Так, а вот и указатель на карте. Абантон, что бы это ни значило.
Ещё два километра севернее и садимся.
Клаусу никак не удавалось выкрутить светофильтры на комфортную контрастность – слепящее сияние внизу оставляло на дне сетчатки слепые пятна, стоило туда бросить неосторожный взгляд. Полуденное солнце превращало подтаявший в его лучах ледник в гигантское зеркало, так что у привычного к замкнутому пространству тёплых обжитых пещер сыскаря разом наступал приступ агорафобии, да и немудрено – когда небо и земля вокруг тебя сомкнулись в ослепительный иссиня-голубой шар без особых деталей.
Впрочем, лететь тут можно и по приборам. Клаус с вящим удовлетворением почувствовал, как коптер покачнулся на рессорах опор, и только тогда снова выглянул наружу. Через непроницаемо-чёрные альпинистские очки-консервы ближайший выступ тороса вместо нежно-голубого казался почти чёрным. Автоматика не подвела, выбрав гладкую надёжную площадку для приземления в… да, всего в пятидесяти метрах севернее координат, которые выдала триангуляция сигналов от разбросанных по северной границе Мегаполиса сейсмографов – всё, что осталось работоспособным с начала лета, когда они с цератопсом раскидали все наличные самописцы.
А вот и он сам – туша серебристого армопласта уже деловито выбиралась из-под брюха коптера. Клювастая морда цератопса водила туда-сюда, будто принюхиваясь, чем снова напоминала тех самых вымерших пситтакозавров, в честь которых дрон и получил своё прозвище. Ну, что, помощничек квадропедальный, и что же мы тут потеряли?
Клаус отошёл в сторонку и сделал широкий приглашающий жест рукой.
А главное идея была простой и незамысловатой – отслеживать обрушения, которые для сыскарей были одновременно источником и главной опасности, если придавит больную головушку, и важным источником находок – обнажения фундаментов давали доступ к сохранившимся подо льдом ресурсам. Поначалу это даже работало – новый коптер, тот самый, на котором они сюда добрались, внушительные запасы топливных элементов для микрореактора, целый контейнер солнечных батарей в заводской упаковке, но потом дело пошло хуже. Сейсмодатчики мало того, что принялись один за другим отказывать, а новые-то взять и негде, так ещё и оставшиеся в основном показывали малопонятную ерунду. Тут и там по всему континенту один за другим возникали источники внушительных сейсмических колебаний. Но источником тем были отнюдь не башни.
А вот что может так звучать, что сейсмодатчики гаснут один за другим с завидным постоянством, а география источников простирается от Северного моря до самых Альп, оставалось загадкой. Клаус при помощи умницы Марисы так и так прикидывал, но ни к чему внушающему доверие так и не пришёл. Оставалось плюнуть на всё и вернуться к привычной жизни сыскаря, тем более что относительно тёплый сезон стремительно заканчивался и нужно было заниматься запасами на зиму, а не всякой ерундой. Но Клауса всё не отпускала тревожная мысль, что это всё неспроста, и на самом деле куда важнее всех его приготовлений к зиме.
Цератопс между тем продолжал регулярно докладывать о новых сигналах. И постепенно их северная граница сконцентрировалась как раз за пределами частокола. Вот тут, на этих бескрайних ледяных полях вдоль бывших пригородов Мегаполиса. Ну, давай, псина самоходная, ищи. Что ты тут видишь?
Но сам виновник торжества покуда ограничивался беспокойными петлями, накручиваемыми по скользкому подтаявшему льду. Цератопс как будто чуял что-то, но объяснить не мог. Стоило же Клаусу нацепить кошки и сделать пару шагов прочь от коптера, самоходку в ответ словно коротнуло, она принялась носиться туда-обратно как ошпаренная.
Интересно, что там у тебя в башке твердолобой творится. В отличие от покойного гексапода, придавленного месяц назад случайным ледопадом, цератопс был явно существом внутренне весьма высокоразвитым. Его ку-тронные ядра несли в своей структуре нечто вроде зачатков сознания, тем сложнее было в итоге понять ту логику, по которой он действует. Клаус, по большому счёту, до сих пор так и не смог сам себе объяснить, почему цератопс оставил его тогда в живых, для простоты переложив всё на своеобразное механическое чувство благодарности.
