Антонина поправила букет, который выглядел в достаточной мере солидным, чтобы его не стыдно было показать. Конечно, это не розы, которые приносит Эвелина, но бледно-розовые, с алой каймой по краю лепестков, гвоздики.

От цветов пахло.

И Антонина не могла отделаться от мысли, что не только от них. Поправив сумку, что съехала на бок, она решительно толкнула дверь. И ведь снова пружины не смазали, идут туго, скрипят, раздражая этим скрипом. У нее и без того смена вышла суматошная.

Сутки, почитай, на ногах.

А тут дверь.

– А, это ты, – в коридоре Антонину встретила Ниночка. – С цветочками? А чего гвоздики? Денег пожалел? И охота тебе с таким скупым связываться?

Ниночка была как-то слишком уж весела.

Или обыкновенно? Но за пару дней отсутствия Антонина просто успела отвыкнуть от этой неестественной ее веселости.

Отвечать она не стала.

Разулась.

Вытащила из шкафа тапочки, которые явно кто-то брал, хотя Антонина не раз и не два просила вещи ее без спроса не трогать. Со спросом тоже.

Раздражение ее было столь резким, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не высказать Ниночке, которая не думала исчезать, – вот дел у нее других не было, кроме как за Антониной смотреть – но пялилась, пересчитывала несчастные гвоздики.

– А у нас жилец новый, – наконец, Ниночка соизволила поделиться новостью. Именно когда Антонина почти уже решилась надеть тапочки, убедив себя, что, кто бы их ни брал, он сделал это по ошибке, и как только ошибку понял, так сразу и вернул.

– Да? – сильнее раздражения была лишь усталость.

– Симпатичненький. Приглядись. Может, получше этого твоего…

…компания из семи командировочных мало того, что всю ночь пила, не обращая внимания на уговоры Антонины, потом нашла где-то гитару и принялась орать песни.

Еще и в коридоре наблевали.

Надо менять работу.

И сам город.

Это Антонина говорила себе всякий раз после неудачного рейса, но потом, отдохнув, успокоившись, здраво обдумав возможности и нынешнее ее положение убеждала себя погодить.

Еще немного.

…мыло заберут завтра, а за той посылкой из Кишенева придут уже вечером. Надо только позвонить. И она позвонит, только сначала хотя бы помоется и чаю попьет. А вот третий сверток придется отнести самой.

Но это тоже завтра.

– Андрей лучше всех, – с должной уверенностью ответила Антонина и надела тапочки. И дошла до комнаты. И уже там, разувшись, поспешно скинула и их, и чулки.

Вздохнула.

Сунула гвоздики в старую вазу, к предыдущим, которые уже начали увядать. Вечером Антонина вынесет старый букет, заодно напомнив всем, что цветы ей дарят часто.

Не только цветы.

Задвинув засов, она вытащила крохотную коробочку, из которой на ладонь выпали серьги. Красивые. И вроде бы простенькие с виду колечки, украшенные зелеными камушками, но… красивые.

Она не удержалась и примерила.

Повернулась одним боком. И другим. И поморщилась, потому что за прошедшие несколько дней не стала краше. Она никогда-то не отличалась красотой, а теперь и возраст давал о себе знать – как-никак двадцать семь лет – и усталость. От нее ранние морщины стали заметней.

И мешки под глазами появились.

И нижняя губа обвисла, отчего выражение лица стало на редкость недружелюбным.

Антонина заставила себя улыбнуться отражению. Вот так намного лучше.

Серьги она сняла и убрала в коробку. Переоделась. Сняла с полки полотенце, от которого сладко пахло хорошим стиральным порошком.

Теперь помыться и чай.

И потом отдых.

И все остальное.

Сумку свою Антонина убрала в шкаф, а шкаф заперла на замок. Так оно надежнее, ибо порой соседи проявляли совершенно недопустимое любопытство. Она вновь улыбнулась отражению, хотя простое это действие вдруг потребовало совершенно чудовищных усилий.

Надо бросать…

…у нее достаточно средств, чтобы не просто жить, но неплохо.

…сказать, что уезжает.

