На миг Ма Шэньбину показалось, что в глазах собеседника мелькнуло нечто вроде уважения. Драматургический дар его и вправду на этот раз не подвёл, эдак ловко закольцевать диалог – ещё нужно суметь.

– Когда срок истечёт и настанут последние дни, надеюсь, вы вспомните собственные слова, генерал-партнёр, и тогда, возможно, сумеете ответить на собственный вопрос.

Философ, цао ни ма.

– Допустим. Но всё же, нейтринные ловушки в системе Папы, полярные решётки здесь, невесть сколько ещё прочих подобных проектов. Не знай я вас столько лет, то, быть может, ещё в чём-то сомневался, но вы явно готовитесь не к приближению, как вы выразились, «последних дней». Вы ждёте чего-то ещё, вы ищете что-то ещё. Нечто давно утерянное.

Ма Шэньбин вцепился в эти чёрные зрачки, стараясь не упустить то, что сейчас произойдёт.

– Вы всё ещё ждёте ответа от Симаха Нуари? Вы ждёте спасителей?

Можно было ожидать от Ромула любой реакции, человеческой или нет.

Вспышки ярости, холодного молчания, саркастической усмешки.

Но то, как отреагировал на слова Ма Шэньбина Ромул, было необъяснимо.

Ромул мягко, как-то по-отечески улыбнулся.

– Хотелось бы его услышать, но увы, я тут бессилен. Подозреваю, он просто не хочет отвечать. Кто знает этих летящих. Но так или иначе, с ними или без них, неизбежное случится. И тогда каждая секунда промедления будет стоить нам миллионов жизней.

И тут уже не сдержался Ма Шэньбин:

– Одна жизнь не важна, не так ли? Вы мыслите исключительно миллионами.

Но Ромул уже снова замкнулся, возвращая на место свою стандартную ухмылку в тридцать два зуба.

– Вы всё-таки побывали там, а ведь я вам отсоветовал так поступать.

Ма Шэньбин в ответ едва не скрипнул зубами от злости.

– Можете оставить ваши советы при себе.

Но тут внезапно понял, что он злится не на Ромула и его Корпорацию. Он злится на самого себя, на собственную слабость.

– С другой стороны, если бы не эта безымянная урна в нише колумбария, меня бы не было на свете.

– Вы это так воспринимаете?

В голосе Ромула звучал вполне искренний интерес.

– А как иначе я должен воспринимать своё существование? Вы понимаете, насколько… неполноценным я себя порой ощущаю? – генерал-партнёр почувствовал, как это жалко звучит, и поспешил заткнуться.

Но Ромул даже не попытался воспользоваться слабостью оппонента. Его голос продолжал казаться заинтересованным, даже обычная ухмылка вежливо подугасла.

– Если вы о том, что не ощущаете голод, то не беспокойтесь, почти пятая часть человечества даже в Чёрный четверг ровным счётом ничего не почувствовала, не говоря уже об очередных подступающих идах. Дело тут не в вашем, хм, происхождении. Я не думаю, что оригинальный Ма Шэньбин, будь он жив, оказался бы способен ощутить голод или вообще хоть какое-то неудобство, равно как и всеобщую эйфорию после. В этом вы очень похожи.

– В чём, в бесчувственности? В неспособности ощутить обычные радости, да хоть бы и горести жизни?

Ромул нахмурился.

– Вас бы сейчас очень немногие поняли. Генерал-партнёр, вотированный в Высший совет «Янгуаи Цзитуань», жалующийся на собственную бесчувственность. Поймите простую вещь, ваш прототип заслужил ту урну в той же степени, в какой и вы сами. В конце концов, вы вольны в любой момент поступить так же, как и он, вы ничуть не марионетка.

– А вы?

– Марионетка ли я?

– Вы – заслужили? – с нажимом уточнил Ма Шэньбин.

Ромул в ответ чопорно поджал губы.

– Мне в этом году исполнилось сто девяносто два года, я самый старый человек на этой проклятой планете. И вы спрашиваете, заслужил ли я смерть?

Его глаза впервые за весь их разговор уставились куда-то в пространство.

– Я бы дорого дал за то, чтобы мне нечего было ждать. И поверьте мне, желающих со мною поквитаться достаточно, чтобы мне обеспечить миллион таких урн с прахом. Скажите лучше, что вы почувствовали, генерал-партнёр, стоя у той безымянной таблички?