Клаус спас самохода из смертельной ловушки, допустим, но зачем тот с тех пор за ним таскается? По всей видимости, какие-то внутренние эджрэнки логических вентилей переключили машину в режим следования как оптимальный для выполнения поставленной некогда задачи. Вот только какой? И кем?
Ответов у Клауса не было. Да это и неважно. Здесь и сейчас, на самом краю бесконечного ледяного поля они были не важны.
Чем вообще выделялось это место на фоне всего остального белого безмолвия? Клаус с сомнением проследил взглядом тонущий в голубой туманной дымке частокол гребёнки. Отсюда, с севера, она казалась незыблемой. Ровные стальные редуты тянулись от горизонта до горизонта. Будто не было многолетних снегопадов, обрушенных башен, повального бегства всех и вся, тотального запустения. Отсюда всё выглядело так, будто Мегаполис выиграл эту войну с природой.
Кому, как не сыскарям знать, какой ценой ему это далось.
Хр-рум-м!..
Да твою же наполовину.
Нутряной рокот, быстро переходящий в оглушительный скрежет, больно ударил по ушам. Акустический удар был такой силы, что Клаус почувствовал его буквально собственными внутренностями, когда диафрагма и перикард принялись беспомощно резонировать с частотой в пару герц.
Пытаясь восстановить сбившееся дыхание или хотя бы успокоить бунтующий желудок, Клаус безвольно согнулся пополам, краем зрения не успевая следить за эволюциями цератопса. Псина носилась к коптеру и обратно в каком-то уже совершенно бешеном темпе. От этого мелькания желудок Клауса окончательно вывернуло наизнанку, он едва успел сорвать маску респиратора, с удивлением наблюдая, как остатки утренней галеты смешно подпрыгивают на льду.
Землетрясение? Здесь? В двухста километрах от ближайшей горной гряды в любом направлении?
Только тут до Клауса дошло, что именно слышали сейсмодатчики. Нет, это были не звуки падения башен, и даже никакая не тектоника. Кому она вообще нужна посреди гигантского ледяного панциря.
Три метра осадков в год, которым попросту некуда было деваться. За полвека тут накопился паковый лёд толщиной в полторы сотни метров. Сто пятьдесят миллионов тонн льда на один квадратный километр площади. Цифры послушно мелькали перед глазами Клауса, услужливая аугментация не обращала внимания на то, что ему сейчас не до трёпаной арифметики.
Едва утвердившись на обеих ногах, Клаус как мог быстро рванул к покачивающемуся на рессорах коптеру.
«Срочный прогрев роторов, готовность к экстренному старту!»
Если Мариса ему что-то и ответила, то он всё равно не расслышал, застигнутый новым акустическим ударом.
И без того едва сохраняющие равновесие ноги окончательно потеряли опору, уходя из-под него вместе с чёртовым льдом. Не переставая в голос проклинать всё на свете, Клаус отчаянно пытался ухватиться хоть за что-нибудь, но ощущал растопыренными пальцами в армированных перчатках только беспорядочные удары со всех сторон. Перед глазами же и вовсе творилось нечто несусветное – калейдоскоп всех оттенков голубого не обещал ничего хорошего. Судя по всему, Клаус куда-то падал. Вот только куда вообще можно упасть, стоя не бесконечной плоскости пакового льда?
Одна.
Клаус, прекратил трепыхаться, машинально сгруппировываясь.
Две.
И какой было смысл считать? Неужели, он до сих пор надеется, что его спасут?
Три.
За три секунды свободного падения на Матушке ты пролетаешь почти 70 метров, достигая скорости почти под сотню километров в час. Опять эта чёртова аугментация.
Прыжок веры завершился с хрустом вправляемых позвонков. Лёгкий экзоскелет заскрипел, но выдюжил. Мельтешение за бортом разом прекратилось, сменившись картинкой вальяжно надвигающейся на Клауса стены.
Бум!
Клаус принялся судорожно прочищать стёкла очков, точно, перед ним колебался словно бы отколотый от чего-то целого голубоватый ледяной монолит. Задрав голову, Клаус разглядел только уходящую в никуда стропу, куда там за спиной вцепились крючья якорей, лучше было пока не думать. Как говорится, спасибо, что живой.