Выходит замуж. Устроить небольшое застолье для соседей, ибо хорошая девочка Тоня просто-напросто не может не попрощаться со всеми. И…

…еще мама говорила, что не следует долго задерживаться на одном месте, а она здесь уже седьмой год. Плохо… но… когда еще получится устроиться с такою выгодой?

Потом.

Она подумает потом. На свежую голову.

Возле кухни крутилась Розочка. И Антонина с трудом подавила новую волну раздражения, которая возникала всякий раз, стоило заметить это существо. Она растянула губы в улыбке и сказала:

– Привет.

– Привет, – мрачно ответило дивское отродье, на всякий случай отодвигаясь. Розочка, словно ощущая неладное, старательно держалась в стороне от Антонины.

И конфет не брала.

Поганка.

– Ты сегодня не в саду? – Антонина подавила в себе желание отвесить затрещину. Сегодня Розочка выглядела еще более уродливо, нежели обычно.

– Нет, – Розочка убрала руки за спину и уставилась прямо, хмуро. Издевается?

Антонина, будь ее воля, быстро показала бы, где таким уродам место, но… это Антонина. А вот Тоне положено было любить детей и никак иначе.

Тоня ведь правильная девушка.

А правильные девушки в обязательном порядке при виде ребенка, даже чужого, испытывают острый приступ желания с этим самым ребенком пообщаться. И восторг, конечно.

Но сегодня на восторг сил не было.

– Говорят, у нас новый жилец появился? – Антонина ухватилась за спасительную мысль.

– Появился.

Точно издевается.

– И как он?

– Тебе не понравится, – узкие губы Розочки растянулись в улыбке. Блеснули клыки. И подумалось, что, возможно, не зря дивов подозревают… во всяком.

Проклятье.

Это усталость.

И та компания… и жалобы на нее, будто она, Антонина, способна в одиночку образумить разгулявшихся мужиков. Почему-то, когда она пыталась, прочие делали вид, что спят.

…в ванной пахло хозяйственным мылом, было жарко и душно. Стирали? Антонина потрогала влажную стену. Скривилась. И заставила себя залезть в это исцарапанное, тронутое ржавчиной, корыто. Надо потерпеть.

Еще немного.

Несколько посылок. Пара удачных дел. И она получит свою квартиру, пусть крохотную, но свою, такую, в которой не придется вздрагивать от отвращения при мысли, что в ванной кто-то уже мылся. И искать взглядом чужие волосы, имевшие обыкновение застревать в сливе.

Прятать тапочки.

Не только тапочки.

Новый жилец впечатления не произвел. Верно оттого, что Антонина была слишком уставшей, чтобы обращать внимание на посторонних мужчин. Вода и та не принесла должного облегчения.

И чай.

И… нечего заглядывать ей в кружку.

– Добрый день, – хорошая девочка Тоня приветливо улыбнулась.

Тоня, в отличие от Антонины, умела нравиться людям. И этот вот человек не стал исключением. Он ответил на улыбку улыбкой же и представился:

– Святослав.

– Антонина, но можно просто Тоня.

И потупилась скромно. И даже покраснела… Антонина мысленно сделала заметку, что пора отыгрывать новый образ. Тоня, безусловно, хороша, но возраст… пока она выглядит достаточно юной и свежей, чтобы и эта вот восторженная до идиотизма улыбочка, и платьица в мелкий цветочек воспринимались естественно, однако не стоит забывать о морщинах.

Или седине.

– А чем вы занимаетесь? Я только со смены… есть хочу, извините, очень рада… – Тоня была человеком легким и общительным.

Антонина же…

…дивское отродье не обмануло. Новый сосед Антонине категорически не нравился, при том она и сама не могла сказать толком, что именно в нем не так.

А ведь не так.

И чутье шепчет, что человек этот опасен до крайности. И держаться от него стоит подальше. И вовсе уехать? Уйти в рейс и не вернуться?

Возможно, конечно, но… у Антонины договоренности. С другой стороны, люди, с которыми эти договоренности заключены, проблем стараются избегать.

И поймут.

И даже помогут, но… во что обойдется их помощь? Да и он… сейчас сидит, смотрит, что-то там отвечает Тоне. И улыбается натужно, и видно, что беседа эта ему в тягость, однако же не уходит.