни, что мерзлота ушла на время, но обязательно вернёт своё.

– Как скажешь, мил человек.

На этом разговор и совершили.

Отужинали в свете антикомариных манков, чем бог послал, после чего все разошлись по палатям. Родион же стеснять хозяев снова не стал, так и улёгся в гамаке промеж двух черешен, завернулся по самый нос в одеяло да так и уснул, попялясь напоследок на белое северное небо.

Сяо Ван по старой привычке поднялся утром в полпятого, умылся с рукомойника во дворе да пошёл будить гостя. Только того уже и след простыл, как и от его весомого сидора.

Ну, в добрый путь, человече. Знать, время у тебя совсем не терпит.

Вашу ж мамашу.

Pominkas представляли собой настолько устоявшийся ритуал, что для Анселя все местные приколы давно должны бы примелькаться, просто ещё один скучный день на скучной работе, но где там, с годами они только всё больше бесили, выводя на новые раунды самокопания, мол, надо всё бросать да придумывать себе занятие поприличнее.

Но чем ещё заняться экспату в стольном граде Москове? Большинство из тех, с кем Ансель успел познакомиться в баре Lenin zheev или паре подобных ему малоприметных заведений «для своих», так или иначе подвизались в консалтинге и модерации, проще говоря, трудились на позициях razvodyashy, в конторах побольше и поменьше, в основном местных неофициальных представительствах Мегаполиса, а там уж кому как повезёт.

Работа на pominkas была занятием ничем не хуже других, как всегда, зависит от клиента. Главное в этом деле – не принадлежать к одному из конкурирующих кланов, что в мире круговой поруки и зацикленной на себе семейственности для любого другого занятия было бы скорее вопиющим недостатком, нежели хоть каким-то преимуществом, но не для razvodyashy. Образование, опыт и формальное резюме тут не играли особой роли, важно соблюдать нейтралитет, оставаться над схваткой, не быть стороной конфликта. Держи морду кирпичом и торгуй независимым собственным статусом. А конфликты будут, уж не извольте сомневаться.