Вопрос поставил Ма Шэньбина в тупик. Что может чувствовать человек, который только что узнал, что умер и похоронен. Страх? Отвращение? Оторопь? Гнев?

Гнев, пожалуй, но и всё остальное вместе тоже.

– Я внезапно ощутил, что это я там лежу. Я настоящий.

Ромул в ответ резко дёрнул рукой.

– Не в этом дело. Вы ничуть не менее «настоящий», генерал-партнёр. И вы ничем не хуже или, я не знаю, ущербнее того, кто в урне.

– Тогда зачем мы тут разговариваем? Вы же знаете меня, я ни за что и никогда больше не стану агентом Корпорации.

– Которой больше не существует.

– Тем более.

Наступила неловкая пауза. Ма Шэньбин поёжился, поплотнее укутываясь в парку. Ромул молчал, явно о чём-то раздумывая.

– Я вот что хотел вам сказать, генерал-партнёр. Да, я по-прежнему на что-то надеюсь. Возможно, на что-то, что уже никогда не случится, чьё время ушло. Но некая тень надежды ещё остаётся.

– Надежды на что?

– На то, что мы с вами ещё встретимся на этом самом месте, и над нашими головами будет сиять ослепительное гало протонной авроры, и тогда вы поймёте, наконец, ради чего всё это было. И ваша могила, и Чёрный четверг.

С этими словами проекция Ромула растворилась в воздухе, и Ма Шэньбин остался один.

Давно я тут не был. Пожалуй, так же давно, как снова заделался слинкером. Или персекьютором, если пользоваться корпоративным новоязом. Как ни называй, человек моей профессии не спешит возвращаться на места былой славы, поскольку твёрдо знает, что ждут его там исключительно чёрные тени прошлого, от которых головняка много – а денег чуть или того меньше.

Хороший клиент – новый клиент. Хорошее место – такое, где тебя никто не знает.

Простая работа – пришёл, разнюхал, ушёл. Но иногда случаются такие обстоятельства, что хочешь не хочешь, а соглашаешься.

Вернуться. Снова вдохнуть полной грудью прогорклый воздух Мегаполиса. Снова поднять лицо к небу и удивиться тому, что видишь. Точнее не видишь.

Память – предательская штука. Сколько оборотов прошло с тех пор, как ты стоял на этом самом месте, исподлобья посматривая на молчаливую четвёрку. Ромул, Улисс, Урбан и Кора. Существа, которых язык не поворачивался называть людьми. В тот день они тоже вернулись на место если не сказать преступления, то точно проступка. Руины Хрустального шпиля лежали перед ними памятником навсегда ушедшей эпохи, и казалось мне тогда, что это сама Корпорация лежит у их ног, сломленная, поверженная, измазанная сажей пожара, укрытая саваном металлполимерной пыли, проржавевшая от бесконечных дождей и почерневшая от вездесущей плесени. Что эти четверо искали здесь, о чём совещались? Молчание их не было прервано ни на секунду, но неслышимый диалог чувствовался тогда лишь мурашками кожи на затылке.

Собрание это завершилось тогда шлепком сверхзвуковой маслины из обеднённого урана. Даже несмотря на вернувшийся после обрушения башни смог, кому-то хватило сноровки стрелять со средних ярусов ближайших баухаузов. Стреляли будто вслепую, в качестве предостережения, или же, напротив, случилось то, чего давно втайне опасался каждый агент Корпорации – что однажды сыщется Соратник-ренегат и развяжет тем самым войну, которая камня на камне не оставит от былого мира.

Впрочем, выстрел тот оказался первым и последним. Не моргнувший даже глазом Улисс проследил взглядом от дыры в бетонном основании площадки вглубь клубящегося смога, после чего высокое собрание соизволило разойтись. Казавшаяся неизбежной война так и не последовала. Во всяком случае, все вернувшиеся из полёта Соратники до сих пор были живы, а вот что последовало, так это завершение погрома структур Корпорации согласованными усилиями Большой Дюжины.

Ромул даже не пытался им противостоять. Те из нас, кому повезло, оказались под надёжным прикрытием, остальные – кто погиб в очередной облаве, кто попросту прятался по углам. Я относился к числу последних, мне хватило ума вовремя взять ноги в руки и навсегда забыть Парсонса. Кто таков? Вообще без понятия. Бегал тут когда-то, такими, как он, только детей малых пугать. Плюнуть да растереть.